Дину наконец удается вытащить мешки через третий, самый узкий проход. К счастью, тут никого нет — только Сэм наполняет напитками стеклянный холодильник.

Сэм ловит взгляд Дина и кивает в сторону Кастиэля, который в данный момент за кассой, обслуживает длинную очередь покупателей, поголовно набравших абсурдное количество еды в дорогу. На Касе все еще его обезьянья шапка — он не снял ее ни разу за весь день.

— Надо заставить его сделать перерыв, — шипит Сэм.

— Я пытался уже раз десять, — шепчет в ответ Дин. Солнце село, они работают уже восемь часов подряд, и все это время магазин наводнен людьми. «Самый оживленный день в году», — говорят все. Дин на собственном нелегком опыте узнает, что обслуживать магазин, содержать его в чистоте и вовремя пополнять ассортимент — это колоссальная работа. Особенно в канун Дня благодарения.

И если уж Дин с Сэмом выдохлись, то каково должно быть Касу?

— Он настаивает, что в порядке, — шепчет Дин. — И все беспокоится, что нам вообще нельзя здесь работать. Ты слышал, что он сказал: если появится босс…

— Да-да, бросай швабру и беги, — продолжает за него Сэм. — Или притворись, что покупаешь хот-дог, как все. Он мне раз пять это сказал. — Сэм заканчивает выставлять напитки на верхней полке и закрывает дверь холодильника. Потом поворачивается к Дину и шепчет: — Но так он продолжать не может, даже если тяжелую работу делаем мы. Он говорит, что нормально себя чувствует, но… взгляни на него.

Они оба какое-то время смотрят на Каса. Он в другом конце магазина, и перед ним в очереди стоит как минимум десять человек: большинство с едой, некоторые — чтобы заплатить за бензин (считыватель кредиток на одной из бензоколонок сломан). Один человек ждет помощи с машиной, еще один хочет купить лотерейные билеты, третий только что попросил пачку сигарет со стенда за спиной у Каса.

Кас сначала достает сигареты: ему приходится вынуть пачку с самой верхней полки. Даже через весь торговый зал видно, что это движение, когда нужно тянуться вверх, доставляет ему дискомфорт. Он морщится и кладет руку на живот. Потом, передав пачку покупателю, напряженно присаживается на табурет. Оформляет покупку он сидя, слегка согнувшись. (У него даже не было табурета, пока Дин не нашел его в подсобке пару часов назад и не вытащил к кассе, заставив Кастиэля им пользоваться.)

Сэм шепчет:

— Ну, по крайней мере, он наконец сидит. Может, тебе удастся убедить его сделать перерыв? Пусть приляжет в подсобке. Пусть возьмет свой спальный мешок. Может, он тебя послушает.

— Меня? С чего это? — Дин бросает на Сэма пристальный взгляд.

Сэм пожимает плечами.

— Не знаю. Кажется, нынче он тебя слушает чуть больше? Во всяком случае, в том, что касается здоровья. Иногда рассказывает тебе хоть что-то.

— Что, ты решил, мы уже женаты, раз он всю ночь блевал у меня на руках? — (Дин и сам не может понять, почему ему в голову тут же пришла шутка на тему женитьбы.)

— Не знаю, — говорит Сэм, пожимая плечами и переминаясь с ноги на ногу. — Я имел в виду…

Они оба вздрагивают, заметив, что Кас смотрит на них. Дин уверен, что он услышал. Но Кас только манит их к очереди, а именно — к пожилой даме, которая стоит перед кассой, взволнованно заламывая руки.

— Сэм, Дин, — обращается к ним Кас. — Вы не могли бы помочь этой милой даме с колесами ее машины? Она говорит, что одно из них — неправильной формы. — Даме он сообщает: — Это мои друзья… даже семья. Они славные люди и помогут вам.

***

Дин вызывается оказать помощь пожилой даме и выходит за ней на улицу к ее древнему Вольво, припаркованному возле воздушного насоса. Дин бросает взгляд на бензоколонки: у всех четырех стоят длинные очереди автомобилей, и еще несколько машин ждут своей очереди сбоку. Он вздыхает: кажется, что это уже очень длинный день, и им явно придется работать без передышки еще часами — вероятно, до самого закрытия магазина в одиннадцать вечера.

Пожилая дама замечает его вздох и сочувственно улыбается.

— Говорят, это самый оживленный день в году, — комментирует она, пока Дин проверяет колеса Вольво. — Надеюсь, хоть завтра-то у вас выходной? В День благодарения?

— К сожалению, нет, — отвечает Дин, осматривая колеса и хмурясь. Действительно, одно приспущено. Он берет воздушный шланг и опускается на корточки. — Мы работаем все выходные, — объясняет он. — До самого воскресенья.

Дама потрясена.

— Но так же нельзя! — восклицает она. — Что же у них, работников больше нет?

— Ну… вообще-то я сам вызвался, — объясняет Дин. — Я и мой брат. Мы просто помогаем другу — тому, который за кассой. — Дин кивает на Кастиэля в магазине. — Он собирался работать все выходные один, и в праздник тоже.

Дин становится на колени на асфальт и откручивает пластмассовый колпачок с ниппеля. Потом бережно ставит колпачок на землю рядом с колесом (для того, кто работает с машинами, умение не потерять колпачок — это предмет гордости). Дин надевает воздушный шланг на ниппель, после чего неожиданно для самого себя сообщает пожилой даме, совершенно ему незнакомой:

— У него рак. Он нам не сказал. Мы только что узнали.

— Ох, милый… — произносит она. Рискнув взглянуть вверх, Дин замечает, что она отвернулась и смотрит на Каса сквозь стеклянную витрину магазина. Дама изучает его долгое время, потом тихо говорит: — Теперь я вижу. Эта шапка симпатичная, но…

Она поворачивается к Дину и смиренно вздыхает, качая головой, — так, словно подобные истории она уже слышала и наблюдала не раз. Она смотрит на Дина внимательно, и он не может выдержать ее взгляд. Он опускает глаза к колесу, только слыша ее «Мне очень жаль».

— Не надо было вам говорить, — бормочет он, уставившись на колесо.

— Иногда оттого, что поделишься с незнакомцем, становится легче, — замечает дама, наклоняясь, чтобы потрепать Дина по плечу. — Вы молодец, что помогаете ему. Уверена, он это ценит — вероятно, больше, чем может выразить. Вы — хороший друг.

Дин сосредоточенно смотрит на колесо, проклиная себя за то, что поднял эту тему. Это секрет Каса — у Дина не было никакого права его рассказывать. А теперь он даже произнести ничего не может. Неловко пожав плечами, он молча держит шланг у колеса, пока шина наполняется воздухом.

Он проверяет давление, наполняет шину еще чуть-чуть, проверяет давление снова и понимает, что вовсе не обратил внимание на значение на счетчике и перекачал колесо. Приходится выпустить немного воздуха. Теперь давление слишком низкое, так что он подкачивает колесо опять. Дама, похоже, не спешит — Дин видит краем глаза ее ботинки: она по-прежнему терпеливо ждет рядом. Наверное, до сих пор наблюдает за ним, хотя Дин не может заставить себя взглянуть вверх и встретиться с ней глазами.

Сколько ей лет, интересно? 65? 70? У нее типичная обувь пожилой дамы: простые, удобные кроссовки практичного черного цвета с резиновыми подошвами и эластичными шнурками, которые не надо завязывать.

Дину приходит в голову, что пожилая дама, наверное, не всегда носила практичные черные кроссовки. Было время, когда она была молода: когда ей нравились женственные туфли — модные и элегантные, по каким сходят с ума девчонки. В свое время она, должно быть, носила высокие каблуки. Наверняка надевала босоножки на ремешках и яркие туфли для вечеринок. В свое время.

«Когда она их убрала? — думает Дин. — Наступает ли определенный день, когда ты вдруг понимаешь, что все закончилось и дальше ты до конца будешь один? День, когда ты убираешь личную жизнь насовсем?»

Давление в колесе наконец такое, как нужно: ровно 36 psi. Дин кладет воздушный шланг на землю и берет пластмассовый колпачок.

— Он поправится? — слышится вопрос дамы. На мгновение подняв глаза, Дин видит, что она в самом деле до сих пор наблюдает за ним, по-доброму глядя вниз. — Ваш друг? — спрашивает она. — Он поправится? Простите, если это слишком личное.

Дин снова пожимает плечами и пытается сосредоточиться на том, чтобы накрутить колпачок. Но рука замерзла: колпачок не хочет насаживаться на резьбу. Он выскакивает из пальцев на асфальт. Дин пытается поднять его, но случайно упускает, и колпачок откатывается в сторону. Приходится неловко догонять его. В конце концов Дин подцепляет его с земли.