Не верила Танька, что люди меняются, просто вдохнув цветы, даже самые что ни на есть магические. Если бы всё было так просто, не существовало бы на свете метаний, ошибок, миллионов совершенных глупостей. Да, она как будто определилась, но вместе с тем её не покидало ощущение, будто она лишилась чего-то очень важного. Того, что было её сутью, настолько же важной частью, как любовь к Ваньке и полетам, как редкая «везучесть» по части влипания в разные истории, как желание всё понять и разложить по полочкам. Она стала эмоционально более стабильна, но при этом как будто навсегда лишилась глубины чувств: любила, но как-то отрешенно; радовалась, но без неистового блеска в глазах; грустила, особо не ощущая печали. Все чувства будто притупились, потеряли остроту; кто-то сказал бы, что так лучше, так и должно быть — спокойное пламя без разноцветного фейерверка и риска взрыва. Таня же чувствовала, будто вместо чего-то настоящего ей подсунули пресный суррогат.
А ещё она призналась самой себе, что ей никогда не было всё равно. Она помнила свою обиду на то, что Бейбарсов не хочет её видеть после ранения и потери магии. Она помнила, как он отвернулся от неё в будке стрелочницы под грохот составов… Помнила, как радостно рванулось её сердце, когда она поняла, что Глеб будет жить. Сейчас Таня осознала: в те мрачные ночи, когда она со страхом ожидала битвы Ваньки со сфинксом, боясь потерять Валялкина, она ни на минуту не допускала мысли, что Глеб умрет. То есть, она действительно даже не думала об этом. Потому что он не мог умереть, он не мог…
она не могла представить себе мир, лишившийся его.
Пролежав так ещё какое-то время, Гроттер поднялась и начала устранять наведенный ею же беспорядок. Тангро, сидя в медном котле, который они с Ванькой, смеясь, называли «люлькой», смотрел на Таню как будто с насмешливой укоризной. Вот, мол, меня ругаешь за погром, а сама тоже хороша! Девушка, проходя мимо с мокрой тряпкой, показала дракончику язык.
Ванька вернулся только после обеда. Он был лохматый, потрепанный, как большой воробей. Его руки до самых локтей были усеяны занозами и покрыты царапинами. Несколько таких же узких, но очень глубоких царапин красовалось на лице.
Танька ахнула и бросилась к нему.
— Надо было мне лететь с вами!
Юноша осторожно обнял девушку, стараясь не касаться её покрытыми занозами руками, и мягко улыбнулся в спутанные волосы.
Девушка усадила его на стул и бросилась к полкам, на которых рядами стояли банки с различными мазями, пузырьки с зельями и мешочки с засушенными ингредиентами. Схватив пузырёк с мутной жидкостью неприятного болотного цвета, Таня опустилась на колени перед женихом и начала методично вытаскивать маленькие занозы из многочисленных порезов. Ванька время от времени кривился от боли, но терпеливо молчал.
Покончив с этим, она смочила чистое полотенце в банке с болотной жидкостью и протерла все ранки и ссадины на руках и лице Валялкина.
— Что у вас там приключилось? — наконец спросила Таня, закупоривая банку и возвращая её на место.
Ванька развел руками:
— Кто ж их разберет! До причин мы так и не докопались, но бардак они в лесу устроили, будь здоров!
— Они что же, прямо дрались? — с любопытством поинтересовалась Таня, вытаскивая из печи дымящийся горшочек с кроличьим рагу и подозрительно принюхиваясь. Её кулинарные способности всё ещё оставляли желать лучшего.
— Ну, дрались — это громко сказано, — рассмеялся Ванька. — Они всё же не люди. Стычки между лешаками проходят примерно так: они долго раскачиваются, потом начинают скрипеть и медленно бежать навстречу друг другу. Всё зависит от того, сколько им лет: если молодые, то это не страшно, поскрипят-поскрипят, может, помнут пару кустов, и разойдутся. А вот если старые, как сегодня, замшелые и большие, то пиши пропало. Когда они сталкиваются, то переплетаются ветвями и таскают друг друга по лесу, ломая столетние деревья и выкорчевывая маленькие кусты.
Танька поставила перед ними блюдо с рагу. От миски шёл ароматный пар. Еда немного подгорела, и внучка Феофила Гроттера попыталась замаскировать это, щедро насыпав сверху свежей зелени. Ванька с удовольствием втянул запах и с нежностью улыбнулся Тане, перехватывая и целуя её руку. Если он и заметил хитрый ход невесты, то предпочел не показывать этого.
Остаток дня прошел в попытках построить новый сарай взамен того, что уничтожил Тангро. Кстати, уже второй за последние полгода. Тантика они переместили под временный навес, наспех сколоченный из обгорелых досок старого сарая.
Пока Ванька и Таня таскали свежеобструганные доски к месту строительства, дракончик носился над ними, мешая и отвлекая. Пару раз он пролетал так близко, что почти задевал крыльями лицо. В конце концов, даже терпеливый Ванька не выдержал и прикрикнул на салатного цвета пятно, мельтешащее над ними:
— Что ты за вредитель такой! Тангро, имей совесть!
Неясно, понял ли крылатый хулиган, чего от него хотят, но подрывную деятельность на время приостановил, так что им удалось поднять стены сарая до наступления темноты. Удовлетворенно оглядев плоды их трудов, Ванька снял защитные перчатки, которые надел, чтобы защитить травмированные руки, и обнял Таню.
Вместе они присели на крыльцо, любуясь багрово-оранжевым закатом. Вокруг было тихо, если не считать естественных, привычных уже звуков леса. Всё дышало умиротворением и покоем.
— Так хорошо, правда? — прошептал Ванька, целуя Таню в затылок.
— Да, — ответила девушка, зажмуриваясь и прижимаясь к нему крепче.
Она любила своего вихрастого маечника, любила искренне и глубоко. Любила это место, которое они оба теперь называли домом. Любила животных, которых они лечили, любила их тихий однообразный быт.
Тогда почему сердце её рвалось из узкой тюрьмы рёбер, будто желая улететь, стремясь куда-то далеко отсюда, за завесу облаков, под которой плещется океан, туда, где живёт темноволосый парень с печальными глазами?…
Погруженная в свои мысли, девушка не замечала, что Ванька внимательно смотрит на неё, и на его лице постепенно проступает печаль.
***
Таня проснулась резко. В первые мгновения ещё пытаясь понять, кто она и где находится, что бывало с ней крайне резко. Девушка не помнила, что ей снилось, но при этом ощущала, как по вискам каплями струится пот.
В комнате было душно, сквозь окно, занавешенное сеткой от насекомых, проникали серебряные нити луны. Таня ощутила, что ей трудно дышать, хотела подняться и в то же мгновение поняла, что не может этого сделать. Она не могла пошевелить даже мизинцем на руке. Паника накатила на неё, ей казалось, что она тонет. Она хотела открыть рот и закричать, но не смогла сделать и этого.
Лёжа на краю широкой деревянной кровати, Таня лихорадочно размышляла о том, что с ней происходит. А потом заметила какое-то движение в дальнем углу. От ужаса она снова попыталась закричать, но через плотно сомкнутые губы вырвалось лишь мычание. Тени в углу вдруг ожили, и одна из них скользнула к изножью кровати.
Изо всех сил напрягая зрение, — единственное, что ещё подчинялось ей — девушка смогла разглядеть очертания тени. Она напоминала высокого сутулого мужчину. Внезапно тень скользнула прямо к Тане, и там, где должно было быть лицо, открылись два черных глаза-провала.
Таня забилась. Таня закричала.
Вернее, она хотела это сделать, но могла лишь лежать неподвижно, мыча от ужаса, когда тень протянула руку с длинными пальцами и провела по покрытому испариной лбу девушки. Прикосновение было совершенно материальным.
Тень засмеялась — на лице блеснула белозубая улыбка. А потом медленно, каким-то ползучим движением забралась на Таню. Тяжесть чужого тела заставила её задохнуться, не открывая рта. Это было то же самое, как если бы на неё уселся взрослый мужчина.
Руки тени сомкнулись на шее девушки, и она поняла, что её душат. Легкие мучительно сдавило, и внучка Феофила Гроттера замычала. На лбу у неё вздулась вена.
Тень наклонилась, и Таня ощутила прикосновение сухих горячих губ. В этой липкой душной темноте её целовали и убивали. И она не понимала, почему больше не испытывает страха.
