— Еще б я у тебя разрешение спрашивал!

— А не помешало бы! Не оказались бы в изоляторе.

— Я же извинился! Сколько можно? Все ошибаются.

— Правда, Белый, отстань от него. А то параноик опять проблем устроит.

Желтый мрачно потер щеку, но промолчал.

Уилсон дождался, пока жидкий регенерант стечет и застрянет в прозрачных трубках, отцепил липкую нашлепку и иглу, встал с койки. Нынче у него были новые правила существования: капельницы каждые два часа, не важно — день, ночь, утро, пятичасовой перерыв на чай. Давать свидетельские показания он ездил в обнимку со штативом капельницы, чем производил неизгладимое впечатление на прочих присутствующих. Хотя, что уж там, он всегда его производил.

Но большую часть времени Уэйд лежал в палате и втыкал в каналы на Ютьюбе. Чередовал рецепты, стендапы и познавательные ролики австралийского ветеринара. Каждый раз, когда требовалось лечить очередную коалу, Уэйд проникался к ней, как к родной.

Умный унитаз с шумом засосал темную мочу. Уэйд удивлялся, что она не зеленая, ему казалось, будто он давно превратился в Шаттерстара с изумрудной кровушкой.

Паркера до ночи ждать не стоило, он повез выводок детишек-мутантов, тех, которые более-менее оправились, к окружному прокурору. Ну, а Уэйда в плейлисте ждал видос про самых больших на планете жуков.

Наверное, он сам был таким жуком: огромным, покрытым коркой уродливой брони, беспомощно лежащим на спинке. Того и гляди, проедет чей-то велик и — хрусть — зеленое пятно и сломанные лапки.

Питер вернулся к десяти. Разогнал персонал, запер палату, бросил взгляд на стоп-кадр с двумя краснолапыми пауками.

— Соскучился, — пояснил Уэйд, ухмыляясь. Паркер фыркнул и подошел ближе, пальцем пощелкав по трубке.

— Устал?

— Чего? От капельниц? Не-е-е, даже прикольно, наконец-то само все вливается, и сглатывать не надо. Я за разнообразие, ты ж знаешь, Питти. Иди-ка сюда.

Уэйд гусеницей отодвинулся к краю и похлопал ладонью рядом. Пит забрался на койку, сбросив кроссовки на пол, устроился под боком. От Уилсона пахло гноящимися ранами, застарелым потом, химией и солеными крекерами.

— Расскажешь, чем развлекался сегодня? — спросил Пит, ткнувшись лбом в истощавшее плечо Уэйда. Ни запах, ни острая выпирающая из-под кожи кость не волновали Паркера. Его беспокойство было заключено в ровных строчках медицинских отчетов, в равнодушных цифрах тающего числа лейкоцитов, в нестабильности плазмы крови. А Уэйд? Уэйд для него оставался прежним, не изменившимся ни на минуту со дня встречи в Адском доме. Наверное, это тянуло на серьезные психологические проблемы. Питер старался о них не думать. Если не повезет, у него останется вся жизнь на сожаления.

— Ты меня не слушаешь! — возмутился Уилсон, обвиняюще нажав пальцем Паркеру на кончик носа. — О чем задумался, членистоногое?

— О тебе, — улыбнулся Пит, поджав длинные ноги. — Целыми днями только о тебе и думаю, Уэйд Уилсон.

— Знал бы, давно бы помереть попытался, — фыркнул тот.

Он отвлекся на короткую вьющуюся у виска Паркера кудряшку, развлекая себя попытками ее развернуть. Мягкая прядка послушно выпрямлялась, когда он зажимал ее между пальцами, но стоило отпустить — снова сворачивалась в колечко.

— Завтра, — сказал Питер, прикрыв глаза.

— М-м-м?

— Мы попробуем завтра. Больше нет времени.

— Самый последний из распоследних шансов?

— В точку.

Уилсон замялся. Он давно собирался поговорить с Питером, честное дэдпулье, собирался. Но тот был постоянно занят, сам Уэйд то и дело пытался откинуть коньки, и потом эти детишки… Но сейчас время заканчивалось.

— Ну, и о чем ты так многозначительно сопишь? — лениво спросил Пит.

— Я не соплю! — возмутился Уилсон.

— Выкашливай, котеночек, — на манер Уилсона посоветовал Паркер, пристроив подбородок на плече.

Рассказывать не хотелось. Уэйд вместе с воображаемыми приятелями сами до конца не знали что или, точнее, как сделали, и какие могут быть последствия. Именно поэтому нужно было откровенничать.

— Короче, — он вдохнул поглубже, набираясь смелости. — Мы выперли доУэйда из общаги в голове.

Питер приподнялся на локте.

— Выгнали? Специально? Зачем?

— Он свихнулся. В смысле, совсем. В смысле, сильнее, чем все остальные. Принялся дружить с Красным, объявил, что Дирк Джентли — отстой, а анчоусы вкуснее, чем оливки.

Паркер ухватился за прозвучавшую мысль:

— Он встал на сторону Красного?

— Не совсем, — медленно произнес Уэйд, пошевелив пальцами в воздухе, — они стали, скорее, объединяться.

Питер удивленно поднял бровь, знаком попросив продолжать.

Уилсон вздохнул еще горше.

— Слушай, тыковка, ты ведь знаешь, я и до хуйни с Департаментом был не самым мирным мальчиком-зайчиком. Сбежал в армию, как только подвернулась возможность. Потом стал наемником, потому что захотел сам решать, с кем разбираться и за какую цену.

Питер молча кивнул, опасаясь спугнуть проснувшуюся откровенность Уэйда.

— Разумеется, я старался убивать только плохих ребят, которые, типа, заслужили, но не всегда. Мне нравилось мое дело. Нравилось быть тем, кем я был. Нравилось убивать и эта ярость, это, — он неуютно повел плечами, но продолжил, — это удовольствие от процесса, от звуков, запахов — всего, это мое, это часть, которая принадлежит мне. Которая принадлежала когда-то и ему.

Питер, кажется, начинал понимать.

— Со временем я менялся, мы все менялись. Не скажу, что постигли Дзен и словили просветление, если не считать, конечно, того раза, когда передознулись кокаином, вот тогда была истинная нирвана, о да. Ну неважно. Так вот, мы изменились, а он, судя по всему, остался прежним. Тем мальчишкой, что убежал на войну в семнадцать. Тем Уэйдом, который, не думая, согласился на эксперимент Департамента. И когда Красный начал слетать с катушек, у него появилась идея. Он решил, что если подчинит Красного, сможет вернуться к тебе.

— Но не получилось?

— Нет. Совсем наоборот все вышло. Красный сводил его с ума. Мы видели, как он превращается в такое же чудовище. Он хотел самолично всем распоряжаться: временем, телом, сознанием. Хотел вернуться и тащил нас в Нью-Йорк. Мы все спорили, не доверяли ему, но, Пит, ты представить не можешь, как сильно мы хотели вернуться. Мы почти ему поверили, мы хотели обмануться, но потом…

— Потом?

— Потом я смог встать у руля, когда он не ожидал. И, в общем… — Уилсон снова вздохнул. Воспоминания висели у него в душе тяжелым грузом, нескончаемой виной. — В общем, там был пацан. Я ничем не смог помочь. И очень много крови, тыковка. И этот пацан он… Он был похож на тебя. Ужасно похож.

— Он, — испугано повторил Питер, — он убил кого-то, кто был похож на меня? Почему?

— Мы не знаем. Не знаем, было ли это случайностью или такое случалось раньше. Но, в любом случае, это было чудовищно, и мы не могли пустить его к тебе, — Уэйд не замечал, как голос сбивался то на ливерпульский, то на хриплый и скрипучий. Они говорили втроем, дополняя друг друга, перехватывая слова. — Мы не могли ему доверять. И тогда Белый подумал, что можно избавиться от него, задавить. Выгнать в подсознание, где он был все это время. Выгнать его прочь.

Желтый нервно потер ладони. Белый качнул головой.

— Потребовался почти год. Он сопротивлялся, разумеется, но нас спасло, что Красный ему не помогал. Мы заставили доУэйда замолчать, раствориться в темноте.

— Это ведь хорошо? — неуверенно спросил Питер. — Он свихнулся, ладно, но вы смогли с ним справиться.

— Что, если кто-то из нас так же съедет с катушек? — серьезно спросил Уэйд. — Желтый перепугался, и только чудом никто не пострадал. Мы не можем обещать, что это не повторится. Что, если кто-то из нас решит объединиться с Красным?

— Уэйд, я же объяснял, Красного не будет, когда вам перестанет угрожать смертельная опасность.

— Это ты так думаешь. Тыковка, ты собираешься вернуть бессмертие ночному кошмару. У тебя есть возможность прекратить все сейчас, сегодня. Да, я не хочу умирать, ужасно не хочу, Пит, но если это может означать, что ты не попадешь в передрягу…