– Гнев Вадье меня не пугает, – пожал плечами Давид. – Кто, если не я, будет заниматься организацией революционных торжеств! Да и в Комитете общей безопасности я состою не потому, что это надо Вадье, а потому, что это надо Робеспьеру.
Барер согласно кивнул. Ничего удивительного, что Давид чувствовал себя неуязвимым: он таковым и являлся.
Разговор начинал тяготить их обоих. На этот раз сам Давид решил покончить с ним.
– Что ж, – сказал он, поднимаясь, – мне, действительно, пора в Комитет. Я дам тебе знать, как только получу сведения о гражданке Плесси.
Барер снова поблагодарил за завтрак и с облегчением покинул особняк на берегу Сены. Ему стоило только перейти реку, чтобы оказаться у Тюильри. Но он не торопился. Слишком много пищи для размышлений он получил вместе с поздним завтраком. Что за таинственный праздник готовит Робеспьер? Насколько серьезны отношения Элеоноры с братом Неподкупного, и осведомлен ли Огюстен Робеспьер о ее связи с ним, Бертраном Барером? Направляясь к Давиду, Барер надеялся решить одну проблему, а вместо этого получил две другие. «Интересно, кто еще знает о празднике?» – думал он.
Барер стоял, облокотившись о каменный парапет Национального моста, соединяющего левый берег Сены с правым и построенного предком последнего короля Франции, казненного с другой стороны парка Тюильри, на бывшей площади Людовика XV, называющейся теперь площадью Революции. Справа от него находился павильон Флоры, переименованный в павильон Равенства, а за ним – Малая галерея с разместившимся в ней Комитетом общественного спасения. Какие тайны скрывают эти нарядные фасады? И как он, всеведущий Барер, бывший в центре революционных событий четыре с половиной года – с того самого дня, когда собравшиеся в огромном версальском зале для игры в мяч депутаты поклялись не расходиться, пока не сделают милой Франции лучший подарок, о котором только можно мечтать – справедливую конституцию, – как он мог остаться непосвященным в закулисные игры одного из своих коллег? Как он, виртуоз дипломатии, король переговоров, царь интриг, мог покинуть дом Давида, ничего не выведав у далекого от политических интриг художника о готовящемся торжестве, которое Робеспьер – явно не без причины! – держит в секрете?
Холодный влажный ветер, обдувавший лицо и пробиравший до самых костей, вывел Барера из тревожного раздумья. Через пять минут он уже поднимался по широкой мраморной лестнице, ведущей в Зеленую комнату.
6 вантоза II года республики (24 февраля 1794 г.)
Утром 24 февраля Огюстен Лежен, служащий Министерства иностранных дел Французской республики, вскочил с постели в шесть утра. Добровольно он ни за что не совершил бы подобного подвига, но когда тебе приносят записку от члена Комитета общественного спасения с приглашением в гости, отказаться невозможно. Тем более что приглашение это очень напоминало приказ.
– Они там вообще спят? – недовольно ворчал клерк, натягивая панталоны и сапоги из коровьей кожи, привычку носить которые он приобрел в армии и сохранил на гражданской службе, где состоял уже полгода.
Выйдя из дома в начале седьмого утра, когда зимний Париж был погружен во тьму и тишину, Лежен глотнул морозный воздух, который, вслед за умыванием ледяной водой (подогреть ее не было времени), согнал с него сонливость. Благо, путь был недолгий. Но и он мог грозить опасностью прилично одетому одинокому прохожему в накрытом темнотой городе. Впрочем, в этот час даже грабители были погружены в сладостный сон, заключил молодой человек, ускоряя, на всякий случай, шаг, насколько позволяла ему хромота, следствие боевого ранения. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о теплой постели, он развлекал себя тем, что придумывал приветственную фразу, которая отразила бы все его негодование и злость.
– Мы не виделись два месяца, и вдруг я ему понадобился в шесть утра! – все больше распалялся он. – Если у него бессонница, притащился бы ко мне сам. Хоть бы извинился, а то: «Ты мне нужен, приходи немедленно»! Слабо напоминает дружеское приглашение!
Спустя четверть часа он остановился у отеля «Соединенные Штаты» и хотел постучать в ворота, когда увидел, что они чуть приоткрыты: его ждали. Поднявшись на второй этаж, Огюстен Лежен толкнул дверь, ведущую в апартаменты пригласившего его. Она подалась.
Он оказался в темной прихожей, в которую из гостиной пробивался лишь слабый свет полыхавшего в камине пламени.
– Входи, входи! – послышался голос хозяина из дальней комнаты. – И закрой дверь на ключ, пожалуйста.
Гость пересек гостиную и оказался в уютном кабинете, служившим также спальней и библиотекой. За столом, на котором возвышались два канделябра, сидел Сен-Жюст и что-то быстро писал.
Он приветливо кивнул Лежену и проговорил, не прерывая своего занятия:
– Подожди пару минут, я почти закончил.
Огюстен взглянул на опрятно застеленную кровать. «Похоже, он, правда, не ложился», – промелькнуло у него в голове. Сняв пальто и шляпу, он опустился в кресло в углу, рядом с двумя шкафами, заполненными книгами, и закрыл глаза. В теплой квартире на него снова накатила дремота.
– Рад тебя видеть, Огюстен! – разбудил его звучный голос.
Лежен встрепенулся и открыл глаза. Сен-Жюст стоял напротив него и, улыбаясь, смотрел на спящего гостя.
– Сожалею, что пришлось поднять тебя ни свет ни заря, – весело проговорил он, но сожаления в его тоне Огюстен не услышал.
– Надеюсь, у тебя была на то важная причина, – проворчал он, стараясь придать своему голосу как можно больше суровости, чем крайне развеселил Сен-Жюста.
– И еще какая! – смеясь, ответил он и заключил поднявшегося с кресла друга в объятия. – Я действительно рад тебя видеть!
Огюстен был тронут таким приемом и вмиг позабыл свой гнев.
– Ты вообще не спал этой ночью? – спросил он, вглядываясь в бледное лицо Сен-Жюста и ища там признаки усталости.
– И не только этой! – ответил тот. – Ты даже себе представить не можешь, сколько работы свалилось на Комитет за последний месяц. Вам в Министерстве и не снилось!
– Это точно, – ухмыльнулся Лежен, – не могу сказать, чтобы я был перегружен работой.
– Слушай, – Сен-Жюст перешел на серьезный тон, – мне, действительно, жаль, что пришлось побеспокоить тебя в такую рань, но дело важное, и я просто не знаю, когда еще у нас будет время спокойно поговорить.
– Ладно, ерунда, – отмахнулся Огюстен. – Рассказывай, что за дело.
Они перешли в гостиную, куда Сен-Жюст перенес канделябры, пододвинули кресла к камину и сели друг напротив друга.
Отблески пламени бросали неровный свет на их мальчишеские лица, и стороннему наблюдателю могло показаться, что это два студента устроились повторить урок или посплетничать о подружках.
Их дружба началась два с половиной года назад, когда никому не известный автор только что опубликованного политического трактата Луи Антуан Сен-Жюст на одном из провинциальных вечеров в Суассоне познакомился с молодым многообещающим юристом Огюстеном Леженом. Первому было двадцать три года, второму едва исполнилось двадцать. Они проговорили до утра и решили повторить встречу. Дискуссии о политике и литературе переросли в крепкую дружбу. Но через год их пути разошлись: Сен-Жюст был избран депутатом Конвента и уехал в Париж, Лежен поступил на военную службу сержантом и отправился в армию. Войдя в состав всесильного Комитета общественного спасения, Сен-Жюст вспомнил о друге и предложил ему место в Министерстве иностранных дел, пообещав быстрое продвижение, если государственная служба придется тому по душе. Огюстен, получивший к тому времени ранение, закрывшее перед ним военное поприще, переехал в Париж и старался как можно добросовестнее служить Французской республике, хотя и считал свою работу бумагомарательством. Министерства потеряли реальную власть, перешедшую к Комитету общественного спасения, и служили лишь исполнителями исходивших оттуда директив. За те полгода, что молодой юрист жил в Париже, с Сен-Жюстом он встречался от силы раза три-четыре. Это были короткие случайные встречи в коридорах Тюильри или в Комитете общественного спасения, куда Лежен заходил по служебным делам. Долгие дружеские беседы и страстные дискуссии о наилучшем государственном устройстве остались в прошлом, и Огюстен уже не надеялся когда-нибудь снова посидеть с другом у горящего камина.
