7 Ночью над кофейной гущей Плачет, глядя на Восток. Рот невинен и распущен, Как чудовищный цветок. Скоро месяц, юн и тонок, Сменит алую зарю. Сколько я тебе гребенок И колечек подарю! Юный месяц между веток Никого не устерег. Сколько подарю браслеток И цепочек, и серег! Как из-под тяжелой гривы Блещут яркие зрачки! – Спутники твои ревнивы? – Кони кровные легки! 6 декабря 1914 8
Свободно шея поднята, Как молодой побег. Кто скажет имя, кто – лета, Кто – край ее, кто – век? Извилина неярких губ Капризна и слаба, Но ослепителен уступ Бетховенского лба. Светло-коричневым кольцом Слегка оттенены, Владычествуют над лицом Глаза, как две луны. До умилительности чист Истаявший овал. Рука, к которой шел бы хлыст И – в серебре – опал. Рука, ушедшая в шелка, Достойная смычка, Неповторимая рука, Прекрасная рука. 10 января 1915 9 Ты проходишь своей дорогою, И руки твоей я не трогаю, Но тоска во мне – слишком вечная, Чтоб была ты мне – первой встречною. Сердце сразу сказало: «Милая!» Всё тебе – наугад – простила я, Ничего не знав – даже имени! О люби меня, о люби меня! Вижу я по губам – извилиной, По надменности их усиленной, По тяжелым надбровным выступам: Это сердце берется – приступом! Платье – шелковым, черным панцирем, Голос с чуть хрипотцой цыганскою, Всё в тебе мне до боли нравится, – Даже то, что ты не красавица! Красота, не увянешь за лето! Не цветок, – стебелек из стали ты, Злее злого, острее острого, Увезенный – с какого острова? Опахалом чудишь, иль тросточкой, – В каждой жилке и в каждой косточке, В форме каждого злого пальчика, – Нежность женщины, дерзость мальчика. Все усмешки стихом парируя, Открываю тебе и миру я, Всё, что нам в тебе уготовано, Незнакомка с челом Бетховена! 14 января 1915 10 Могу ли не вспоминать я Тот запах White Rose и чая, И севрские фигурки Над пышащим камельком… Мы были: я – в пышном платье Из чуть золотого фая, Вы – в вязаной черной куртке С крылатым воротником. Я помню, с каким вошли Вы Лицом, без малейшей краски, Как встали, кусая пальчик, Чуть голову наклоня. И лоб Ваш властолюбивый Под тяжестью рыжей каски. – Не женщина и не мальчик, Но что-то сильней меня! Движением беспричинным Я встала, нас окружили. И кто-то, в шутливом тоне: – «Знакомьтесь же, господа». И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили И нежно в моей ладони Помедлил осколок льда. С каким-то, глядевшим косо, Уже предвкушая стычку, – Я полулежала в кресле, Вертя на руке кольцо. Вы вынули папиросу, И я поднесла Вам спичку, Не зная, что делать, если Вы взглянете мне в лицо. Я помню – над синей вазой – Как звякнули наши рюмки! – «О будьте моим Орестом!» И я Вам дала цветок. Смеясь – над моей ли фразой? – Из замшевой черной сумки Вы вынули длинным жестом И выронили – платок. 28 января 1915 11 Все глаза под солнцем – жгучи, День не равен дню. Говорю тебе на случай, Если изменю: Чьи б ни целовала губы Я в любовный час, Черной полночью кому бы Страшно не клялась – Жить, как мать велит ребенку, Как цветочек цвесть, Никогда ни в чью сторонку Оком не повесть… Видишь крестик кипарисный? Он тебе знаком! – Всё проснется – только свистни Под моим окном! 22 февраля 1915 12
Повторю в канун разлуки, Под конец любви, Что любила эти руки Властные твои, И глаза – кого-кого-то Взглядом не дарят! – Требующие отчета За случайный взгляд. Всю тебя с твоей треклятой Страстью – видит Бог! – Требующую расплаты За случайный вздох. И еще скажу устало, – Слушать не спеши! – Что твоя душа мне встала Поперек души. И еще тебе скажу я: – Всё равно – канун! – Этот рот до поцелуя Твоего – был юн. Взгляд – до взгляда – смел и светел, Сердце – лет пяти… – Счастлив, кто тебя не встретил На своем пути! 28 апреля 1915 |
