— Ты долго спал?

— Без понятия, но на улице уже темно, — откликнулся Питер, стараясь не дергаться, потому что даже самые слабые телодвижения мистера Старка — а конкретно сейчас он только и делал, что говорил, лениво пошевеливая губами, слабо касающимися бедра Питера, и это почти сводило с ума, — отдавали жаркими искрами, привычно растекающимися внизу живота, сладкими и приятно тянущими.

Вообще-то обычно он отзывался на прикосновения мистера Старка довольно спокойно, стойко выдерживая и руку на плече, и пальцы, зарывающиеся в непослушные вихры, и иногда даже ладонь, мягко поглаживающую поясницу во время какого-нибудь особенно важного разговора, которая должна якобы успокоить его. Он, можно сказать, был мастером игнорирования неловких, с его, Питера, точки зрения, ситуаций. А с нее любая ситуация, где он хоть как-то взаимодействует с мистером Старком, неловкая. Хотя бы немного.

— Пятница, время, — коротко приказал Тони, немного сдвинувшись вверх, бесстыже и совершенно бессовестно вытирая влажную щеку о мягкую сухую фланель пижамных штанов Питера.

— Двадцать три часа сорок семь минут, — прозвучал отовсюду безразличный к происходящему женский голос.

Приподнятую бровь Питер ощутил сквозь ткань не менее ярко, чем движение губ или, черт побери, все тело, неожиданно сдвинувшееся сантиметров на пять вверх, неизбежно проехавшись по буквально всем нервным окончаниям, что были в его ногах, и замершее почти у паха, где уже и так начала угрожающе твердеть до этого практически насильно сдерживаемая плоть.

— А уснули мы?..

— Около пяти часов назад, сэр. Назвать точное время?

— Не стоит, детка, — Старк для проформы отрицательно качнул головой, всего на секунду сильнее вжавшись колючим подбородком в упругие, усилием воли и не без наставлений разума, расслабленные мышцы. Сказать, что Паркер моментально пожелал себе поскорее сдохнуть — ничего не сказать, потому что встал у него окончательно, а укрепила сие бессовестно-фанатичное дело жесткая, по крайней мере, для человека с излишне чувствительной кожей, хватка вцепившейся в бедро руки, видимо, для опоры, еще больше раздразнившая чувствительные ко всему нейроны.

Несколько лающе всхрипнув, Питер не выдержал ни морально — такого близкого мистера Старка, что даже рук протягивать не надо, чтобы повалить его на диван, усесться верхом и целовать, целовать, целовать, ни физически — возбуждения, захлестнувшего его, полностью, практически без остатка вымывшего из головы последние крохи возможности мыслить здраво, и, резко вцепившись сильными пальцами в кажущееся мягким быльце, до противного скрипа металлического, а по идее еще и укрепленного, каркаса дивана, подтянулся выше в полулежащее положение, резво, но не грубо отталкивая удивленно ахнувшего мистера Старка коленом, и непроизвольно удерживая его с помощью сил, обычно помогающих крепиться к всевозможным поверхностям, ступней правой ноги, с которой еще во сне спал пресловутый тапок. Дикими глазами глядя прямо в ошарашенное лицо мистера Старка, Питер заставил себя ослабить притяжение и оторвал ногу от его живота. Кровь прилила к щекам, выдавая всё его смятение, а не менее удивленное лицо, чем у наставника, говорило само за себя — произошла хрень. Определенно.

Страдальчески простонав, он зажмурился, вздернул себя еще выше, полностью разрывая физический контакт со Старком, и притянул ноги ближе, скрывая проявившуюся выпуклость от чужих глаз, иначе точно сгорел бы от стыда. Хотя, что уж там, если бы он мог в буквальном смысле гореть из-за такого пошлого понятия, как стыд, то еще несколько часов назад лежал бы горсткой пепла на коврике в ванной, а не находился в этом, кхм, затруднительном положении.

Не рискуя смотреть на мистера Старка, Питер опустил глаза на остро выделяющиеся под тонкой тканью коленные чашечки и стиснул лодыжки трясущимися пальцами, унимая нервную дрожь, и как-то незаметно для себя уткнулся в них лбом, тихо вздохнув. Похоже, снова накатывал приступ — это явственно ощущалось где-то глубоко внутри.

— Простите, я… Я… Мистер Старк, я… Простите, я не хотел! — Питер всхлипнул, сильнее жмуря глаза, усмиряя противное жжение в уголках глаз.

Не услышав ни звука в ответ, Питер лишь сильнее сжался, вздрогнув от навалившегося осознания — он опять все испортил. В очередной раз сломал то, что было так дорого. Разрушил. Уничтожил. Уничтожил своими глупыми… Мечтами? Да это и мечтами назвать сложно, потому что, если мечтаешь — есть надежда. У Питера ни на что надежды нет и не было. Кто он такой, чтобы надеяться на что-то, когда вокруг мистера Старка постоянно вьются… Да все вьются, кому не лень. Ему тоже не лень, но лучше наблюдать со стороны, чем погрузиться с головой в этот притягательный омут и издохнуть там от напора собственных чувств. Пройти долгий и тернистый путь завоевания дружбы — кого он обманывает, они, скорее, приятели с общими интересами, как интернет-друзья, которые никогда не станут по-настоящему духовно близки — с этим восхитительным во всех смыслах человеком, а потом вот так запросто все похерить? Что же, ничего нового.

Поток угнетающих мыслей прервало внезапно обжигающее прикосновение к волосам и тихий, бархатно звучащий голос:

— Парень, ну ты чего? — успокаивающее поглаживание, такое невыразимо приятное, приносящее удовольствие, не физическое, но и оно никуда не делось, а душевное. — Все хорошо, тебе совсем не за что извиняться, я и забыл, что тебе может быть неприятно из-за… болезни, так скажем. Развесил сопли из-за пустяка, — слегка насмешливый тон, не нес в себе ни капли издевательства, настолько он был таким по-наставнически добрым.

— Ничего я не развесил вообще-то, мистер Старк, — хрипло рассмеялся Питер, украдкой вытирая влажные глаза о коленки и поднимая взгляд горящих от недавно сдерживаемых слез глаз.

— Да я заметил, — Тони придвинулся немного ближе, на расстояние вытянутой руки, чтобы не приходилось далеко тянуться, скрестил ноги и снова водрузил увесистую ладонь на макушку Питера, несильно ероша спутанные волосы, вызвав тихий смешок мальчишки. — Чего смеешься, балбес? Я тут грешным делом подумал, что ты опять решил коньки отбросить, сам чуть не сдох от страха, — недовольно завершил он свой короткий монолог, тем не менее, с нежностью глядя сверху вниз на затихшего и изредка мелко подрагивающего Питера.

Судорожно вздохнув, Питер снова извинился.

— Не за что тебе извиняться, дурак! Что за глупая привычка, постоянно просить прощения по поводу и без, — пробурчал Тони, заправляя волнистую прядь за аккуратное алое ушко.

— Нормальная привычка, — Питер шмыгнул носом, вынырнув из плена собственных коленей, исподлобья взглянув на мистера Старка; заправленный локон от резкого движения, медленно, будто в слоу-мо, выскользнул из своего укрытия, и, Бог свидетель, Тони стоило многого не отвести взгляда от лица Питера и не потянуться к нему вновь, дабы вернуть прядь на место и посмотреть, как он будет выглядеть. А смотрелся он, между прочим, весьма эффектно: растрепанные темно-русые волосы, раскрасневшееся личико, броско выделяющиеся на нем ореховые глаза в обрамлении темных ресниц, выдающиеся бицепсы, обтянутые тканью просторной ведь футболки, но не настолько просторной, судя по всему, чтобы хотя бы не обтягивать.

— Ну, так что это было? — как бы невзначай начал Тони, укладывая руки себе на колени, сосредотачиваясь на перебирании воздуха пальцами, чтобы уже точно не сорваться и не исполнить желаемое, смутив Паучка еще больше.

С замешательством Тони пронаблюдал, как и без того краснолицый Питер в мгновение ока стал на порядок ярче.

— Н-ничего, все хорошо, мистер Старк, правда, — насколько мог, убедительно произнес Питер, проникновенно глядя на Старка.

— А если проверим? Пятница, детка, будь так добра, — сцепив пальцы, Тони поочередно хрустнул несколькими суставами и, потянувшись, достал и нацепил на переносицу очки.

Нахмурившись, Питер отвернулся в сторону, спрятавшись за завесой ниспадающих волос, и сместил руки с лодыжек, чтобы сразу же покрепче обнять ими колени.