– Тш-ш… – прошептала она.

– Не спорьте, – шепотом продолжал он. – Вы были сегодня душой компании. Столько интересных историй, столько новых идей… Все слушали вас, открыв рот, что бы вы ни говорили. Скажете им «сделайте то» – и они делают, скажете «сделайте это» – и они опять делают. Даже в сон впадали по вашей команде… Теперь вот и я теряю вес, прямо как вы.

– Я очень рада… – сказала она. – Только т-ш-ш…

Он с беспокойством оглянулся на других ночных пассажиров, которые мерно покачивались в такт движению, совершая долгий забег на короткую дистанцию.

– А вы заметили, что все без исключения – и мужчины, и женщины, – явились на бал в белых перчатках? – спросил он. – И вы, и я – все?

– Да, это интересно… – еще сильнее отвернувшись, сказала она. – И как вы думаете, почему?

– Я думал, вы мне скажете…

Трамвай врезался в новое облако тумана, а он все так же сидел, раскачиваясь взад-вперед и глядя на ее собранные сзади волосы и тоненький темный завиток, дрожавший на шее.

– Простите, а как вас зовут? – сказал он наконец. – Вы говорили там, на балу, но оркестр так громко играл…

Ее губы что-то произнесли.

– Простите, не расслышал?

Ее губы пошевелились еще раз.

И еще.

– Кажется, мы приехали, – сказала она, на этот раз вполне отчетливо.

– А теперь моя очередь представиться, – начал он. – Меня зовут…

– Точно, приехали, – сказала она и проворно поднялась. Пока он сообразил, что трамвай останавливается и она собирается сойти – она уже вовсю шагала по проходу.

Увы, он уже не успевал броситься вперед и опередить ее, чтобы галантно помочь ей сойти с подножки, потому что за окнами промелькнули огни и двери с шипением разъехались. Когда он выскользнул следом за ней в темноту, огромный межконтинентальный трамвай звякнул колокольчиком, прогудел клаксоном и был таков. А она осталась неподвижно стоять на дороге, глядя в ночное небо.

– Думаю, нам лучше уйти с проезжей части, – сказал он. – Тут все-таки движение.

– Какое движение, машин же нет, – пожала плечами она и решительно зашагала через улицу.

Примерно на середине он догнал ее.

– Я хотел сказать, что…

– Надо же, сегодня нет луны, – перебила его она. – Но это даже к лучшему. Настоящая романтика. Зачем нам луна?

– А мне всегда казалось, что луна и лунный свет – это как раз… – начал он.

Но она снова перебила его.

– Никаких лун. Свет нам ни к чему.

Она перешагнула через бордюр и двинулась по дорожке к двухэтажному дому, где занимала одну из четырех квартир.

– Проходим тихо как мыши, – шепотом сказала она.

– Конечно!

– Даже еще тише…

– Слушаюсь, – еле слышно прошептал он.

Они вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице – и тут он увидел, что она снимает туфли и делает ему знак глазами, чтобы он снял свои. Несколько ступенек они шли молча, потом она обернулась, чтобы удостовериться, что он не выронил ее туфли, и еще раз прошептала:

– Как мыши…

С этими словами она оставила его одного на темной лестнице, а сама бесшумно проскользнула наверх. Когда он ощупью добрался до площадки, она была уже дома. Ее квартира вмещала в себя одну просторную комнату с двуспальной кроватью посередине, а также небольшую столовую и кухню. С его появлением дверь в ванную бесшумно закрылась, но он все равно услышал.

Через некоторое время оттуда раздалось:

– Ну, что вы стоите? – И он воспринял это как предложение снять смокинг.

После недолгого колебания он снял также манишку, воротник, отстегнул подтяжки – и вместе с брюками повесил их на спинку стула, который обнаружил в сумраке, в глубине комнаты, освещенной лишь ночником и прикроватной лампой. Стоя посреди комнаты в черных носках, майке и кальсонах, он чувствовал себя полностью дезориентированным. То ли ему ложиться в постель, то ли не ложиться? И как вообще следует вести себя в подобных ситуациях?

– Вы уже там, где должны быть? – вполголоса спросила она из-за двери.

Он бросил взгляд на кровать.

– Да или нет? – еле слышно повторила она.

Он подошел к кровати и произнес:

– Наверное, да.

Вслед за этим жалобно скрипнули пружины.

– Понятно, – сказала.

Дверь ванной распахнулась – и в проеме показался высокий силуэт. Однако разглядеть его как следует он не успел: свет погас, и в комнату прошла уже бестелесная тень.

– У вас закрыты глаза?

Он молча кивнул. Он не услышал, а ощутил, как ее тело коснулось кровати и с легким шорохом скользнуло под одеяло.

– Теперь можете открывать.

Он открыл, но ничего нового, кроме того, что маячило у него перед глазами в трамвае, не увидел – тот же силуэт фигуры без подробностей. Нет, сейчас она была повернута к нему лицом, но хитро поставленный ночник подсвечивал ее сзади и превращал в черную тень. Сколько ни пытался он разглядеть черты ее лица – в том месте тени, где оно предполагалось, это было невозможно.

– Добрый вечер, – сказала она.

– Добрый.

Потом оба глубоко вздохнули, и она сказала:

– Долго же мы ехали.

– Слишком долго. Я так ждал этого момен…

– Не надо, не говорите, – сказала она.

Он снова вгляделся в тень, в верхней части которой читалось тонкое бледное лицо.

– Но…

– Не надо.

Он задержал дыхание, потому что был точно уверен, что через десять секунд она заговорит сама. Так и случилось.

– Меня учили: если начинаешь писать рассказ, никогда не надо заранее придумывать название. Надо просто писать его – и все. Вот когда закончишь, тогда и станет понятно, как его лучше назвать. В общем… лучше помолчим.

Пожалуй, это была самая мудрая мысль, которую она высказала за весь вечер. Она замолчала и, кажется, окончательно превратилась в тень. Даже ночник погас вдруг сам собой, как будто бы без ее участия. После этого в темноте что-то пошевелилось – и на пол рядом с кроватью с ее стороны еле слышно упало что-то мягкое. Внезапно до него дошло, что это было. Перчатки. Она сняла их.

Каково же было его удивление, когда он вдруг осознал, что единственной деталью одежды, которая осталась на его теле, тоже были перчатки… Правда, когда он попытался их снять, выяснилось, что на каком-то этапе он уже их утратил – наверное, тоже уронил за борт, в темноту. Теперь он был полностью гол и беззащитен.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она прервала его:

– Нет-нет, ничего не говорите.

Он почувствовал, что она придвинулась к нему поближе.

– Скажите мне только одну вещь.

Он кивнул, недоумевая, что это может быть.

– Скажите… – очень тихо сказала она.

Ему по-прежнему было не видно ее лица – его черты расплывались, как в окне трамвая, несущегося от станции к станции в бесконечном телевизионном сериале.

– Скажите мне… – повторила она. И он снова кивнул. – Сколько вам лет?

От неожиданности у него отвисла челюсть. Мозг в панике забился, пытаясь отыскать нужный ответ. Она повторила свой вопрос – и явно ждала от него чего-то определенного… И вдруг ему открылась эта абсолютная и удивительная истина. Он закрыл глаза, откашлялся и, наконец, обрел дар речи.

– Мне… – начал он.

– Ну же…

– Мне – восемнадцать. В августе исполнится девятнадцать, рост – метр семьдесят три, вес – шестьдесят восемь, темный шатен, глаза голубые. Свободен.

Ему показалось, он слышал, как она шепотом повторяет за ним каждое слово.

И чувствовал, как ее потерявшее вес тело придвигается к нему все ближе и ближе.

– А теперь скажи это еще раз, – прошептала она.

In memoriam[9]

В тот осенний вечер он ехал по извилистым улочкам, наслаждался погодой и любовался покрывшим все газоны фиолетовым снегом из лепестков палисандровых деревьев. Конечно, исподволь, боковым зрением он замечал их, эти штуки, прибитые возле каждого гаража. Про себя он даже никак не называл их – да и, собственно, к чему ему было про них думать?