Наследников у Карла не осталось. Именно тогда на сиятельном небосводе и взошла звезда Людовика Орлеанского, ждавшего своего часа пятнадцать лет, претерпевшего и изгнание, и заточение. Он принял страну с казной, опустошённой захватническими походами, и, стремясь удержать герцогство Бретань под властью Франции, женился на вдове почившего короля. С первой женой, хромой и некрасивой, но доброй и благочестивой Жанной Людовик добился развода по причине того, что брак бесплоден. Союз его с Анной Бретонской вышел куда более продуктивным. По иронии судьбы, надо сказать, вторая супруга его тоже чуть заметно прихрамывала, скрывая сей недостаток при помощи высокого каблука на более короткой ноге.

Взойдя на престол, Людовик Двенадцатый простил всех своих врагов, заявив во всеуслышание: «Король Франции забыл обиды герцога Орлеанского». Ни слова эти, ни происходящие перемены не волновали Арно дю Мулен, поскольку помыслы его занимало лишь то, что обычно увлекает молодого человека двенадцати лет от роду, от природы весёлого и подвижного, как шарик ртути. Однако отец его, всегда сдержанный и суровый, чему-то обрадовался и шептался с матерью за закрытой дверью спальни.

Арно дю Мулен, хоть и родился в Бретани, в городе Сен-Мало на побережье Ла-Манша, всё-таки не считал себя коренным бретонцем. Мальчишка знал, что отец и мать его прибыли в Сен-Мало много лет назад, но, сколько он ни упрашивал, родители так и не открыли, кто они и откуда пришли. А сын чуял, что за всем этим кроется некая тайна. Он смутно помнил учёную козочку, жившую прежде в их доме. Мать, укачивая его в раннем детстве, рассказывала о дальних странствиях и людях, всюду гонимых и ценящих волю на вес золота.

Озорной нрав, оливковый оттенок кожи и зелёные глаза Арно унаследовал от матери, а поджарое телосложение, ястребиный взгляд, тонко очерченные линии лица и невысокий рост — от отца. Жеан и Агнеса дю Мулен представляли собою любопытную и вызывающую зависть пару. Муж, уважаемый в городе адвокат, неизменно сохранял гордую осанку, голову нёс высоко, в чёрных волосах его сверкали серебряные нити. Жена отличалась броской южной красотой, охотно и часто улыбалась, напевала на неведомом языке. Арно подмечал трепетность их отношений, умение во всём достичь согласия и сохранить друг к другу неугасающий интерес. Отец никогда не баловал его и сдерживался в проявлении нежностей, попрекая жену в излишнем потакании капризам их единственного чада — и это, пожалуй, был единственный пример расхождения их мнений.

В старину говорили: возьмите самое запутанное дело, отдайте его грамотным юристам: тогда они, как бульдоги, вцепятся в него, и разберутся, и распутают. Арно справедливо считал, что отец его принадлежал как раз к таким юристам и мог бы достичь многого, раскрыв способности в полной мере. Однако отец не стремился к богатству и славе, довольствуясь скромной платой за свои услуги. Однажды сын прямо спросил о причинах этой скромности, а господин дю Мулен, печально усмехнувшись, ответил:

— Я добирался до вершин могущества, мальчик мой, и могу сказать вам только одно: чем выше сидишь, тем больнее падать!

За его признанием тоже крылась загадка. Арно не надеялся когда-либо раскрыть её.

Однажды, вернувшись домой раньше обычного, он снова услышал, как родители о чём-то совещались. Арно не имел привычки подслушивать, и хотел было уйти, когда отец неожиданно назвал мать Эсмеральдой. Это так заинтересовало мальчишку, что он приник ухом к двери спальни, но, к великому разочарованию, голоса стихли. Юнец, сгорая от любопытства, не покидал поста в надежде узнать ещё что-нибудь, приоткрывающее завесу над прошлым четы дю Мулен. Тогда-то и выяснилось, насколько плохо сын изучил своего отца и, в частности, его умение по-кошачьи бесшумно подкрадываться. Дверь отворилась вовнутрь, Арно, не удержав равновесия, растянулся на полу под ногами Жеана.

— Вот, значит, как, молодой человек? Постигли неблагодарную долю шпиона? — проворчал отец, глядя на красного от стыда отпрыска. — И много ли вам удалось услышать?

— Совсем ничего! — буркнул Арно, поднимаясь и отряхивая колени. — Но, сказать по чести, очень хотел бы узнать, что вы от меня столько лет скрываете и почему называете маму Эсмеральдой.

— Рано или поздно, он всё равно узнал бы, Жеан, — вступилась мать. — Пора рассказать ему. Он достаточно взрослый.

— Похоже, вы сговорились против меня, — вздёрнул бровь отец. — Впрочем, и в самом деле пора. Пойдём со мной, мальчик мой, я поведаю тебе о том, как один недостойный обрёл чистейшей воды изумруд.

========== Бонус. Ранний вариант первых глав. ==========

Комментарий к Бонус. Ранний вариант первых глав.

Согласно первоначальной задумке, действие завязывалось именно так и именно там, пока я не переписала две первых главы. Прежняя редакция осталась отдельным рассказом, который я сочла нужным выложить в качестве дополнения к данному фанфику.

Сад, оберегавший покой дома де Гонделорье и служивший предметом гордости своих владельцев, в час, когда солнце клонилось к закату, был необычайно многолюден. Хозяйка, мадам Алоиза де Гонделорье, не поскупилась на расходы, празднуя состоявшуюся нынче днём помолвку дочери, Флёр-де-Лис, с капитаном королевских стрелков Фебом де Шатопер. Данный союз обещал взаимную выгоду обеим семействам. Невеста, несколько засидевшаяся в девушках, не могла нарадоваться на молодого красавца жениха. Капитан же рассчитывал на приданое, с лихвой компенсирующее отсутствие любви, а также обещающее должным образом поддерживать блеск расшитого золотом мундира.

Готовясь к празднику, госпожа Алоиза сочла, что в столь жаркий день незачем томить гостей в душных комнатах. Посему она распорядилась накрыть столы в саду, под кущами дерев, справедливо полагая, что свежий воздух поспособствует не только аппетиту, но и благоприятной обстановке. Кроме того, достойная дама пригласила на вечер танцоров и музыкантов, в том числе цыганку Эсмеральду, выступающую с дрессированной козочкой на Соборной площади. Девушка как раз закончила танец, когда слуга де Гонделорье подозвал её к прогуливающейся поодаль разряженной даме. Цыганка, взяв бубен подмышку, подошла на зов. Госпожа Алоиза озвучила ей своё предложение выступить вместе с учёной козочкой перед гостями.

Эсмеральда, предвкушая лёгкий заработок, с радостью согласилась прийти. Затем, указав на своего спутника, облачённого в красно-жёлтое одеяние фигляра, спросила, не пожелают ли гости насладиться также и его выступлением. Посмотрев, как молодой человек, краснея от натуги, выделывает кульбиты на протёртом ковре с арабесками, госпожа Алоиза дала согласие.

— Однако его лицо мне знакомо, — удивилась мадам де Гонделорье. — Скажи, милочка, как зовут твоего… — она замешкалась, подбирая нужное слово, — протеже?

— Пьер Гренгуар, госпожа, — ответила цыганка. — Он поэт, но вынужден был сменить ремесло на более прибыльное.

— Ах, теперь припоминаю! — воскликнула госпожа Алоиза, обмахиваясь веером. — Это он автор той мистерии, что в праздник Крещения нагнала на нас скуку. Смею надеяться, что его новое представление не столь уныло.

Гренгуар, в отличие от своей подруги, отличался капризным нравом. Он, разумеется, не слышал, как отозвалась знатная дама о его провалившейся мистерии, но в сердце его всё ещё жила обида на зрителя, не ценящего настоящее искусство. К тому же наш поэт твёрдо полагал уличные выступления временною полосой, предшествующей возвращению на театральные подмостки. Ему неприятно было, что люди воспринимают его прежде всего как бродячего артиста, посему предложение заработать на вечере в богатом доме, ранившее душу мечтателя, принял с постной миной.

— Да ведь ты всё равно кривляешься перед толпой! — уговаривала Эсмеральда. — Разве там будет не то же самое?

Поэт горделиво задрал подбородок.

— Как бы тебе сказать… То же, да не совсем. Развлекать киснущих со скуки господ, смотрящих на тебя, как на животное, не по мне.

— Как знаешь. Я лишь вижу возможность за один вечер получить деньги, которых мне не заработать и за неделю. Нет мне никакого дела до того, кто будет на меня смотреть. Если только не…