— Айша встретила княжича Радомира, влюбилась и намеревалась убежать с ним, — с легкой язвительностью добавил Ёширо. — Кстати, княжич не был одним из положенных узелков на Аркане. Его смерть — старая добрая месть коварному разлучнику.

— Она заморочил ей голову, — посуровел Джанко. — Сбил с толку. Айша забыла, зачем явилась на свет, и пожелала избежать предначертанного. Нельзя выйти из тени Великих. Мы служим им, из поколения в поколение. Ждем, когда перст судьбы укажет на одного из нас — и молимся, всякий день молимся о том, чтобы она избрала кого-нибудь другого, чтобы мы могли остаться и прожить жизнь просто людьми, а не исполнителями ее воли…

«Хелла велела искать человека, выжженного изнутри. Вот он, перед тобой».

— Джанко, — осторожно заикнулся Пересвет. — Джанко, ну послушай же. Я говорил с колдуньей. Настоящей, не чета прочим. Она сказала, этот ваш Аркан — ложь. Нет никаких древних и падших божеств, и им не нужны никакие жертвы. Вон, спроси хоть у Кириамэ. Нихонцы живут на свете куда подольше всех прочих народов, но даже они не складывали таких легенд. А уж они со своими ками на такой короткой ноге, что запросто вечерять на огонек заглядывают…

— Считается дурным тоном верить в легенды тех, кого покорила Империя, — церемонно сдержанным тоном возразил Кириамэ. — Но я всегда был неумеренно любознателен. Искал там, куда запрещалось соваться. Благие и мудрые ками, что покровительствуют Нихону, не всегда были такими. Они сходили в мир яростным огнем и безжалостным морем, чумой и безумием. Это история неизменна для любого народа — чтобы жить и выжить, молодому поколению божеств приходится сразиться с предшественниками. Чтобы могли жить прекрасные и исполненные гармонии дети, нужно победить ужасных и не ведающих пределов своей силы отцов. Предание истинно от первого до последнего слова. Оно всегда было правдиво, но нам стыдно и неловко признать это. Когда я прозрел и осознал, с чем мы имеем дело, я навестил нашего книжника. Потолковал с ним по душам.

— Он же клялся, что понятия не имеет ни о каком Аркане… — Пересвет не признал собственного жалкого голоса. Мир распадался на части, и царевич ничего не мог поделать. Только изрезать пальцы в кровь, хватаясь за острые, в зазубринах, края осыпающихся льдинок.

— Ты хотел знать, ничего не предлагая взамен, — мягко укорил принц. — А я пообещал даровать ему то, чего он так страстно желал.

— Быструю смерть без мучений, — понимающе кивнул Джанко.

— Он был очень умным и начитанным человеком, этот эллин Аврелий. Ему доводилось слышать об Аркане, сдерживающем в вечности павших богов. Гардиано напомнил мне о символах и фигурках для сёги. Книжник припомнил некогда виденный перечень двенадцати душ, двенадцати образов и узелков, что своей смертью укрепляют Петлю. Оставалось сесть, сравнить списки и задуматься. Джанко почти выполнил возложенный на него долг, ему недоставало лишь двух последних фигур.

— И тогда он заявился ко мне, — ромалы, который на самом деле не был ромалы, молниеносно перекинул кинжал из руки в руку и предупреждающе глянул на Пересвета, мол, оставайся где стоишь. — Сказал, что ему все известно, и предложил заключить договор.

— К-какой такой договор? — обреченно заикнулся царевич. Они по-прежнему оставались втроем в пустой церкви, ни Войслава, ни Щур не торопились на помощь, а Джанко и Кириамэ вели свою запутанную игру, оставив Пересвету единственную роль — безмолвного свидетеля. — Какие треклятые фигуры ему были нужны?

— Повелитель и Влюбленный, — нихонский принц наконец поднял веки. Ровное, равнодушное мерцание синего льда над бездонной пропастью. — А еще он поведал мне о том, чего не было записано в эллинских книгах и о чем не ведал Аврелий. О добровольности. Жертва, что всходит на алтарь павших богов с открытыми глазами, сознавая, ради чего вершит свое деяние — такая жертва неизмеримо ценней робко, бегущей и сопротивляющейся. Двенадцать жизней, двенадцать месяцев до того, как боги вновь испытают жажду и потянутся к недосягаемому миру. Осознанная жертва способна вдвое или втрое продлить этот срок.

— Ходили легенды о некогда созданном Аркане двенадцати добровольцев, — задумчиво протянул Джанко. — И о двадцати годах покоя. Некоторые даже надеялись на то, что Павшие умолкли навечно. Но срок пришел, они пробудились. Жажда их в тот год была неизмеримо велика, а ярость — беспредельна. Мы промешкали с исполнением Аркана, и им удалось создать прореху в стенах своего узилища. Крошечная щель, в которую вытекло немного Тьмы — но чтобы закрыть ее, понадобились усилия десятка чародеев.

«Как лет сто тому подле Гром-камней мировая ткань истончилась от ветхости и лопнула, с Изнанки полезло к нам всякое-разное… — золотое яблочко по фарфоровому блюдечку, шамкающий говорок старой ведуньи из Ибирских лесов, многое повидавшей на своем веку бабы-Яги. — Чую нестроение великое, да не могу в толк взять, где оно таится, в чем его корень и причина…»

— Какой договор? — Пересвет думал, что заорет в голос, а слова вытолкнулись сиплым хрипом.

— Джанко не мог близко подобраться к Правителю, а я предоставил ему эту возможность, — отчеканил Кириамэ. — Правителей в городе двое, узелок затянется на старшем. Я стану добровольным Влюбленным, и на этом все завершится.

— Нет, — оледеневшими губами прошлепал царевич. На собранной им мозаике были изображены вовсе не чудовища, а всепожирающее пламя, и он стремительно падал навстречу хохочущим языкам губительного огня. — Ёжик, ты чего? Тоже свихнулся, с ним за компанию? Какая жертва, ты о чем, что значит — узелок затянется на старшем из правителей?.. Ёширо, что ты натворил?

— То, что делал всегда — принял решение, — чуть пожал плечами нихонский принц. — Мой выбор, мне и держать ответ. Потом ты поймешь, что я поступил верно. Не печалься. Помни, смерти нет, — он поднял покойно лежавшие на коленях руки, сложив ладони в молитвенном жесте. — Умоляю, не встревай и не рвись совершать подвиги во имя меня. Все хорошо, все долги розданы. Ты не один, тебе есть, на кого положиться и кому довериться. Мой удел был выверен еще три года назад. Глупо думать, что нам удалось провести судьбу. Это всего лишь отсрочка. Я счастлив, что провел ее рядом с тобой, но песок просыпался и время вышло… Джанко, я должен как-то подтвердить намерение вручить свою жизнь павшим богам?

— Они видят и знают, — тихо и торжественно изрек Джанко. Он шагнул вбок, оказавшись за спиной у Ёширо, коснулся ладонью тугого узла черных волос. Кириамэ слегка запрокинул голову, открывая беззащитную шею в вырезе воротника кимоно. Сложенные перед грудью руки всплеснулись крыльями взлетающей птицы — и Пересвет, невзирая на запрет, ринулся вперед. Не представляя, успеет ли одолеть этот десяток шагов от церковного притвора до Ёширо, но зная, что должен успеть.

— Ике! — звонко и громко выкрикнул Кириамэ.

Над самым плечом царевича коротко, злобно свистнуло.

В ворохе опилок притаился брошенный мастеровыми инструмент — то ли тяжелый молоток, то ли короб с гвоздями.

Летящий на выручку Пересвет со всего размаху запнулся. Нелепо загребая руками воздух, клюнул носом, больно шмякнувшись на взвывшие благим матом колени.

Замахнувшийся клинком Джанко пошатнулся, словно получив сильнейший удар под дых. Ромалы откинуло назад, он крутанулся вокруг себя и, потеряв равновесие, упал ничком.

Кириамэ не шелохнулся. Тщательно расправленные длинные полы черного кимоно очерчивали вокруг него подобие чародейского кольца.

Царевич мотнул головой, отбрасывая упавшие на глаза светлые пряди. Увидел, как Джанко силится приподняться на локтях, а из шеи у него торчит узкий, слегка изогнутый нож с рукоятью, отделанной бирюзой и золотом. Ромалы беззвучно разинул рот, из которого на черную бороду хлынуло алым. Задергался, как ящерица с перебитым хребтом — ибо из спины у него и впрямь торчал самострельный болт. Извернувшись, Джанко выдернул глубоко засевший в шее метательный нож — из раны брызнула темно-багровая струйка — и попытался бросить его в Ёширо. Нож не долетел, а в широкой спине ромалы как будто сама собой выросла вторая стрела.