Майлз кивнул и наморщил лоб.

— А я вот все понять не могу…

Питер вопросительно промычал.

— В новостях только и разговоров, что о продуктах, от которых мутанты вымерли. Но ведь я в порядке? И вы тоже? Почему на нас это не сработало?

— Потому что мы с тобой и не мутанты. Наши гены изменились, конечно, из-за укуса паука, но они остались нашими, человеческими. А у мутантов имеется вполне определенный ген, ген-Икс. Никто так и не знает, как он появился. Профессор Ксавье, например, считал, что это этап эволюции, случайная генная реплика. И именно этот секрет не давал покоя всевозможным ученым. Они пытались его извлечь, привить обычному человеку или не родившемуся младенцу.

— И у них получалось?

— Да. Например, Уэйд. Я уже рассказывал, он мутант не от рождения. Последние несколько лет исследований эти ученые делали ставку на младенцев. Насколько мне известно, кого-то даже вырастили. Хотели воспитать убийц.

— Почему все постоянно сводится к этому? Почему мутанты вечно должны убивать?

— Они не должны. И не хотят. Этого хотят злые люди. Они относятся к другим, как к животным, которых можно натравить, а потом дернуть за поводок к ноге.

— Некоторым животным только и нужно, что крови, — пробормотал Майлз себе под нос.

Питер подумал о Уэйде. Уэйде, который сегодня с трудом смог принять очередную порцию регенеранта, но сидел с ним на кухне, пускал пузыри в свежевыжатый апельсиновый сок через трубочку и шутил настолько глупо, что Пит хохотал до колотья под ключицами. Уэйде, который поцеловал его на прощание и кутался в старый пушистый халат, нелепый и уютный.

— Знаешь, — сказал Паркер задумчиво, — когда мне было пятнадцать, моего дядю убили. Мы с ним не всегда ладили, но он заменил мне отца. А потом какой-то придурок с пистолетом решил, что дядя Бен слишком долго отдает ему деньги в переулке. И выстрелил. На допросе после ареста он сказал, что в кошельке было две двадцатки. Оценить чужую жизнь в две двадцатки, подумай только. И я никогда не думал: кто он, какой? Он был для меня олицетворением зла в Нью-Йорке, того самого зла, с которым я хотел бороться. Он не был человеком. Но чем дольше живу, чем чаще мысленно возвращаюсь к нему, тем чаще пытаюсь понять: почему он это сделал? Что могло толкнуть человека на столь бессмысленное убийство? Кто дал ему оружие и забрал надежду на нормальную жизнь? Если бы тогда, тринадцать лет назад, пришел Тони Старк и сказал, что я должен простить убийцу дяди Бена, что я должен его понять, я бы и слушать не стал, серьезно. Но тогда я судил, только как герой в маске, видел только черное и белое. А сейчас мои ценности запутались, разошлись в противоположные стороны, и я не знаю, что выбрать, Майлз. Просто не знаю. Поэтому, выбираю то, что мне дороже.

Майлз слушал. Сидел, поджав ноги, стачивал шелушинки кожи с подлокотника кресла, смотрел в пол, только плечи беззащитно вздрагивали. Наконец, он хрипло заговорил:

— Скоро будет суд. Честный. Настоящий. И там скажут, я совершенно точно уверен, там скажут, что он убийца и что он виновен. И отправят в тюрьму, как он заслуживает. И если он там умрет, что ж. Наверное, вы будете единственным, кому будет жаль и, знаете, это тоже о многом говорит. Если по человеку некому скучать. Это, мистер Паркер, и есть справедливость.

Питер не стал спорить. Он помолчал с секунду, потом поднялся со стула, засобиравшись уходить.

— Так зачем вы приходили-то? — спросил Майлз, явно не зная, куда себя деть и как вести.

Пит пожал плечами.

— Убедиться, что ты в порядке, наверное. Может, я и паршивый наставник, но уж какой есть. Мне жаль, Майлз. Мне правда, очень-очень жаль.

На мгновение они встретились взглядами.

— Жалейте вашего друга, мистер Паркер.

========== Майлз ==========

Майлз плеснул в лицо пригоршней холодной воды и оперся о край раковины, уставившись в отражение. Зеркала в здании суда были большие, в красивых резных рамах, но старые, схваченные сероватой мутной пленкой.

Майлзу хотелось перенести произошедшее стоически, с гордостью. Но из зеркала на него пялилось лицо перепуганного мальчишки с прыгающими губами и покрасневшими от подступающих слез глазами.

Стоило догадаться, что мистер Паркер не позволил бы суду состояться, если бы на сто, на тысячу процентов не был уверен, что его бесценному Дэдпулу ничего не грозит. Стоило догадаться, но Майлз верил. Верил!

Моралес медленно выдохнул носом.

— Вот так, — отец плотно затянул на его горле галстук, поправил, смахнул с плеча пиджака невидимую пылинку. Пиджак был не школьный, самый обычный, старый, узкий в плечах. Да и рукава оказались коротковатыми.

— Что-то я не подумал, — смутился отец. — Стоило новый, наверное, купить.

— Все нормально, — прохрипел Майлз, ослабляя узел. — Раз уж мне нельзя пойти в футболке.

— Нельзя. К суду нужно относиться с уважением.

Еще утром Майлз так и делал — относился с уважением.

Голый замерзший парк вокруг здания суда выглядел зябко, жалко. Дорожки никто не убирал, ветер гонял брошенные бумажные стаканчики, старые газеты и пепел. Подступы к главному входу перегородила ватага журналистов.

Адвокаты Уилсона добились, чтобы слушание было закрытым. Это означало отсутствие в зале заседания прессы и любых досужих зрителей. Только участники процесса и судья, старая важная дама, с тонко поджатыми губами и хищным носом.

Майлз, изводясь от скуки в ожидании начала, маячил у окон, наблюдал за прибывающими. Вот от автобусной остановки через толпу двинулась какая-то женщина, прикрывая лицо высоким воротником пальто, вот подъехала машина окружного прокурора. Журналисты оживились, толпа колыхнулась, запестрели вспышки камер с дронов. Затем все снова притихли. Сверху было видно, как люди передают друг другу стаканчики кофе и маленькие бутылочки с бурбоном.

А потом из-за угла выскользнула дорогая блестящая машина и, казалось, все до единого в толпе журналистов повернули головы. Авто припарковалось, открылась дверь, и вышел мужчина в джинсах и простой расстегнутой куртке. На лысой черепушке была криво нахлобучена ярко-зеленая шапка с нелепым пушистым помпоном. Майлз видел, как тот что-то сказал, заулыбался и начал махать толпе руками, посылать воздушные поцелуи. Клоунада длилась недолго. С переднего пассажирского выбрался мистер Паркер, поправив строгое пальто. Он подошел к Уилсону, взял за рукав, что-то сказал на ухо, ничуть не беспокоясь из-за кружащих и беспощадно все фиксирующих камер, и повел его ко входу в здание суда.

Но даже на ходу Уилсон гримасничал и изображал, как раздает автографы. И Майлз видел, как улыбались ему в ответ журналисты. Словно не преступник явился, а главная звезда телешоу, любимчик публики.

— Все в порядке? — отец подошел сзади и положил тяжелую ладонь на плечо. — Хочешь кофе?

— А какао тут где-нибудь найдется? — через силу улыбнулся Майлз.

Он закрыл тугой гудящий кран. Манжеты рубашки намокли, потяжелели, около пуговички осталось крохотное ржавое пятно, словно бы от капельки выцветшей крови.

Его искали. Благодаря паучьим чувствам Майлз слышал приглушенные толстыми стенами переговоры и шорохи, но до этого этажа еще никто не добрался.

Ему нужно было отдышаться. Нужно было подумать.

Когда начали выносить приговор, мистер Паркер обернулся и безошибочно точно нашел взглядом Майлза. На его лице не было триумфа или восторга. Он выглядел уставшим и грустным, он выглядел как человек, которому действительно жаль. И, одновременно с этим, посветлевшим. Словно огромная, давно тянувшая его к земле тяжесть исчезла.

Это ведь ему было нужно — подумал, неожиданно, Майлз. Суд, приговор, весь этот день. Не Уилсону, которого, казалось вообще мало беспокоило происходящее. Он-то слушал рассеянно, то и дело принимаясь едва слышно бормотать себе что-то под нос. Но не Питер. Питер слушал внимательно каждое слово, прищуривался и запоминал. Майлз не раз видел это выражение концентрированной сосредоточенности.