Я откинулся на стену, прижавшись спиной к холодному камню, и посмотрел на небо. Оно было всё таким же серым, разве что потемнело немного. Интересно, сколько часов назад я ушёл из гостиницы?
Пока я сидел и истязал свой мозг в попытках найти выход из сложившейся ситуации, по земле начал змеиться густой серовато-белый туман. Он укрывал землю плотной пеленой, так что камни брусчатки под ним становились почти неразличимы.
— Ещё и туман с болот принесло, теперь точно не выберемся, в туман и днём блудят, не то, что вечером, — сокрушённо пробормотал мальчишка.
— Так у вас ещё и болото рядом есть?
— Ага, в лесу.
— Ну прямо полный набор.
Ещё какое-то время мы просидели в молчании, наблюдая за тем, как туман укрывает наши ноги, делая их очертания полу-прозрачными и размытыми. Холодало. А ещё очень хотелось есть, и обо всём этом надо было как-то не думать.
— Зовут-то тебя как? — спросил я, чтобы отвлечься хоть на что-то.
Мальчишка замялся, будто смущаясь. Я ожидал, что он сейчас выдаст какое-нибудь жуткое практически непроизносимое имя, но вместо этого он ответил:
— Рейденс. Можно просто Рей.
— В честь Воина Света назвали? — удивился я, Рей кивнул. — Видно, родители хотят из тебя героя вырастить.
И тут Рей вдруг погрустнел и потупил взгляд, словно желая рассмотреть свои ботинки через пелену тумана.
— Да Эрна их знает, что они хотят, и почему вообще мне такое имя дали, — пробормотал он себе под нос с явной обидой, и эта интонация была мне так знакома, что острая льдинка в сердце вновь меня кольнула.
Обиду на родителей в голосе ребёнка ни с чем не спутаешь, уж точно не когда ты сам в прошлом такой же обиженный ребёнок.
— Поэтому ты здесь и сидел, не хотел идти домой, — слова как всегда вырвались раньше, чем я успел подумать над их уместностью. Уж слишком знакомой была вся эта ситуация.
— Ага. Мама ругается, когда я побитым прихожу, — голос Рея, и без того тихий, к концу фразы и вовсе сошёл на нет, но вдруг его кулаки сильно сжались, а глаза зло сверкнули: — А я не могу по-другому! Потому что, если не я, её никто не защитит. Сама она себя защитить не может. Эта дурёха только и умеет, что извиняться, а они плевали на её извинения. Чуть что, сразу камнями кидаются. Она просто девчонка, а их трое, и…
— И ты не можешь ей не помочь? — Рей кивнул, а я улыбнулся, и, кажется, эта улыбка вышла даже слишком понимающей. — Ладно. Давай-ка ты расскажешь всё по порядку? Ночь ведь длинная, не так ли?
И Рей действительно рассказал мне свою историю, и, несмотря на то, что действие её разворачивалось в волшебном мире, она не слишком-то отличалась от подобных же историй, происходивших в моём, да и ещё в тысячах других миров. В сущности, она не сильно отличалась и от моей истории.
В Ланнтраче уже давно не рождались люди с сильной аурой. Последние же маги покинули город лет пять назад, а с ними и отец Рея. Хорошие маги тоже бывают хреновыми отцами — какая неожиданность! За пять лет вообще без каких-либо чудес, кроме той жуткой силы, что приходила из леса, от магии все отвыкли, и она сделалась чем-то сродни уродству. И тут на тебе — в городе без магии в одном единственном человеке, совсем маленькой девчонке, просыпается сильный магический дар.
Собственно, дальше Рей мог и не продолжать, эту историю я мог докончить и за него, но перебивать не стал. Эйси — так звали девчонку, которой не посчастливилось родиться магом — достался очень специфический магический дар. Думаю, будь она просто магом, а ещё лучше каким-нибудь целителем, к ней бы не привязались, но она умела то, что люди никогда особо не жаловали — видеть прошлое человека, всего лишь заглядывая ему в глаза. Иногда она видела ещё и будущее, но оно редко сбывалось.
По словам Рея, свою способность Эйси вообще не контролировала. Как только к ней приходило видение, она тут же начинала его рассказывать, порой выбалтывая чьи-то тайны или просто пугая окружающих. Как ни странно, легче всего она видела именно то, что люди тщательно пытались скрыть.
Короче говоря, у девчушки был явный талант следователя, но местные этого не оценили. Большинство жителей её сторонились, а ровесники и вовсе издевались. И только Рей взялся её защищать, потому что его «достало, что она постоянно перед этими каменноголовыми извиняется и больше ничего не делает». Вообще это звалось состраданием, но списать всё на злость и раздражение всегда проще, чем признать, что действительно сочувствуешь кому-то настолько, что готов его защищать. И всё бы ничего, но вот мать Рея была от всего этого не в восторге.
— Она же хозяйка гостиницы, уважением в городе пользуется, а сын у неё растёт словно тенями Моркета одержимый, — Рей раздражённо передразнил голос матери. — И в кого ты такой? Разве я тебя плохо воспитываю?
Я почувствовал, что у меня трясутся руки, а пальцы похолодели так, словно были сделаны изо льда, и свежий вечерний воздух был тут совсем не причём.
— Завтра с утра тоже ругаться будет, наверно, даже накажет за то, что опять на всю ночь пропал, — закончил Рей тяжёлым вздохом и уронил голову на сложенные на коленях руки.
Чёртова льдинка в моём сердце разрослась до размеров большой сосульки и вонзилась с новой силой. С этим всем срочно нужно было что-то делать.
— Нет, так дело не пойдёт! — я резко встал и протянул Рею руку. — Я уверен в том, что тебя сегодня не накажут, и даже не отругают, потому что ты абсолютно нигде не провинился.
Рей уставился на меня удивлённо, но за руку всё-таки ухватился.
— Сам посуди, на тебе ни царапинки, одежда не порвана, — я щёлкнул пальцами, и пара прорех на одежде Рея начали мгновенно затягиваться. Этот трюк я тоже подцепил у Аин, когда она добралась до дыр на моих джинсах. — Да и домой ты вернёшься не слишком поздно, а задержишься лишь потому, что помогал заблудившемуся путешественнику найти дорогу к гостинице.
— У вас есть план, как выбраться из лабиринта? — во взгляде Рея снова появился этот почти щенячий восторг смешанный с благодарностью.
— Пока нет, но, мне кажется, что если мы немного тут побродим, я обязательно что-нибудь придумаю. Мне на ходу всегда лучше думается.
— Всё-таки вы, маги, странный народ, — пробормотал Рей с удивлённо-восторженным придыханием. — Я, кстати, так и не спросил, как вас зовут.
— Дей, — отозвался я, делая шаг в туман, — и можно на ты, а то, когда ко мне обращаются на «вы», чувствую себя жутко могущественным и мудрым, а мне это вредно.
***
Я шёл вперёд сквозь туман и сгущающийся полумрак и думал о том, что мои руки, наверное, очень холодные. По крайней мере, рука Рея казалась горячей.
Я пытался думать о том, как нам выбраться из этого проклятого лабиринта, но в голову лезли совсем другие мысли. Моя память штука очень мерзкая, я, как тварь злобная и злопамятная, ничего не забываю, особенно плохое. И вот иногда моя память любит позабавиться тем, что выливает на меня это самое «плохое», словно окуная в ледяную воду с головой и не давая всплыть, даже если я задыхаюсь. Чтобы затянуть меня в бездну воспоминаний памяти обычно достаточно небольшого крючка, за который можно было бы ухватится. Тут же был не крючок. Ко мне прицепился грёбаный якорь, стремительно тянувший меня на дно.
Я родился в хорошей семье. Это мне не уставала повторять мать, когда читала очередную нотацию. Эту же мысль озвучивали учителя, отчитывая меня за драку после уроков. Она же, скорее всего, крутилась в головах у всех знакомых при виде меня. Но никто из них не задумывался, какого это быть ребёнком из хорошей семьи.
Нужно быть правильным, желательно во всём. Точно по линейке вычерченным, идеально подогнанным под желания родителей. Нужно быть удобным — это самое главное. А ещё «нужно всегда быть первым» — так часто говорил мне отец, и из-за этого я терпеть не мог всевозможные соревнования, ведь занять первое место мне часто не хватало умений, а второго и уж тем более третьего места для отца не существовало.
Родители хотели вырастить из меня спортсмена, чуть ли не с трёх лет таская по разным секциям, а мне было плевать на весь этот их спорт. Мне вообще рисовать нравилось, но родителям, в свою очередь, было плевать на это. Где мне действительно пригодились навыки, полученные в секциях, так это в драках с одноклассниками. Ещё в начальной школе определилась группа ребят, которые задирали всех, кто казался им подходящей жертвой. Я им жертвой не казался, я был врагом, потому что, как идиот, заступался за их жертв.
