Двумя днями ранее, миновав очередное безымянное поселение, мы стали невольными свидетелями расправы над протестантами. Прямо в поле, у железного шеста, обложенного ветками и соломой, сжигали сразу пятерых — троих мужчин и двух женщин. Их мучительные крики и едкий запах горящей плоти проникли в окна кареты, несмотря на то, что тракт пролегал не меньше, чем в сотне футов от места расправы. Возница пришпорил лошадь, чтобы шла быстрее, а Мэгги спешно задернула шторку и приложила к носу надушенный платок.

Мне уже доводилось видеть смерть — в семилетнем возрасте Эбигейл привела нас с Томасом на площадь, где сжигали католического проповедника. Тогда было сложно представить, что всего через несколько лет уже сами католики с благословения новой королевы будут уничтожать протестантов, точно смертельную заразу, паразитирующую на теле истекающей кровью Англии.

Меня не волновали религиозные распри ни тогда, ни сейчас — я помнила лишь лопающую от жара кожу и смрад паленого мяса. А еще крики. Кричали все, даже самые стойкие. Для меня так и осталось загадкой, зачем Эбигейл хотела, чтобы мы видели это — быть может для того, чтобы закалить наш характер или внушить страх перед монархом и осознание того, чем чревато неповиновение воле короля.

В какой-то момент, когда пламя уже охватило тело несчастного, я поймала его взгляд. Никогда в жизни не доводилось мне видеть ничего страшнее этих исполненных боли и ужаса глаз.

В тот день мы простояли на площади от начала до самого конца. Когда от тела нечастного, остались одни только черные кости, тюремные работники собрали пепел, кочергой подцепили за глазницу обгоревший череп, бросили всё в ящик из-под стрел и унесли прочь. От того, что ещё недавно жило и дышало, осталась лишь зола, разносимая ветром.

Ночью меня мучили кошмары, и в течение следующих двух недель старая нянька оставалась в моей комнате до утра.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen [1], — быстро проговорила Мэгги и перекрестилась.

Я посмотрела на неё долгим взглядом, но ничего не сказала. Мне было известно, что семья Мэгги, как и многие, исповедовала протестантство, но с восшествием на престол Марии Первой, вновь обратилась в католичество. И трудно было судить её за это — кому охота попасть на костёр?

И всё же — где Истина? Одна вера, один Бог и… непримиримые разногласия относительно того, как следует Его почитать. Разногласия, погубившие столько жизней.

— Как хорошо, что ваш будущий муж добрый католик, — Мэгги взяла меня за руку и улыбнулась.

Я не сдержала горькой усмешки. «Добрыми католиками» резко стали все те, кто не желал разделить участь епископа Кранмера, одного из ярчайших представителей новой веры, верного соратника Генриха VIII, впавшего в немилость едва старшая дочь короля получила трон.

— Надеюсь, он обладает и другими достоинствами, — вздохнула я, открывая медальон с портретом, и уже в который раз разглядывая черты будущего супруга.

Как я уже говорила, выглядел он неважно — то ли художник был неумехой, то ли природа и в самом деле обделила виконта внешней привлекательностью. Невольно вспоминалась история одного монарха, заказавшего одному мастеру свой портрет дабы отправить его будущей невесте. Придворный живописец умудрился изобразить и без того неказистого монарха еще хуже, чем тот был на самом деле, но венценосный жених, очевидно, обладал неплохим чувством юмора. «Ну и славно! Кабы вы, господин хороший, сделали меня красавцем, миледи бы постигло жуткое разочарование, а так она увидит портрет, испугается, а когда мы встретимся, поймет, что не все так плохо», заявил король и, как показали дальнейшие события, оказался прав.

«С лица воду не пить», говорила Эбигейл и при всех наших разногласиях, в этом плане я была с ней солидарна. Внешние данные Стенсбери волновали меня в последнюю очередь, все, чего я хотела — безопасность для себя и своей семьи. Но сможет ли он дать мне ее?

***

Еще через пять дней мы пересекли границу Нортумберленда. Ночевали в гостиницах, а ранним утром, еще до рассвета, снова выдвигались в путь. И чем дальше забирались на Север, тем разительнее ощущался контраст со столичной жизнью. Климат, природа, люди и их нравы — все здесь было другим, словно мы были уже не в Англии, а в другой стране. Это был суровый, благодатный, но в то же время очень свободолюбивый край, и не зря монархи во все времена старались держать его под контролем. Именно здесь во времена короля Генриха вспыхнул Северный Мятеж, названный Благодатным Паломничеством и впоследствии жестоко подавленный. Интересно, были ли предки Стенсбери в числе его участников?

На шестнадцатый день нашего путешествия достигли деревушки с незатейливым названием Шейлоу, расположенной в двадцати милях от Фитфилд-Холла. Эти земли принадлежали виконту и, глядя из окна экипажа, я невольно отметила, что крестьяне жили здесь довольно неплохо, по сравнению с теми, которых мы видели ранее. Жилища их были скромны, одежда грязной и бедной, но в то же время от голода они явно не страдали, учитывая даже то, что год по всей стране выдался неурожайным.

— К вечерней службе, коли все будет благополучно, доберемся до замка, — сказал возница.

Мэгги тотчас засуетилась и принялась приводить меня в порядок — заново собрала прическу, достала из-под сиденья туалетную шкатулку с румянами, духами и лавандовой водой для лица.

— Эх, жалко, платье помялось, — досадовала она, заплетая в мои волосы тонкую золотую цепочку, оставшуюся еще от мамы.

Утром, когда мы покидали очередной постоялый двор, Мэгги раз двадцать поправила на мне темно-синее платье из дамаста и муслина, явно не предназначенное для дороги. В течение дня я максимально распустила тугую шнуровку на спине, но жесткий корсет под ним все равно сдавливал грудь, и к вечеру ребра напомнили о себе тягучей ломотой.

— Почти приехали! — зычно крикнул кучер. — Вон уже и крыши виднеются.

Выглянув в окно, я увидела квадратные башни, почти сливающиеся по цвету с темнеющим небом. Вдалеке горели огни.

— Все будет хорошо, — Мэг ободряюще улыбнулась. — Прекрасно выглядите, леди Элизабет.

Что-что, а собственный внешний вид волновал меня в последнюю очередь. Отступившая было тревога снова сковала тело — сердце истово заколотилось, ладони вспотели и предательски засосало под ложечкой. То же самое я испытывала в день встречи с первым покойным супругом, и сейчас забытые ощущения вернулись.

Возница сбавил ход, и через несколько минут мы услышали скрип открывающихся ворот.

— Дай мне вина, Мэгги.

Служанка понимающе кивнула и молча наполнила бокал. Я выпила его содержимое в два глотка и наспех протерла губы платком.

— Спасибо.

Экипаж остановился. Пора.

Я слышала, как спрыгнул с облучка кучер и как захрустел под его сапогами лед на мерзлой земле, а через несколько секунд открылась дверь. С улицы на меня дохнуло зябким холодком — на дворе стояло четвертое декабря, и в последние несколько дней ударили заморозки.

Вложила ладонь в протянутую руку и спустилась по ступенькам. Карета остановилась у парадного крыльца. В темноте было трудно определить размеры замка, но с первого взгляда стало ясно, что они внушительны. От центральной части выступали вперед два крыла с плоскими башнями и арочными окнами, а по правую руку виднелись смутные очертания пруда.

У подножия ступенек стояли люди, и в первые секунды мне показалось, что их целая толпа — в действительности же нас встречали десять человек. Впереди всех стояла женщина, в коричневом платье. На вид она казалась ровесницей Эбигейл, и, судя по всему, это и была та самая Маргарет.

— Леди Элизабет, — сказала она, когда мы подошли, — добро пожаловать в Фитфилд-Холл.

Комментарий к Глава 2. Добро пожаловать

[1] “Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь” (лат.)

========== Глава 3. Откровенность за откровенность ==========

— Леди Маргарет, — я улыбнулась и склонила голову в легком поклоне, — рада с вами познакомиться.