Отскочив от потолка, на деревянных перекрытиях которого осталось пятно копоти, Тангро на всей скорости врезался в небольшую колченогую этажерку, на которой валялся всякий хлам, давно требовавший, чтобы его разобрали. Не выдержав налета, этажерка покачнулась и рухнула на пол. По всему полу рассыпались книги, какие-то обрывки бумаги и тетради, куча мелких коробочек непонятного назначения, несколько талисманов и плотно закрытых пакетов с русалочьей чешуёй, Танин зудильник, а также почему-то её тёплый свитер, который она бросила туда ещё в начале весны и забыла.
Тангро напоследок пронесся над всем этим хламом, дыхнув серой, и победно уселся рядом со своей миской, выжидательно поглядывая на Таню. Она ещё не успела наполнить её ртутью и теперь смотрела на дракончика, прищурившись и уперев руки в бока:
— Думаешь, после такого выступления я сразу же брошусь поить тебя? Нет уж, дружок, сиди и жди, пока я ликвидирую всю эту «красоту»!
Тангро всхрапнул, всем своим видом демонстрируя, что к учиненному беспорядку он не имеет никакого отношения и вообще только что прилетел. Вздохнув, Таня опустилась на колени, разгребая хлам и стараясь его хоть как-то систематизировать. Покрутив в руке один из талисманов, внучка Феофила Гроттера порылась в памяти, пытаясь понять, откуда он у неё, но, так и не вспомнив, бросила талисман в одну из многочисленных коробок, валявшихся тут же.
Подняв свитер, она уткнулась взглядом в свои учебные тетради, и сердце у неё заныло. Протянув руку, девушка стала перебирать измятые листы: вот тетрадь по нежитиведению, вся замызганная, испещренная мелкими каплями упырьей желчи; вот толстенный блокнот по ветеринарной магии, подпаленный с одной стороны так, что начало каждой лекции приходилось додумывать; а вот конспекты по практике сглаза, которые Таня в своё время вела очень обрывочно. Улыбаясь, она провела рукой по путаным каракулям и рядом с записанными в столбик контрзаклятиями от роковой порчи вдруг увидела знакомое имя. В самом углу страницы, почти незаметно для глаза, было написано всего одно слово: «Глеб».
Сердце Тани рухнуло в желудок.
Она даже не помнила, когда именно написала это и почему.
Но Бейбарсов вдруг возник перед ней таким, каким она увидела его впервые: у подъемного моста во дворе Тибидохса, спокойного, собранного, стоявшего спина к спине со своими сестрами по дару. Его черные, без блеска глаза остановились тогда на Тане, и в их глубине мелькнуло то, что сдвинуло с места тяжелые глыбы её душевного покоя, и они начали рассыпаться, как башенка из детского конструктора. Он был красив, опасен и притягателен настолько, что с этим не то что невозможно было — не хотелось бороться.
А потом она вспомнила, каким он был в их самую последнюю встречу, когда уже не мог даже говорить. Помнила его ввалившиеся глаза-провалы. Покрытую потом посеревшую кожу, обтягивающую отощавшее тело. В этом изломанном, несчастном, умирающем парне невозможно было узнать некогда уверенного в себе рокового некромага, наделенного невероятной мощью. Но даже в таком состоянии он по-прежнему был опасен, и вопреки всему, Танино сердце тянулось к нему и разрывалось от жалости.
В слабых рассветных лучах, проникших в небольшое окно, на пальце Тани блеснуло кольцо. Она потерянно разглядывала его, всё ещё сжимая тетрадь с именем Глеба на полях.
Кольцо подарил ей Ванька два месяца назад. Это был один из счастливейших дней в её жизни, и Таня смотрела сквозь слезы радости, как Валялкин медленно надевает узкий золотой обод ей на палец. Она согласилась на его предложение не колеблясь, и девушке самой казалось странным, что в тот момент, когда она сказала «Да», ей вдруг вспомнилось смуглое лицо с темным прищуром.
Позади неё что-то загремело, и Таня вздрогнула. Оглянувшись, она увидела, что Тангро, устав ждать окончания уборки, перевернул крылом свою миску, давая понять, что его терпение на исходе. Захлопнув тетрадь, Гроттер прошла в соседнюю комнату и вытащила из-под кровати футляр от контрабаса. Засунув свою находку в боковое отделение для мелочей, она ногой запихнула футляр обратно.
Быстро собрав с пола оставшиеся вещи и кое-как уместив их на поднятую этажерку, Таня наполнила ртутью миску Тангро. Дракончик тут же принялся громко лакать. Под аккомпанемент этих звуков девушка занялась завтраком.
Обычно они ели кашу или вареные яйца, которые им приносили знакомые Ваньки с соседней фермы. Валялкин пытался завести своих кур, но Тангро быстро свернул все его планы, потому что, выйдя как-то утром на крыльцо, парень увидел во дворе пять кучек пепла и несколько летающих рядом перьев.
Поддерживая Ваньку, Таня почти не пользовалась при нём магическим перстнем, всё делая своими руками. А со временем поняла, что такая работа здорово прочищает мозги, и полюбила её. Когда ты занят каким-то механическим рутинным трудом, требующим сосредоточенности, но не требующим умственной деятельности, это помогает избавиться от ненужных мыслей в голове.
Но сегодня всё было иначе, и Таня злилась на себя, на Тангро, на весь мир. Эти четыре чёрные буквы на полях тетради по снятию сглаза выбили её из колеи. За все прошедшие месяцы, начиная с того дня, когда она, выйдя из кабинета Сарданапала, отправилась к Ваньке в магпункт, девушка ни разу не произносила имени Глеба. Не только вслух, но даже мысленно. Как будто оно было страшным проклятием, способным разрушить её жизнь до основания.
Прокручивая это в голове, Таня попыталась налить в алюминиевую кастрюльку воду из большой бутыли, но промахнулась, вылив на пол почти половину. Раздраженно фыркнув, она пошла за тряпкой, но, возвращаясь, наступила на один из талисманов, который не заметила при уборке, и её нога поехала по гладкому деревянному полу. Пытаясь смягчить падение, Гроттер зацепила скатерть стоящего рядом стола, и, упав, перевернула на себя всю посуду, разложенную на нём.
Злость мигом прошла, уступив место изумлению и усталости. Таня рассмеялась, откинула в сторону скатерть, так и оставшись лежать на полу. Ну и что с ней такое творится? Куда вдруг подевалось упорядоченное спокойствие её жизни? Неужели его смогло уничтожить всего одно слово? Или это спокойствие было наигранным, хрупким и ненадёжным настолько, что этого слова оказалось достаточно?
— Дед, а дед, — вслух произнесла Таня, — что со мной происходит?
Перстень ответил не сразу. Сначала он чуть-чуть потеплел, будто просыпаясь, — и немудрено, веда в этой глуши им почти не пользовались — а потом проскрипел знакомым голосом:
— Actum ne agas*.
Таня нахмурилась:
— Я и не собиралась! Просто не понимаю… я ведь уже разобралась в себе, как мне казалось, навсегда. Я вдыхала цветы многоглазки! Я не должна колебаться и метаться!
— Varium et mutabile semper femina**, — прошелестел перстень и замолчал.
Девушка ещё какое-то время пыталась разговорить его, но дед был упрям. Таня лежала на влажном дощатом полу, вспоминая свой разговор с Сарданапалом в тот вечер, когда она объявила о своём желании бросить учёбу и уехать за Ванькой. Академик тогда не смог скрыть своего… не то чтобы разочарования, но он определенно был расстроен и не до конца понимал Таню. Даже спросил: “Ты ведь нашла себя, не так ли? Полоса метаний завершилась?», а Таня не ответила. И это она тоже помнила очень чётко.
Ей вдруг подумалось, не могло ли испариться действие многоглазки. Гроттер не говорила Ваньке, что пару месяцев назад наткнулась на лечебник Аббакума Вытянутого, заложенного как раз на странице с описанием цветка, а также способов его поиска и свойств. Она прочла всё, каждую строчку, в поисках того, что в каких-то редких случаях многоглазка может не сработать или потерять свою силу. Таня сама не понимала, что именно хотела найти. Возможно, краткую приписку внизу страницы: «Многоглазка подземная не действует на нежить, призраков и рыжеволосых девушек, которые носят фамилию Гроттер». Но ничего подобного в книге, разумеется, написано не было. Действие цветка было необратимо и вечно. Вот только…
