— Я крещена в христианской вере! — заявила Эсмеральда, взирая на него снизу вверх.
Она говорила сущую правду. В один из дней после заключения Жеана в Консьержери священник в соборе Богоматери совершил над ней Таинство крещения. Из купели она вынырнула уже с именем Агнеса, хотя и продолжала по старой памяти называть себя Эсмеральдой. Цыганский амулет сменил нательный крестик.
Козырь побит и крыть больше нечем. Мессир Роббер, исчерпав все доводы, обратился к присутствующим, испрашивая их согласия на брак. На его беду, в толпе затесалось немало арготинцев, имевших зуб не только на Фролло, но и на прево, тогда как Эсмеральда приходилась им сестрой, поскольку узы нищенского братства нерушимы. Перспектива позлить господина прево и для забавы женить ненавистного судью на одной из тех, кого он презирал, показалась им занятнее казни. Они и не подозревали, какое благодеяние на самом деле делали для Фролло. Нищие принялись свистать и вопить так, что у соседей закладывало уши, всячески выражая своё одобрение. Призывы их легли на свежие дрожжи и зеваки, недавно стремившиеся растерзать Жеана, предвкушавшие его предсмертные страдания, оказывали ему поддержку. В общем гаме, потопившем глас протестующий, ясно слышалось согласие, сломившее последнюю надежду господина д’Эстутвиль и лишившее мэтра Кузена сегодняшней работы, а, следовательно, и платы за труд. Эсмеральда поняла: она победила. Ей удалось то, что не смог совершить епископ: оспорить волю короля, отобрать обречённого у палача, у смерти, протянувшей к нему костлявые руки, забрать его себе. Под одобряющие крики она подошла к Жеану и на сей раз стража беспрекословно расступилась перед ней.
Фролло и цыганка впервые после долгой разлуки смогли заключить друг друга в объятия. Выдержка оставила Жеана и он опустился на колени, обняв ноги цыганки. По впалым щекам его горошинами катились слёзы.
— Эсмеральда… Эсмеральда… — как заведённый повторял он.
Весь причет собора Богоматери всполошился, когда к храму с песнями и воплями, сопровождаемая визжавшими мальчишками и отчаянно тявкающими псами, подошла специально отряженная делегация, требуя священника. Из окон ближайших домов высовывались взволнованные жильцы, пытаясь понять, что произошло и не ждать ли конца света или наступления пикардийцев. Епископ Парижский, не дожидаясь, пока вся эта орава ввалится в храм, в полном облачении вышел на паперть. Завидев его, гонцы остановились, зашикали, призывая к молчанию.
— Что вам нужно, чада мои? — скорбно вопросил Клод, дождавшись, пока все успокоятся. — Неужто вы явились поглумиться над моим горем?
Он считал брата уже погибшим жуткой смертью, ему тяжело и обидно было видеть чужую радость.
— Мы пришли за священником! — ответили сразу несколько голосов. — Радостную весть мы несём тебе, епископ Парижский!
Поскольку все снова заговорили наперебой, понять что-либо в этой какофонии было затруднительно. Наконец, растолкав остальных, вперёд выступил дюжий бородатый плотник и зычным голосом велел всем замолчать. Расчесав пальцами бороду, вестник поведал о сорвавшейся казни судьи, а также о том, что теперь нужен священник — обвенчать пару у подножия эшафота как требует обычай. Несказанно возрадовавшись, отец Клод сам поспешил на Гревскую площадь, где действительно нашёл брата, Эсмеральду, гарцевавшего по кругу Робера д’Эстутвиль, прислонившегося к эшафоту скучающего Анрие Кузена и двойное кольцо окружения из солдат и горожан.
Поистине, свадьба Жеана и Эсмеральды по своей причудливости затмевала обряд с разбитой кружкой. Сама судьба в лице епископа соединяла священными узами тех, кто не мог соединиться по законам светским, чьё знакомство началось со взаимной неприязни. Не кто иной, как сам Верховный судья некогда запретил пришлым таборам въезжать в Париж, а тех цыган, которые проживали во Дворе чудес, всячески преследовал. Эсмеральда нарушила запрет, просочившись в город, занозой засев в сердце Фролло, пройдя вместе с ним долгий путь от непонимания к согласию. Отныне и навеки он становился её мужем. Если бы даже она и пожалела о своём великодушном шаге, обратный путь был уже отрезан.
========== Глава 16. Начало пути ==========
Новоиспечённые супруги поспешили, насколько позволяло состояние Жеана, убраться с Гревской площади, долой с глаз мессира д’Эстутвиль, которому предстояла довольно неприятная миссия, и Анрие Кузена, отнёсшегося к происходящему со стоическим спокойствием. На прощание господин Робер присовокупил дельное напутствие: скорее покинуть Париж, а ещё лучше — пределы Франции, пока весть о несостоявшейся казни не достигла августейших особ. Зеваки, поняв, что ловить больше нечего, разбрелись кто куда. Только самые дотошные, а также обладающие уймой свободного времени, составили цыганке и братьям Фролло почётный эскорт, сопроводив их до врат собора. Удостоверившись, что герои сегодняшнего дня вошли в храм, убрались восвояси и они. Можно было не сомневаться, что к вечеру каждой собаке в Париже станет известно о чудесном избавлении судьи и о странной свадьбе — слухи, как дурные, так и хорошие, разлетаются со скоростью ветра.
До пяти часов пополудни город влачил обычное существование, на Соборной площади не происходило ровно ничего знаменательного. Лишь в указанный час из монастырского двора выехала епископская карета с зашторенными оконцами. Проехав по мосту Менял, она углубилась в переплетения правобережных улиц, нигде не задерживаясь, пока не достигла ворот Сен-Дени. Здесь кучер предъявил страже какие-то бумаги, после чего караульные беспрепятственно позволили ей выехать за городские стены. Но и карета не возмутила ни подозрений, ни внимания, хотя и полностью заслуживала их.
Клод Фролло, помня приём, оказанный ему Анной де Божё, следовал совету парижского прево, отсылая брата как можно скорее. Спешный отъезд следовало бы назвать бегством — такое определение характеризовало его куда точнее. Захватив лишь самое необходимое, Жеан и Эсмеральда отправлялись в неизвестность. Цыганка, как полагается верной жене, делила участь мужа. Началу их совместного путешествия предшествовал разговор, состоявшийся в келье над боковым приделом собора Богоматери. Жеан, доковыляв туда не без помощи присоединившимся к компании Квазимодо, упал, тяжело дыша, навзничь, прямо на каменный пол. Ему казалось, будто тело и душу его разбили на куски, а затем склеили заново. Он всё ещё переживал унижение, которому подвергся, в ушах звенели насмешки, брошенные зрителями, ныли синяки и ссадины. Цыганка села рядом, погладила по голове, успокаивая.
— Мессир д’Эстутвиль сказал истинную правду. Тебе небезопасно оставаться здесь, брат мой, — сказал епископ. — Скоро их величества всё узнают и, боюсь, не преминут довести начатую травлю до конца.
— Я понимаю, Клод, — прохрипел Жеан, облизнув пересохшие губы. — Мы уйдём, сегодня же. Негоже навлекать неприязнь короля на тебя и беду на храм.
Эсмеральда подняла на священника встревоженный взгляд. Клод покачал головой, на его волевое лицо, украшенное римским носом, набежала тень.
— Ты слишком слаб. Отлежись, отдохни, никто тебя не гонит. Нет нужды спешить.
Младший Фролло, сделав над собой усилие, приподнялся. Во взгляде его читалась решительность.
— Нет, — упрямо повторил он. — Сегодня. Я выдержу. Дай мне только перевести дух и привести себя в порядок.
Клод как никто другой знал норов брата, который, если уж что затеял, не отступал ни на йоту. Священник надеялся, что цыганка отговорит мужа от безрассудства, но та встала на сторону Жеана, поддержав его решение. Епископу ничего не оставалось, кроме как уступить. Квазимодо, в свою очередь, соглашался с любым решением опекуна, считая его единственно правильным.
— Я предоставлю вам свой экипаж, — произнёс священник. — На нём вы сможете скрыться, не привлекая излишнего внимания, — он лукаво улыбнулся. — Пусть зеваки думают, будто епископ Парижский отправился по своим надобностям со всей помпезностью!
Клод Фролло, несмотря на высокий сан, оставался бессребреником и не признавал полагающихся ему благ, довольствуясь малым. Деньги он раздавал нуждающимся, с удовольствием тратил силы и время, чтобы разрешить чью-либо беду, выслушивал все обращённые к нему просьбы и, позволяй обстоятельства, предпочёл бы передвигаться пешком или, в крайнем случае, верхом на муле. Казалось удивительным, что Клод и Жеан, два человека, настолько разных во всём, начиная от внешности и заканчивая поведением, появились на свет от одних отца и матери. Их объединяло, помимо кровных уз, лишь несколько едва уловимых черт, говоривших о родстве. Клод с детства оставался добрым и отзывчивым, Жеана отличали мрачность и недоверчивость. Один любил весь мир, другой презирал всех, за исключением нескольких людей. И всё же, невзирая на разницу, между братьями неизменно сохранялась искренняя привязанность, они словно бы уравновешивали, дополняли друг друга. Это был как будто один человек, расщеплённый пополам, где первой половинке досталось всё светлое, второй, соответственно, тёмное.
