– Скорей, Уилл! – закричала Эштон, широко распахивая заднюю дверь и выскакивая прямо под дождь на раскисшую дорогу.

Фенуэй, задыхаясь, вышел следом за ней и, случайно толкнув ее, сильно ударил по ноге своим чемоданом. Эштон пошатнулась и чуть не упала. Уилл подхватил ее под локоть и развернул в нужную сторону.

– Тут рядом, вон в том сарае… – сказал он. – Все, пришли…

Эштон почувствовала конский запах; лошади испуганно всхрапывали и переступали копытами. В проеме двери, откуда они только что вышли, появился Луис, изрыгавший проклятия. Он бросился за беглецами, но поскользнулся в жидкой грязи и упал, истошно завопив, из чего Эштон заключила, что он или что-то сломал, или сильно ушибся.

Растянувшись на боку, он пытался левой рукой дотянуться до беглецов. В слабом свете было видно его измазанное грязью взбешенное лицо.

– Levántate, Luis! – визжала сеньора от двери. – Maldita seasa! Levántate y síguelos.

– No puedo, puta, me pasa a la piern[18].

– Забирайся в седло, Бога ради! – взмолился Фенуэй.

Он уже сидел на лошади, судорожно вцепившись в ручку чемодана. Казалось, прошла вечность за те несколько секунд, пока Эштон, обернувшись, смотрела на живописную картину во дворе кантины: на сеньору, стоявшую в дверях и требующую, чтобы ее деверь поднялся, и лежавшего в грязи Луиса, который в бессильной злобе тянул к ним руку.

За эти бесконечные мгновения в голове Эштон пронесся целый поток ругательств, оскорблений и проклятий в ее адрес. Они оба, и сеньора, и Луис, были ее обидчиками, но Луис оказался ближе. Эштон шагнула к нему, хладнокровно прицелилась и пустила пулю ему в голову.

Они проскакали через пустынную центральную площадь, залитую дождем. Эштон мчалась впереди. Она подвернула юбку и сидела в седле по-мужски, низко пригнувшись и внимательно глядя перед собой.

– Зачем ты убила того человека? – прокричал Фенуэй сзади. – Он уже ничего не мог нам сделать.

– Луис меня оскорблял. Я его ненавидела! – крикнула ему Эштон через плечо.

Прямо перед ней на дорогу вышли двое солдат из форта, их прорезиненные плащи блестели при вспышках молний. В последнюю секунду один из них резко толкнул другого, чтобы тот не угодил под копыта, и они оба упали на землю.

На лице Фенуэя отразилась глубокая тревога. Он, конечно, и раньше понимал, что у этой маленькой южаночки каменное сердце, но даже вообразить не мог, что она способна невозмутимо выстрелить в беспомощного человека. С кем же он связался? Чувствуя себя почти больным от волнения и бешеной скачки, он уже не радовался той свободе, которую мог дать их побег. Наоборот, у него возникло неприятное ощущение, что он угодил в ловушку.

Хотя дорогу освещали лишь редкие вспышки молний, Эштон, с детства привыкшая к верховой езде, скакала легко, наклонившись к шее лошади. Она мчалась так, словно за ней гнались все черти ада, и ничто не могло ее остановить; ее спутник тащился следом, взятый в плен невероятной силой ее воли. Он услышал, как она крикнула:

– Мы это сделаем, милый! Мы уйдем от этих грязных мексикашек! Не останавливайся!

Фенуэй подумал, что и вправду мог бы уйти от любой погони, когда лошадь несла его по скользкой дороге и он подпрыгивал в седле, как пробка на бурных волнах, только вот уйти от Эштон ему вряд ли удастся. Было слишком поздно – она поймала его на крючок.

И она совершила убийство.

С его помощью.

Начальник военной полиции округа и комендант гарнизона форта Марси допрашивали сеньору Васкес-Рейли, которая заявила им:

– Конечно, я могу сказать, кто убил моего дорогого невинного деверя. И опишу вам ее во всех подробностях. Только я всегда сомневалась, что она назвалась своим настоящим именем. Так что поймаете вы ее или нет, от вас зависит.

В Ричмонде молодой доктор обходил палаты «Пристанища» в сопровождении старшей медсестры миссис Пембер. Доктор был здесь новичком, из добровольцев, как и все остальные, кто заботился об этом печальном скопище человеческих отбросов.

Кто-то из пациентов бросал на него отсутствующие взгляды, но большинство просто не обращало внимания. Один скорчился на полу рядом со своей койкой и сосредоточенно исследовал кончиками пальцев некую невидимую стену перед собой. Другой живо беседовал с заметными только ему слушателями. Третий сидел, сложив руки крест-накрест и подоткнув их под себя, словно был в смирительной рубашке, и беззвучно плакал.

Доктор диктовал медсестре свои замечания, переходя от койки к койке. Рядом с кроватью в конце ряда на упаковочном ящике у открытого окна сидел пациент. Над выгоревшей частью города до сих пор продолжал подниматься легкий дым, заслоняя лучи осеннего солнца.

Мужчина на ящике не отрываясь смотрел в окно на юго-восток, в сторону памятников городского еврейского кладбища, отделенного от остального кладбища в Шоко. На лице больного было написано отвращение.

– Его нашли без сознания перед зданием легислатуры, – понизив голос, сказала миссис Пембер, – уже несколько недель назад.

Доктор, бледный и уставший после продолжительного обхода, всмотрелся в мужчину со смешанным чувством неприязни и печали. Возможно, когда-то этот высокий человек был даже физически крепким, но теперь казался сморщенной развалиной. Судя по обвисшей коже, можно было предположить его чрезмерную полноту в прошлом, однако нужда и голод согнали с него почти весь жир, и о его бывшей тучности напоминал лишь довольно большой живот.

Левое плечо пациента было заметно ниже правого. Он был бос, под старым и не очень чистым бархатным халатом, пожертвованным приюту кем-то из горожан, виднелась больничная рубаха из грубой холстины, на голове у него красовался изрядно поношенный цилиндр. Повернув голову, он посмотрел на доктора и миссис Памбер.

– Жалуется на постоянную боль, – так же тихо сообщила медсестра.

– Похоже, так оно и есть. Что о нем известно?

– Только то, что он сам сказал. Иногда он говорит о том, что упал с высокого утеса в реку Джеймс. А потом снова утверждает, что его сбросила лошадь у Файв-Форкс, когда янки прорвали линии генерала Эппы Хантона. Говорит, будто был в подкреплении генерала Лонгстрита, посланном из Ричмонда слишком поздно, чтобы спасти…

– Я знаю, как был сдан Ричмонд, – перебил ее доктор. – У него есть какие-нибудь документы?

– Сэр, мало у кого остались документы, после того как правительство все сожгло и сбежало.

Доктор пожал плечами, признавая ее правоту.

– Ну, сэр, – сказал он, подходя к пациенту, – как мы себя сегодня чувствуем?

– Капитан. Надо говорить: капитан.

– Что – капитан?

Последовала долгая пауза.

– Я не помню.

Миссис Пембер шагнула вперед:

– На прошлой неделе он назвался Эразмом Беллингхемом. А перед тем говорил, что его зовут Эзра Дейтон.

Пациент уставился на нее странными желтовато-карими глазами, в которых просвечивала злоба.

– Пожалуйста, расскажите мне, как вы себя чувствуете сегодня, сэр, – попросил доктор.

– Хочу уйти отсюда.

– В свое время. Будьте так любезны, потрудитесь хотя бы ради миссис Пембер снимать эту грязную шляпу, находясь в помещении.

Доктор потянулся к цилиндру, медсестра предостерегающе вскрикнула, но было поздно – пациент мгновенно вскочил с ящика, схватил его и с бешеной силой швырнул во врача.

Ящик пролетел над головой доктора и с грохотом упал в проход между койками. Пациент прыгнул вперед. Доктор отскочил и закричал, зовя санитаров. На помощь быстро прибежали двое крепких деревенских парней в грязных халатах, схватили дебошира и уложили на койку, чтобы привязать к ней. Но даже несмотря на то, что молодость и сила были на их стороне, кулаки больного успели добраться до них. Одного он ударил так сильно, что у того на ухе выступила кровь.

Наконец пациента привязали за ноги и за руки к железным прутьям кровати. Потрясенный врач наблюдал, стоя поодаль.