Идя к офицерской половине, какой-то невысокий, тщедушный человек заметил среди рядовых знакомое лицо. Он отвел взгляд, прошел вперед шага три, резко остановился и от изумления открыл рот. Потом круто развернулся и всмотрелся в сизый дым, висевший в палатке.

Ошибки быть не могло.

Он пошел в сторону бара, на щеках проступили красные пятна. Мужчины заметили его взгляд и умолкли.

С решительным видом офицер направился к концу стойки. Возможно, важной походкой он пытался восполнить недостаток роста, едва достигавшего пяти футов шести дюймов. Он шел, расправив плечи, напряженной походкой человека, слишком поглощенного армейскими формальностями. Весь его облик, включая нафабренные кончики усов и безупречную эспаньолку, выдавал в нем педанта и аккуратиста.

Судя по желтому цвету лампасов и нашивок на рукавах, служил он в кавалерии.

Серебряные дубовые листья на погонах говорили о звании подполковника. Он прошагал вдоль стойки, нарочно толкнув какого-то бородача-штатского с индюшиным пером в волосах и в куртке из оленьей кожи, расшитой иглами дикобраза и яркими бусинами в форме бриллиантов, отчего тот расплескал виски.

– Эй, ты, козлина! – огрызнулся бородач.

Когда он повернулся, бусины на его куртке сверкнули, отразив свет. Пятнистая собака, лежавшая у его ног, отозвалась на тон хозяина и зарычала на офицера, который прошел дальше без извинений, крепко сжав рукоять сабли.

– Капитан Венейбл, сэр… – услышал Чарльз голос Хейзена, когда офицер подошел к троим приятелям.

Значит, серебряные листья были знаком временного чина, подумал Чарльз.

– Хейзен… – коротко бросил офицер, проходя дальше.

Чарльз наблюдал за ним, и у него начало покалывать в затылке. Он не знал этого человека, но что-то в его лице насторожило его.

В двух шагах от Чарльза Венейбл остановился:

– Я заметил вас еще на улице, рядовой. Назовите себя.

Изо всех сил стараясь говорить не как южанин, а хотя бы как уроженец приграничных штатов, он произнес:

– Чарльз Мэй, сэр.

– Лжешь, черт тебя побери! – Офицер выхватил стакан из руки Чарльза и выплеснул содержимое ему в лицо.

Вокруг поднялся гул голосов, а потом так же внезапно наступила тишина. Виски капал с подбородка Чарльза и стекал с дощатой барной стойки. Чарльзу хотелось врезать этому плюгавому наглецу, но он сдержался, потому что не понимал, что происходит. Он был уверен, что это какая-то ошибка.

– Капитан… – начал было он.

– Для тебя я полковник! И не пытайся снова врать! Никакой ты не Мэй, ты Чарльз Мэйн! Окончил Вест-Пойнт в пятьдесят седьмом, за два года до меня. Ты и тот проклятый бунтовщик Фиц Ли еще были не разлей вода.

Чарльз внезапно вспомнил его, но еще попытался блефовать:

– Сэр, вы ошибаетесь…

– Как бы не так! Ты помнишь меня, а я помню тебя. Гарри Венейбл. Ты четыре раза вносил меня в рапорт за грязь в комнате. И каждый раз я получал двадцать штрафных очков. Я чуть не набрал две сотни и не пошел по Кентерберийской дороге из-за тебя!

Даже будучи в стельку пьяным, Хейзен все понял. Он вытер нос и воскликнул, обращаясь к дружкам:

– Ну, что я вам говорил? Я сразу его раскусил! – Он отошел от бара на случай, если Чарльз попытается броситься к выходу.

А Чарльз не знал, как мирно выйти из этой ситуации. В памяти всплыли и другие подробности, включая кадетское прозвище Венейбла. Его прозвали Симпатягой, хотя произносили это обычно с издевкой. Никому не нравился этот противный недомерок. Он был слишком правильным и педантичным.

– Тебе пришлось соврать, чтобы вернуться в кавалерию, – сказал Венейбл. – Выпускники Вест-Пойнта не подлежат амнистии.

– Полковник, я должен зарабатывать на жизнь. Военная служба – это все, что я умею. Был бы очень вам признателен, если бы вы не обратили внимания на…

– На предательство? Позволь рассказать тебе кое-что. Пока я служил в штабе генерала Шермана, кто-то из ваших, люди Джона Ханта Моргана, напали на ферму моей матери. Они угнали наш скот, сожгли дом и все строения, убили мою мать и… – он покраснел и понизил голос, – надругались над моей двенадцатилетней сестрой один Бог знает сколько раз. А потом убили и ее – тремя пулями.

– Полковник, мне очень жаль, но я не отвечаю за каждого партизана-конфедерата, как и вы не отвечаете за всех шермановских головорезов. Мне искренне жаль ваших родных, но…

Венейбл с силой ударил Чарльза ладонью в плечо:

– Хватит уже твердить свое «жаль» как попугай! Сожалениями не отделаешься!

Чарльз вытер виски со щеки. В палатке было очень тихо.

– Не надо меня толкать, – сказал он.

Венейбл быстро огляделся вокруг, увидел, что Хейзен с приятелями готовы прийти на помощь, и сжал пальцы в кулак:

– Я буду толкать тебя, когда захочу, ты, чертов предатель! – С этими словами он ткнул Чарльза в живот.

Чарльз не ожидал удара. Он сложился пополам и попытался восстановить дыхание, и тогда Венейбл ударил его сбоку в челюсть. Потеряв равновесие, Чарльз начал падать, но тут же подскочившие Хейзен и два других сержанта удержали его и крепко схватили под мышки.

Венейбл махнул им в сторону выхода, они протащили Чарльза волоком вдоль всей стойки и уже снаружи швырнули в раскисшую от дождя дорогу.

Тем временем Венейбл не спеша отцепил с пояса саблю, потом аккуратно расстегнул блестящие пуговицы и снял мундир.

– Прежде чем этого лживого бунтовщика с позором выгонят отсюда, он получит кое-что от меня, – сказал он, обращаясь ко всем. – Присоединяйтесь все, кто хочет.

Большинство солдат и штатских ухмыльнулись и одобрительно захлопали в ладоши, и только крепыш в расшитой кожаной куртке сказал:

– Сдается мне, нечестно все это, полковник.

Венейбл резко повернулся к нему:

– Если не хочешь присоединиться, помалкивай, а то и тебе достанется.

Бородач пристально посмотрел на него и придержал рычавшего пса, когда Венейбл выходил из палатки.

Чарльз попытался встать под моросящим дождем. Обгоняя полковника, Хейзен бросился к нему, схватил за волосы и другой рукой ударил в лицо. Из носа хлынула кровь. Чарльз упал на спину, и Хейзен с силой наступил ему на живот.

– Эй, он мой! – крикнул Венейбл, отталкивая сержанта, и уставился на Чарльза, который, обхватив себя от боли, пытался сесть.

Скривив губы, полковник поднял ногу и пнул Чарльза в ребра. Тот вскрикнул и завалился на бок. Венейбл снова пнул его, теперь в поясницу, и крикнул, раскрасневшись от азарта:

– А ну-ка, поднимите его!

Хейзен с приятелем подхватили Чарльза под мышки и рывком подняли. В голове у него гудело, сильно болела грудь. Обычно он мог постоять за себя, но на этот раз, захваченный врасплох, потерял преимущество.

Оказавшись на ногах, он вывернулся из рук державших его солдат. Вся одежда была скользкой от грязи. Грязь блестела в свете фонарей и капала с его волос, смешиваясь с кровью, которая все еще текла из носа. Он покачнулся, окруженный мокрыми от дождя людьми. Почти все они смеялись, но несколько человек смотрели на него с такой же яростью, как Венейбл. Чарльз понимал, что его попытка вернуться в армию закончилась крахом, поэтому ему оставалось только защищаться, чтобы избежать расправы.

Он наклонил голову и двинулся на Венейбла. Тот отпрянул. Тогда Чарльз развернулся и набросился на ошарашенного Хейзена, как и было задумано. Стиснув зубы, он обеими руками обхватил голову Хейзена, нагнул ее вниз и врезал ему по лицу коленом. Челюсть Хейзена треснула.

Сержант с воплем отскочил в сторону. Один из его дружков прыгнул на Чарльза сзади, ударив его по шее ребром ладони. Чарльз пошатнулся. Венейбл тут же воспользовался ситуацией и пнул его в пах. Чарльз отлетел в толпу спиной вперед. Его тут же толкнули обратно в круг с громким смехом.

– Где же твой боевой дух, бунтовщик?

– Что, сдулись южане? А как же ваш знаменитый воинственный клич?

– Парни, а давайте пустим его по кругу! Надо же заставить его закричать-то!

Так они и сделали. Пока один держал, стоящий справа бил Чарльза. Потом тот, кто держал, передавал его следующему, а сам получал возможность ударить. Если Чарльз падал, его поднимали. Когда это повторилось в четвертый раз, кто-то вдруг произнес: