— Не волнуйся, от твоего веса не затечет. А теперь спи.

Он, как в пещере, сухо поцеловал меня в лоб, накрыл свободной частью плаща. Я, сделав вид, что поправляю волосы, спрятала глупую улыбку.

Наутро, когда меня разбудил Бильбо, я была ужасно сонная и, зевая, выслушала, что за ночь гномы не заметили ничего подозрительного. На завтрак достались сухари, я сжевала один без энтузиазма — исключительно из-за боязни отбросить копыта от голода, — и отправилась греться к Торину, наблюдавшему за горизонтом.

— Происходит что-то странное, — сказал он, кивая в сторону круживших над Горой ворон. — Время осенних перелетов уже прошло, да и птицы все местные — скворцы, зяблики. А там вдали я вижу стервятников, питающихся мертвечиной, они словно ждут битвы.

Я вздохнула, и в ту же секунду Бильбо протянул руку:

— Смотрите, дрозд вернулся!

Дрозд, испугавший меня, когда мы торчали у тайной двери, подлетел к нам, усаживаясь на соседний камень, и застрекотал. Я не понимала птичий язык — да и дрозд говорил что-то так быстро, что все равно бы, наверное, ничего не разобрала.

— Дрозды тараторят чересчур непонятно… нет чтобы ему быть вороном! — усмехнулся Балин. — Ведь здесь, над караульным помещением, жила знаменитая мудрая пара воронов — старый Карк и его жена. Не думаю, однако, чтобы кто-нибудь из этой древней породы остался в живых.

Дрозд издал громкий крик и улетел, а потом вернулся с дряхлым вороном, который, несмотря на будто слепые глаза, узнал Торина. Ворон уцепился лапками за мою штанину и произнес на понятном мне всеобщем языке:

— О Торин, сын Трейна, и Балин, сын Фундина… Я — Роак, сын Карка. Карк умер, ты знал его когда-то. Сто пятьдесят три года протекло с тех пор, как я вылупился из яйца, но я помню все, что рассказывал отец. Ныне я предводитель больших воронов, живущих в окрестностях Горы. Смотри! Птицы собираются к Горе и к Дейлу со всех сторон, ибо распространилась весть, что Смог умер! Он пал в битве с жителями Эсгарота.

Роак сделал паузу, чтобы позволить гномам радостно вскочить и воскликнуть, что сокровища теперь принадлежат им. Только я и Бильбо, пожалуй, не разделяли их восторга — да и Торин ждал продолжения воронова рассказа.

— Такова радостная весть, Торин Оукеншильд. Возвращайся в свои чертоги без страха, сокровища твои. До поры, до времени, ведь сюда стягиваются не только птицы. Слух о смерти стража сокровищ прокатился повсюду, а легенда о богатствах Трора не устарела. Сюда движется войско эльфов, озерные жители видят причину своих бедствий в гномах. Однако послушайте моего совета: Бард, потомок Гириона, — тот, кто застрелил дракона, — заслуживает вашего доверия. Нам, воронам, очень бы хотелось стать очевидцами мира между гномами, людьми и эльфами. Но мир будет стоить вам немало золота.

Чуда не случилось, и стоило Роаку упомянуть о том, что нужно будет делиться сокровищами, лицо Торина потемнело от безосновательного гнева. Все было настолько плохо, что к нему едва не кинулись племянники.

— Спасибо тебе, Роак, сын Карка. Тебя и твое племя мы, разумеется, не забудем. Но пока мы живы, никаким ворам и насильникам не отнять у нас золота. Если хочешь заслужить нашу благодарность, приноси нам известия о тех, кто будет приближаться к Горе. И если есть среди вас молодые с сильными крыльями, пошли гонцов к моей родне в северные горы. Главное — добраться до моего двоюродного брата Дейна, что живет в Железных Холмах, у него много опытных воинов. Пусть поспешит к нам на помощь!

Мы вернулись в Гору, чтобы замуроваться ото всяких гадких эльфов и людишек, и меня это вогнало в тоску: если Торин действовал, повинуясь болезни, то остальные никак не противились его решениям. Я бы поняла, если бы гномы отказались отдавать часть драгоценностей Трора склизкому бургомистру — тот бы сбежал с ней в закат, а добропорядочные жители Озерного города никогда бы не смогли восстановить свои дома.

Братья, хоть и не перечили своему дяде, не выглядели довольными. Как и остальные гномы, они участвовали в укреплении Главных Ворот (в принципе, строительные работы не затронули только меня и Бильбо) — и я предположила, что нездоровое влечение к золоту передавалось только через поколение. Это было очень слабым утешением.

Я помнила, что говорила Торину о его сумасшествии, но сам гном, видимо, уже давно про все забыл. К сожалению, Король под Горой, который был готов отказаться от Эребора ради меня, шутил с племянниками и извинялся перед Бильбо после встречи с орлами, превратился в фанатичного и жадного правителя.

Настроение Торина менялось по сто раз на дню, и я умудрялась никогда не угадывать, чего от него ждать. Поскольку мы с хоббитом были освобождены от возведения новой стены перед Главными Воротами, на наши плечи легла готовка каши из топора. Как-то вечером, когда уставшие гномы сидели за столом в зале, а я работала «официанткой» и разносила плошки со скудным ужином, Торин поднялся со своего места:

— Какой же я старый дурак.

Я готова была ущипнуть себя: в его глазах не было и отблеска помутнения рассудка. Торин взял из моих рук плошку, поставил ее на стол перед младшим из братьев, и очень плавно поцеловал меня, не заботясь о том, что на нас глядели его подданные. Не то чтобы наши отношения были секретом, но до этого официально в них были посвящены разве что Кили и Фили.

На следующий день Король под Горой делал вид, что знать меня не знает.

После этого Торин набросился на Бильбо, как коршун, когда мы с хоббитом от нечего делать катали по рукам гладенький желудь. Он неслышно материализовался в коридоре и, заметив нас, налетел гневным вихрем:

— Что это?! У тебя в руке!

Мы подскочили со скамьи, как будто действительно занимались чем-то предосудительным, и Бильбо промямлил:

— Так, ничего…

Конечно же, от этого мы не стали меньше похожи на заговорщиков, а Торин будто бы готовился силой вытрясти из растерянного хоббита правду:

— Покажи!

Мистер Бэггинс раскрыл ладонь, на которой лежал желудь. Торин долго смотрел на него, и морщины, созданные гримасой злости, постепенно разглаживались.

— Я подобрал его у Беорна в саду, — сказал Бильбо, немного нервно пожимая плечами.

— Ты пронес его с собой весь этот путь? — отчего-то Торин расщедрился на мягкую и трогательную улыбку. — Небогатый трофей.

— Я посажу его в своем саду. Ну, однажды он вырастет, и, глядя на него, я буду вспоминать обо всем… о плохом и о хорошем, что мне повезло вернуться домой.

Потом, когда с укреплением главного входа закончили, нас постигла новая напасть: мы застряли в сокровищнице в поисках Аркенстона, который спокойно лежал в кармане у мистера Бэггинса.

— Не нашли?

Торин помнил о моем обещании перекопать все горы сокровищ, поэтому я не была обделена этим бессмысленным общим занятием.

— Пока ничего! — глухо раздалось из-за соседней груды самоцветов и золотых слитков.

— Здесь его нет! — добавилось откуда-то справа.

У меня уже болели глаза от постоянных золотых бликов, но я не должна была показывать, что считаю идею совместного поиска бесперспективной, чтобы не вызвать у Торина сомнений. Камень искал даже Бильбо, которому даже лучше, чем мне, было известно, что Аркенстон не найдется.

— Ищите дальше, — строго приказал Торин, который провел в сокровищнице в одиночестве около трех дней и практически ничего не ел за то время, пока перебирал блестящее содержимое ваз и чаш.

— Камень может быть где угодно, — заметил Глойн.

— Аркенстон в этом зале! Найдите его! Ищите все! Никакого отдыха, пока не найдете!

Я стиснула зубы. Конечно, следовало отдать Торину должное, он сам потратил десятки часов на поиск Аркенстона, но зато теперь Король стоял на одной из площадок и только отдавал резкие указания.

Периодически мне казалось, что желудок намертво прилип к спине и ссохся настолько, что я никогда больше не захочу есть. От сухарей меня уже воротило, и я бы с превеликим удовольствием сжевала траву на одном из склонов Одинокой Горы. Потом Балин кричал, что пора сделать перерыв, и я плелась рядом с остальными, чтобы сделать жалкий глоток воды — и вернуться к работе.