– Встать! – скомандовал дядя.

Мне мяч влетел в переносицу и скулу, отчего слезы сплошным потоком заструились по щекам, размывая грязный пупырчатый след.

– Плачут бабы! – резюмировал наставник.

Артем ловко принимал грудью, но раз потерял равновесие и рухнул плашмя на землю, точно расстрелянный партизан. Пытаясь встать, брат сучил ногами, и, когда мы с Арменом дернулись на помощь, дядя осадил нас:

– Кто сам не встает после падения, того добивают!

После общей физической подготовки и работы с мячом нас ждала лекция на тему «Жизнь и игра».

Теория футбола в изложении дяди строго привязывалась к жизненным ситуациям. Дать пас игроку своей команды – помочь другу в делах, пас чужому игроку – предать свои интересы в бизнесе, играть красиво – жить красиво, обмотать противника – уметь хитрить и думать наперед, забить гол – достигнуть цели, забить гол в свои ворота – спустить все деньги на женщин, попасть в штангу – упустить шанс, получить красную карточку – сесть в тюрьму, пенальти – расплата за косяки.

Общение с сестрами и другими родственницами, не приходившимися нам матерями, также было подвергнуто глубокой ревизии. Без их «пожалуйста» и «очень прошу» мы делали вид, что ничего не слышим. Надо отдать должное умению женщин приспосабливаться к новым социальным вызовам: отношение к нам стало предельно деликатным и уважительным, что опять же принесло дополнительные дивиденды женской половине. Вдохновленные нашим становлением, мы, помимо обычной работы – носки воды, косьбы, колки дров, забоя скота и птицы, – помогали развешивать белье, чистить овощи, драить полы и мыть окна. Даже просьбы отцов «Сынок, вынеси мусор», «Принеси воды», «Пойдем перетащим бревно» мы выполняли не столько исходя из общего принципа помощи ближнему, сколько повинуясь невидимому и оценивающему дядиному взгляду, обращенному в нашу сторону.

Женщины с восторгом смотрели на родственника, сумевшего подчинить себе и облагородить трех разгильдяев. Мужчины, опасаясь открыто признавать успех воспитательной методы Гранта, выражали свое согласие молчаливым невмешательством в процесс. Напротив, дед Сергей, обожженный обидой, громко возмущался тем, что прежде мы имели наглость не подчиняться его диктату: «Такие бездельники были, слова им не скажи! Старость не уважали!»

Неделя тренировок близилась к концу, впереди маячила следующая. С каждым днем мы всё менее ощущали усталость, встречая новое утро в состоянии радостного душевного подъема, готовые к труду и свершениям.

Первый день второй недели нашего становления задался жарким уже с утра. После утренней тренировки, хозяйственных работ, разговоров о жизни и футболе, сдобренных наглядными примерами из богатой дядиной биографии, мы сидели в полном семейном составе за большим столом и заканчивали обед, наслаждаясь прохладой дома и вкусом окрошки. Дед Сергей не допел свою печальную песню и уже собрался отбыть к послеобеденному сну (вставая из-за стола, шумно отодвинул стул), когда в проеме двери появился растерянный дядя Саша и, выцепив взглядом Гранта, сказал: «К тебе». Сказал – и отступил в сторону. Из темной передней в гостиную вплыло большое и мягкое, складчатое и остро пахнущее женское тело, вспотевшее и явно взволнованное моментом. На обильных грудях, выпирающих из глубоко декольтированной кофты, проступили багровые пятна. Темное землистое лицо, составленное из полных, словно надутых изнутри и сдвинутых к вздернутому носу щек, гузки подбородка и узкой полоски лба, увенчанного рядком жидких завитушек, прятало крохотные черные глазки – едкие и беспокойные глазки маленького человека, близкого к большой цели.

Шумная доселе гостиная смолкла и замерла. Обедавшие удивленно смотрели на вошедшую, на ее пылкие, лихорадочно вздымающиеся груди, на пухлые, унизанные тяжелыми перстнями пальцы, пытаясь каким-то образом соотнести визит этой женщины с любимым родственником.

– Ах вот ты где, скотина! – вдруг закричала дама, целясь указательным пальцем в дядю Гранта. – Денег назанимал и уехал, а я, значит, сиди и расхлебывай!

Все перевели взгляд на дядю Гранта, как если бы он отсутствовал и чудесным образом вдруг объявился. Дядя сидел, привалившись к стене, бледный и растерянный. Молчаливое большинство ждало ответа. Дядя нерешительно привстал:

– Прошу, родная моя, давай не здесь…

– Закрой свой рот!.. Просит он меня! Нет, вы только посмотрите!

Дядя Грант виновато улыбнулся и ласково оглядел родственников, будто огладил большой незримой ладонью. Из всех возможных вариантов реакции этот был самым худшим. Если бы он швырнул в нее вилкой, и та вонзилась в глаз посмевшей заткнуть дядин рот женщине, это было бы еще куда ни шло – жестоко, но справедливо. Но искать помощи у тех, кто был готов искать помощи у тебя, кто снабдил тебя полномочиями сильного и непререкаемым авторитетом, – это никуда не годилось, это было дурно, было неправильно.

Дед Сергей, словно человек, застигнутый врасплох радикулитом, недвижно стоял у торца стола, держась за столешницу, и перемещал взгляд от племянника к пышной женщине и обратно.

– Грант, это кто такая? – с тревогой и удивлением спросил дед.

– Дедо, это… это… это…

– Забыл, да? А я вот напомню! – съязвила женщина, после чего громогласно обратилась к публике: – Я, если что, его жена. Скоро десять лет как, между прочим!.. Нонна я… А он… а он… даже слов не знаю таких, кто он!..

– Ты ведь сказал, что у тебя жена… это… красавица… – продолжил допрос дед Сергей.

– Что?! – вскрикнула Нонна.

– Женщина, помолчи! – В вопросах гендерной иерархии, уважения и доверия дед Сергей не искал консенсуса. – Не перебивай человека, который твоему отцу старшим братом был бы.

– Ну вот… – прошептал дядя Грант чужим голосом – голосом ведущего игрока, забившего гол в свои ворота. – Такая у меня жена…

Далее события приняли стремительный ход. С разных концов стола посыпались вопросы, на которые Нонна отвечала как на блиц-интервью:

– А краповый берет?.. – спросил дядя Саша.

– Какой там берет! Врет всё… отмазался от армии он, месяц в дурке лежал…

– А МГУ? – откашлявшись, поинтересовалась Надя.

– Школьный аттестат только, и тот весь в тройках.

– А бизнес в Москве? – спросила тетя Мариэтта.

– Какой еще биз… на мои живем… отец в наследство две квартиры оставил, сдаем потихоньку. А этот… сторожем поработает месяц – и уходит на полгода в отпуск!

– А первая жена, которую бандиты убили? – не сдержался я.

– Что?! Я – и первая и последняя! И живая и здоровая!

– А почему вы никогда не приезжали с ним? – интеллигентно вмешался мой отец.

– А это вы у него, у бессовестного, спросите! Он ведь каждый раз говорил, что на похороны едет, а я не могу на похоронах, я сознание на похоронах теряю…

– А почему сейчас приехали? – налегала тетя Мариэтта.

– Так он денег у людей, знаете, сколько занял! Сказал, что на пару дней… Теперь ко мне ходят, под дверью сторожат. Житья не стало… А друг его и рассказал, куда этот собрался, село там, область… А тут уже искать просто: спросила, где армяне живут, и вот…

– А чем он занимается вообще?! – возмутился дед Сергей, считавший безделье причиной мирового зла.

– Да ничем! Целыми днями футбол этот дурацкий смотрит, сериалы про этих… про бандитов и штангу свою поднимает, как придурок! Всё, едем домой, собирайся!.. Давай! Давай же!

– Да иду, иду. Зачем так кричать?..

С каждым новым разоблачением дядя Грант становился все меньше в размерах и все более растерянным и жалким. Мы с братьями не могли более находиться за столом, тем более что блиц-опрос из перестрелки одиночными перешел в беспорядочную стрельбу очередями. Тетки подняли немыслимый гвалт, дед Сергей таки дошел до постели, завалился на нее и, цедя проклятия, вскидывал руки к потолку. Сестра Надя, с детства восприимчивая к конфликтам, не отрывая взгляда от тарелки, крошила кружок колбасы на немыслимо малые дольки, с какой-то немыслимой скоростью орудуя ножом и вилкой. Дядя Саша, мой отец и заглянувший на обед дядя Размик, втихаря ретировались в соседнюю комнату и заперли за собою дверь. С пылающими от неловкости лицами наши мамы сидели молча и нервно ощупывали на себе подарки брата. Дети плакали.