— Сейчас, — отмахнулся я от бестелесного голоса, только плотнее зажмуривая глаза. Мне снилось нечто важное, важнее всего, что происходило сейчас в реальности. Хотя где действительно находится реальность я ещё пока не определился. Могло ли существовать несколько реальностей?

— Сейчас было полчаса назад, — возразил голос Фреи, — я бы дала тебе поспать ещё, но нам нужно ехать.

Звучание этого голоса вдруг связалось в моём сознании с именем «Фрея», хотя кто такая эта Фрея я не был ещё до конца уверен. Ещё раз попробовав воссоздать в голове образ, скорее всего, хорошо мне знакомый, и снова не получив желанного результата, я сдался и всё же открыл глаза.

Передо мной действительно сидела Фрея и немного взволнованно смотрела на меня. В последнее время она частенько смотрела на меня с волнением. Это всё из-за разлома, в который я так отважно прыгнул.

И тут меня осенило. Именно. Всё из-за разлома. Вся эта странная мешанина в моём сознании — всё из-за него.

В голове словно что-то щёлкнуло и одна память сменила другую. Я вспомнил всё, что знал до этого, но практически полностью забыл содержание только что увиденного сна. Мне казалось, я спал почти вечно, может, целая жизнь успела пройти, а теперь всё это забылось. Остались только смутные обрывочные кадры и ощущение, будто я пролез в чужую голову и просидел там какое-то время, наблюдая за чужой жизнью. Странное в сущности ощущение.

— Дей, не спи с открытыми глазами! — возмутилась Фрея, легонько толкая меня в плечо.

— То есть мне их закрыть? — за это я получил ещё один толчок. — Да понял я, понял. Просыпаюсь.

Я зевнул и потянулся. В ажурной тени дерева было хорошо, даже слишком хорошо. В последнее время я вообще пристрастился спать под деревьями, они отлично спасали от жара полуденного солнца. Сейчас же оно стояло уже не в зените, но до заката всё ещё было далеко.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — вдруг спросила Фрея, когда я уже было совсем вознамерился встать. Она задала этот вопрос как бы между прочим, пытаясь сделать вид, что вовсе не сомневается, что со мной на самом деле всё хорошо, просто решила удостовериться. К несчастью, актриса из неё не очень.

— Да нормально всё. Даже умирать пока не собираюсь.

Это, наверно, ещё одна моя уникальная особенность, я ухитряюсь врать, даже говоря чистую правду. Со мной всё действительно было «нормально» и помирать я уж точно не собирался. Только вот понятие нормы — вещь относительная. Чувство, словно мою голову вывернули наизнанку, а память порезали словно старую киноленту и скотчем вклеили туда несколько новых кусков, уже казалось вполне себе нормой. Особенно на фоне последних пяти дней.

До сих пор не представляю, как тогда, после того как мы с Риннон выбрались из разлома, меня дотащили до гостиницы. Я отключился ещё там, в лесу, причём практически сразу же после недолгого разговора с Фреей. Проспал что-то около суток, потом проснулся, но всего на пару часов, от боли, что наполнила голову, словно морктеский туман, а потом снова провалился в полубредовый сон. На третий день стало легче, даже получилось отличать сон от реальности и не спать часов так девять. А на четвёртый день прибежала Ронат, оказалось, затем, чтобы узнать, как я, и вернуть украденные деньги. А ведь я и думать о них забыл.

Я тогда, сидя в кресле, залипал в потолок и пытался отличить свои воспоминания от чужих. Последние хоть и были размытыми и неточными, но так хорошо приживались в голове, что вычленить их было не так и просто. Но для Ронат я показал настоящие чудеса актёрской игры, из погружённого в себя полутрупа я магическим образом перевоплотился во вполне себе нормального человека. Жаль, что та метаморфоза была чистой воды фикцией.

От Ронат я узнал, что Риннон чувствует себя куда лучше чем я, и с ней уже практически всё хорошо. Как ни странно, Моркет практически не повлиял на её ментальное поле, не сказавшись ни на способностях к магии, ни на сроке жизни. С удивлением я отметил, что действительно рад этому. То было некогда знакомое, но почти совсем забытое чувство радости за того, кого спас. Словно привет из далёкого и, слава богам, безвозвратно ушедшего детства.

Потом Ронат ушла, словно бы приходила только затем, чтобы я смог зафиксировать их с сестрой в своей бедовой нестабильной памяти. Смог запомнить их такими, какими они были. Отчего-то мне хотелось их запомнить.

Прошло уже шесть дней с того момента, как к саге о моих великих похождениях прибавился первый подвиг. Я всё ещё помнил Ронат и Риннон, и меня это чертовски радовало.

Когда твоя память настолько зыбкая, что кажется будто вот-вот она может раскрошиться, разбиться на осколки точно фарфоровая чашка, начинаешь ценить вот такие вот мелочи. Наверно, подобное чувство должно пугать, но я не чувствовал страха. Подсознательно я был слишком уверен в том, что память моя крепче, чем кажется.

— Ты действительно сейчас даже выглядишь намного лучше, — Фрея словно бы подвела итог всем моим немым рассуждениям. Я согласно покивал. — Даже веснушки появились.

— Что? — я удивлённо вытаращился на улыбающуюся Фрею. Улыбка с её лица сползла и сменилась недоумением.

— Веснушки, — повторила она, чуть наклонив голову. — Только не говори, что они у вас как-то по-другому называются, и ты не понимаешь, о чём речь.

— Не говорю, — машинально отозвался я, одним движением вычертив в воздухе небольшой овал. Я миллион раз видел, как делает это Аин, с созерцания подобной процедуры начиналось почти каждое моё утро.

В вычерченном мной овале возникла зеркальная поверхность. Такое вот висящее в воздухе магическое зеркало, из которого на меня смотрел, собственно, я, но с некоторым изменением.

Веснушки. Они действительно усыпали щёки и переносицу, словно кто-то брызнул мне в лицо тёмно-рыжей краской. Чтобы убедиться, не обман ли это, я даже потёр щёку. Ничего не изменилось. Веснушки остались на месте.

Здорово. Спаситель мира с веснушками. Отчего-то это казалось мне верхом глупости.

— У тебя вид, словно это не веснушки, а язвы, — нахмурилась Фрея. — Что в них такого?

«О, моя дорогая Фрея, я бы сказал тебе, почему я был так рад, когда эти, казалось бы, безобидные рыжие точки, перестали появляться на моём лице каждую весну, но давай не будем трогать этот гниющий нарыв» — что-то такое я бы мог ей сказать, если бы мне на самом деле было всё равно, и я просто хотел нагнать драмы. Но я не хотел.

К счастью, выкручиваться мне не пришлось. От объяснений меня избавила Аин, со своим в меру раздражённым:

— Простите, конечно, что я вас прерываю и отвлекаю Дея от любования собой, но нам вроде как ехать пора.

И хоть в её голосе чувствовалось раздражение, мне показалось, что если бы я сейчас сказал, что плохо себя чувствую и попросил задержаться на привале ещё на часик-другой, мы бы задержались.

Но я не стал ничего говорить.

***

Мы долго ехали по широкому торговому тракту в сторону Рейнгарда, пока наконец не свернули на первом же повороте на более узкую дорогу, змеёй уходившую куда-то влево. В сам Рейнгард решено было не заезжать, а поехать по объездной дороге.

Я отлично помнил карту, её образ прямо-таки стоял у меня перед глазами. Ещё бы объёмную голографическую проекцию не запомнить. Ну объёмной голографической проекцией это называлось только для меня, а для них это была всего лишь вполне себе обычная магическая карта.

Этой карте я удивился как ребёнок. То, что сначала показалось обычным куском желтоватой бумаги вдруг пошло бугорками, изображая небольшие холмики, между которыми зазмеились чернильные дорожки. Такие же чернильные деревца оторвались от бумаги, образовав настоящий лес, подписанный как «Лес тысячи голосов или же Многоголосый лес». Внутри этого воистину огромного леса протекала река, и около неё сгрудились в нескольких километрах друг от друга две группки чернильных домиков — одна побольше, другая поменьше. Та, что побольше именовалась «Рейнгард», как называлась меньшая я бессовестно забыл, засмотревшись на карту. Но двигались мы сейчас именно к ней.