– Разница колоссальна! – с пылом отозвался Робеспьер. – Свалить Дантона мы сможем и без помощи Эбера, а вот выступить в одиночестве против усилившихся после гибели Дантона эбертистов – вряд ли. Нам необходима помощь умеренных для победы над экстремистами.
– Какие гарантии мы получим, что, расправившись с Эбером, ты станешь помогать нам в борьбе с Дантоном? – подозрительно спросил Амар, правая рука Вадье, все это время молча сидевший рядом с шефом. Ни для кого не было секретом, с какой ненавистью относились эти двое к Народному трибуну, как именовали Дантона в Конвенте.
– В яблочко! – пробормотал Сен-Жюст.
Барер, расслышавший эти слова, понимающе улыбнулся.
– Мои главные гарантии – воля к свободе и любовь к отечеству, – надменно проговорил Робеспьер, смерив Амара презрительным взглядом. – Еще никто и никогда не получал возможности усомниться в моих чувствах к республике. Если Дантон препятствует счастью французского народа, я первым выступлю против него.
Вадье наклонился к Амару и зашептал ему что-то на ухо. Тот слушал сосредоточенно, периодически кивая.
– Комитет общей безопасности согласен включиться в борьбу фракций на стороне дантонистов при условии, что наш докладчик выступит в Конвенте с разоблачением наводнивших страну заговоров, – озвучил Амар позицию своего Комитета, вернее, позицию его председателя.
– В этом нет необходимости, – отозвался Карно, относившийся куда с большей симпатией к умеренным, чем к экстремистам. – К чему раньше времени раскрывать наши карты?
– А почему бы и нет? – воскликнул Колло. – Достаточно лишь, чтобы ваш докладчик говорил от имени одного Комитета общей безопасности. В конце концов, заговоры – это ваша епархия.
– Я против, – возразил Робеспьер. – Доклад должен быть сделан от имени обоих Комитетов, и сейчас слишком рано.
– Я согласен с Робеспьером, – сказал Карно.
– Если такой ценой мы получим поддержку Комитета безопасности, я не стану возражать, – откликнулся Барер.
– Мой Комитет принимает равное участие в борьбе с врагами республики, – проговорил Вадье. – И он имеет такое же право на публичные выступления, как и Комитет общественного спасения. Мы готовы выступить против Эбера лишь на этом условии.
– Нам остается только уповать, что доклад будет направлен на достижение нашей общей цели, – с легкой издевкой отозвался Сен-Жюст. – Но что-то подсказывает мне, что Комитет безопасности воспользуется трибуной исключительно для того, чтобы в очередной раз подчеркнуть свою значимость для…
Он не договорил, почувствовав на себе напряженный взгляд членов правительственных Комитетов. Он сказал слишком много и понял это. Сейчас не время разжигать огонь ревности и соперничества между двумя органами управления.
– О чем вы намерены доложить Конвенту? – обратился Барер к Вадье, пытаясь замять неловкость.
– Мы подготовим почву для более конкретной атаки против эбертистов и в то же время дадим понять дантонистам, что не собираемся терпеть снисхождения к врагам республики, – ответил Вадье. – Если ты опасаешься, что мы вторгнемся в сферу твоих интересов, Сен-Жюст, можешь не волноваться. Обвинительную речь мы оставим тебе, – добавил он, криво усмехнувшись.
Сен-Жюст предпочел промолчать.
– Что ж, если по-другому твоей поддержки не добиться, Вадье, черт с тобой, – сухо проговорил Робеспьер.
Вадье растянул губы в довольной улыбке.
– При одном условии, – добавил Неподкупный. Улыбка немедленно слетела с уст главы политической полиции. – В этом докладе не должно быть названо ни одного имени: ни Эбера, ни Дантона, ни тем более Камилла Демулена. Ты даешь мне слово?
– Ты действительно рассчитываешь сберечь Демулена?! – Сен-Жюст больше не скрывал своего раздражения. – Неужели ты еще не понял, что он будет скошен той же косой, что и Дантон?! Они слишком тесно связаны друг с другом!
– Замолчи! – резко оборвал его Робеспьер. – Твоя ненависть к Камиллу всем известна. Так ты согласен? – обернулся он к Вадье.
– Да, – ответил тот. – Для имен слишком рано. Хотя Сен-Жюст прав: при падении Дантона падение Демулена неминуемо.
– Это мы еще увидим, – неопределенно отмахнулся Робеспьер.
– Итак, решение принято, – торжественно проговорил Барер, поднимаясь со своего места. – Комитеты включаются в борьбу фракций на стороне умеренных, поставив при этом целью поразить обе группировки. Комитет общей безопасности представит доклад… – он запнулся и обратился к Амару: – Ты будешь докладчиком?
– Я предлагаю поручить доклад Дюбаррану, – ответил за него Вадье. – Что скажешь? Я готов помочь, – эти слова обращались уже к потенциальному докладчику, сидевшему чуть в отдалении от своего председателя. Тридцатитрехлетний Жозеф Дюбарран не был блестящим оратором, но заслужил репутацию безжалостного служителя суровых законов республики, за что пользовался особой благосклонностью Вадье.
– Хорошо, – кивнул Дюбарран. – Когда нужен доклад?
– Не стоит затягивать, – вмешался Колло. – Пары дней хватит на подготовку речи?
– Думаю, да, – поразмыслив, отозвался Дюбарран.
– Вот и отлично, – одобрил Колло.
– Итак, – продолжал подытоживать Барер, – 7 вантоза Конвенту будет представлен доклад о заговорах в республике от имени Комитета общей безопасности. Можно считать, что первый вопрос повестки дня решен. Осталось лишь определить стратегию борьбы против экстремистской фракции.
– Уверен, что и тут у Сен-Жюста готов план действий, – злая ирония, послышавшаяся в тоне Робеспьера, заставила членов правительства недоуменно переглянуться: они привыкли считать этих двух не только единомышленниками, но и друзьями.
– Верно, – ответил Бийо-Варенн за Сен-Жюста. – У Сен-Жюста есть план, и еще какой!
Неподкупный с интересом обернулся к молодому человеку, с самодовольным видом поднявшемуся со своего места.
– Идея принадлежит не мне, – скромно начал он, – а члену революционного комитета Руана. Однако прежде, чем представить ее на суд Комитетов, позволю себе краткую преамбулу. Почему так трудно выступить против Эбера и других сторонников экстремистской политики? Потому что они полностью завладели умами народа, выставляя себя в качестве единственных выразителей его интересов. Чтобы одержать над ними верх, мы должны отнять у них это почетное звание. Мы должны стать еще большими экстремистами, еще большими революционерами, чем они.
Вадье не спускал с оратора внимательного взгляда чуть прищуренных глаз.
– Он прав, черт его побери! – прошептал он на ухо Амару.
– Именно об этом я и подумал, когда прочитал предложение патриота из Руана, – продолжал Сен-Жюст. – И поддержка коллег, находившихся в это время в Комитете, убедила меня, что я на правильном пути.
При этих словах Карно нахмурился. Уж он-то точно был далек от того, чтобы поддержать не только абсурдную, но и опасную идею Сен-Жюста.
– Идея состоит в том, – говорил Сен-Жюст, – чтобы предложить Конвенту принять два декрета, первый из которых постановил бы конфисковывать в пользу республики все имущество подозрительных граждан, подвергшихся аресту, а второй распределял бы его между неимущими патриотами. Как видите, все очень просто. Уверен, что подобное предложение, исходящее от правительственных Комитетов, заставит санкюлотов отвернуться от эбертистов и ослабит их поддержку в народе.
Одобрительный шепот стал ответом на предложение Сен-Жюста.
– То, что надо! – Вадье не смог сдержать возглас восторга. – Прекрасно придумано!
– Считай, что дело сделано, – шепнул Колло на ухо Сен-Жюсту. – Комитет общей безопасности – наш.
– Подожди, у нас еще нет поддержки Комитета спасения, – так же тихо ответил Сен-Жюст. – Он беспокоит меня куда больше.
– Считаю нужным повторить еще раз… – возвысил голос Карно.
– Я же говорил! – шепнул Сен-Жюст Колло.
– … что это предложение опасно и противоречит основным принципам республики: свободе, счастью граждан и праву владения имуществом. Мы не можем позволить себе пренебречь всем, за что боремся вот уже пятый год, ради победы над жалкой кучкой экстремистов. Священные и нерушимые права человека должны остаться священными и нерушимыми!
