Запнувшись, стыдливо зардевшаяся девушка оборвала тираду на полуслове. Гренгуар, тем не менее, сообразил, что она хотела сказать. В последние дни цыганка только и грезила капитаном, спасшим её на улице от преследования ужасного горбуна. По всей видимости, не заработок привлекал её, а тайная надежда встретить на празднике этого напыщенного офицера. Воспоминание о сопернике, даже не подозревающем о счастии быть любимым прекрасной девушкой, вызвало в истерзанном сердце поэта мучительную зависть. Он сейчас же согласился выступать на празднике, поправ принципы, которым упрямо следовал минуту тому назад.

Торжество, на радость хозяйке, удалось на славу, оставив равнодушными разве что самих его виновников. Молодые люди чинно, будто отбывая повинность, сидели рядом, не находя даже темы для беседы — не по причине стеснительности, но из-за несколько разнящихся взглядов и жизненного опыта. Достопочтенная госпожа Алоиза, глядя на дочь и кавалера, излишне идеализировала зрелище, представляя прекраснейшую пару пылких влюблённых.

— Не правда ли, ваша честь, вот картина глубочайшей искренней любви? — спросила она у судьи Фролло. Тот, хоть и не разделял мнения дамы, из вежливости с нею согласился.

Жеан Фролло терпеть не мог шумные сборища. Он и вообще недолюбливал людей, в чём являлся полной противоположностью открытому и гостеприимному брату, священнику из собора Парижской Богоматери. Так же, в отличие от большинства представителей его профессии, вкладывающих средства в благотворительность, он чужд был филантропии. Сам пройдя тернистый путь для достижения власти, он считал излишним облегчать испытания для юношей, желающих пробиться. Достанет ума, так достигнут всего сами, как достиг он, нет — туда и дорога.

Жеан предпочёл бы провести этот вечер в компании Клода, поскольку брат обещал концерт молодого итальянского композитора, пишущего чудесные вещи. Но в тот самый миг, когда Фролло собирался, сославшись на неотложные дела, отклонить приглашение Алоизы де Гонделорье, почтенная дама вскользь упомянула о цыганке Эсмеральде. Это имя возымело магическое действие. Судья, затрепетав всем телом, вмиг позабыл и брата, и дела, и привычки. Вечером, бросив нерешительный взгляд на собор, Жеан направился в дом де Гонделорье в надежде встретить ту, что безуспешно искал последние четыре месяца. С того дня, когда Эсмеральда поразила его своей пляской, Жеан Фролло не знал покоя. Впервые испытанное им непреодолимое влечение к другому человеку пугало и смущало его. Пару раз он видел, как цыганка танцевала на площади перед собором, однако он счёл неподобающим для своего высокого положения заговорить с нею на людях. Пуститься же за ней по улицам чёрной тенью не позволяла гордость. Всё, что он мог — пожирать объект своей страсти горящими, как у кота, глазами. Теперь же ему предоставлялась возможность увидеть цыганку и остаться с нею наедине.

Увидев мелькнувшее между деревьев знакомое пёстрое платье, Фролло выскользнул из-за стола. Зрелище, открывшееся ему, вызвало удивление и ревность, сродни испытанной Гренгуаром при воспоминании о де Шатопере. Поэт, всё в том же шутовском одеянии, стоял на голове, болтая в воздухе ногами в просящих каши башмаках. Цыганка, шлёпнув компаньона пониже спины, со смехом вопросила:

— Пьер, что ты делаешь?

— Так мир выглядит лучше. Всем следовало бы взглянуть на него вверх тормашками.

— Гренгуар, будь благоразумным. Не забывай, зачем мы здесь.

— Развлекать знатных дам и господ, чтобы они не отравились от тоски, заполняющей их пустые жизни.

Фролло, кашлянув, обратил на себя внимание артистов. Гренгуар тут же принял положение сидя.

— Готов? — сурово спросил Фролло, давая поэту понять, что его присутствие здесь нежелательно.

— Да, — поспешно откланялся Гренгуар и, схватив реквизит, состоящий из табурета и обручей, отправился лицедействовать в компании Джали.

Оставшись один на один со старым знакомым, некогда гнавшим её из храма и угрожавшим виселицей, Эсмеральда отступила, прижавшись спиной к стволу дерева.

— Что я сделала? Почему ты меня преследуешь? — спросила она.

— Что ты сделала? — глухо заговорил Фролло, приблизившись к ней. — Ты разбудила во мне то, что должно вечно спать. Я искал покоя и полагал, что обрёл его, до тех пор, пока не встретил тебя. С того дня силы меня покинули. Я не могу забыть тебя. В каждой книге я вижу твоё лицо, в каждом звуке слышу твой голос или звон твоего бубна. Долгими ночными часами, вожделея тебя, я взывал к своей совести только затем, чтобы проснуться в ещё большем смятении.

— Пусти меня! Они ждут танца.

— Я не хочу, чтобы они видели твой танец!

— Ты сломаешь мне руку!

— Я не хотел причинять тебе боль. Уйдём отсюда! Я не вынесу, если другие мужчины увидят твой танец. Хочу, чтобы ты была только моей. Если же нет… Тогда я погибну. И погибнешь ты.

Неизвестно, чем бы закончился этот неприятный разговор, не спугни их слуга, несущий блюдо с яствами. При его появлении Фролло замешкался, чем мгновенно воспользовалась Эсмеральда. Вырвавшись, она молнией метнулась туда, в освещённый фонарями круг, к зрителям, жаждущим её выступления. Туда, где преследователь уже не мог достать её.

Трое мужчин, разные во всём, одинаково пристально наблюдали за танцем цыганки. Белокурый капитан, позабыв о невесте, смотрел на девушку, украдкой облизывая губы. Гренгуар, примостившись на табурете под деревом, с нетерпением ожидал окончания представления, когда актёры, получив причитающуюся им плату и, может быть, часть снеди со стола, смогут отправиться по домам. И, наконец, притаившийся в тени Фролло с ревностью и отчаянием надзирал за каждым движением плясуньи. Взгляд его жалил цыганку даже на расстоянии. Феб, захлопав в ладоши, бросил плясунье монету. Та поймала её на лету и лучезарно улыбнулась. Фролло, резким движением развернувшись на каблуках, ушёл прочь.

Эсмеральда видела призывный взгляд Феба, всё её существо жило одной любовью к капитану, но нечто, сильнее любви сдерживало её порыв улучить хоть минуту с обожаемым Фебом. Рядом с капитаном сидела его невеста. Цыганка могла претендовать лишь на роль любовницы, игрушки, забавы, не имеющей никаких прав, которую без зазрения совести можно прогнать прочь, когда она надоест. Свободолюбивая душа цыганки смутилась, когда она поняла, на что обрекает себя. Потом, где-то рядом бродил Фролло, безумный ревнивец, способный на что угодно. Эсмеральда вспомнила его последние слова, обращённые к ней, и содрогнулась, представив, что судья не остановится перед местью Фебу.

Отвергнуть назойливого поклонника значило подвергнуть опасности Феба. Её Феба. Её собственная жизнь представлялась ей куда меньшей ценностью. Получив заслуженную порцию рукоплесканий, цыганка, одарив капитана взглядом, полным мольбы и обожания, скрылась, прежде чем он мог бы подойти к ней. Если бы Феб сказал ей хоть слово, она уже не смогла бы сбежать, и тогда… Кто знает, что случится тогда?

Через мгновение она стояла на том месте, где Фролло неуклюже и вместе с тем властно объяснялся ей в любви. Цыганка беспомощно оглянулась и вскрикнула от неожиданности, выронив бубен, когда из-за дерева к ней шагнула тёмная фигура.

— Ты всё же пришла, — выдохнул Фролло голосом возвращённого к жизни. — Ты всё-таки пришла…

Он привлёк к себе оцепеневшую девушку, торопливо целуя её плечи и шею.

— Эй, Эсмеральда! — послышался вдруг зов Гренгуара, разыскивающего сбежавшую подругу.

— Уйдём отсюда! — позвал Фролло и увлёк за собой не противившуюся цыганку. Они покинули дом де Гонделорье, пересекли безлюдную в поздний час Соборную площадь. Перед ними возвышалась тёмная громадина храма, чьи башни резко выделялись на фоне ночного неба.

— Вот уж, спору нет, самое странное свидание в моей жизни! — нарушила молчание цыганка. — Куда ты меня ведёшь?

Она пока не питала подлинного страха, полагая ночь и спрятанный под корсажем кинжал верными союзниками. Разумеется, шансы её одолеть вооружённого мужчину были ничтожны, но она считала достаточным хотя бы суметь ошеломить и, пользуясь замешательством врага, выскользнуть из его хватки — а там уж тьма узких улиц надёжно укроет её. Однако пока она не чувствовала враждебности от безмолвного спутника и выжидала, вся настороже, готовая бежать при малейшей опасности.