«А может, у меня никогда и не было туза в рукаве? Что если у меня не было даже шанса?»

Дин вжимает ладони в закрытые глаза.

— Хуже любой мелодрамы, — бормочет он себе под нос, зажав глаза руками. Потому что он знает сценарий, он видел это кино: сейчас настал момент для широкого романтического жеста. В этот момент нужно изображать Джона Кьюсака с бумбоксом. Дин должен ехать среди ночи прямо к Касу (или к Эрону, что сейчас уже, наверное, одно и то же), чтобы ворваться в дверь с голливудским монологом. Может, еще этим его пером помахать для эффекта, или драматично схватиться за сердце. Выезжать надо прямо сейчас, чтобы к рассвету устроится на газоне перед домом по указанному адресу, включив “In Your Eyes” на полную громкость через колонки Импалы.

Настал момент, когда надо изображать Джона Кьюсака с бумбоксом, но Дин использует этот момент, чтобы напиться и вырубиться в одиночестве.

«Мелодрама по-винчестеровски», — думает он, отключаясь.

***

Он просыпается, когда уже давно рассвело, с невыносимой головной болью и ощутимыми признаками тошноты. «Не так уж плохо, — думает он, осторожно поднимаясь с кровати. — Всего четыре по десятибалльной шкале похмелья». Похоже, принятые вчера таблетки таки немного помогли. К сожалению, это лишь означает, что придется выйти из спальни и пережить новый день. Дин направляется в ванную, скользя по полу максимально плавно, чтобы голова не пульсировала при каждом шаге.

Горячий душ немного помогает, но все равно Сэм смеется над ним, когда Дин выползает в кухню пятнадцать минут спустя в поисках кофе и апельсинового сока, чтобы запить новую порцию таблеток. Теперь он полностью одет, но продвигается все еще медленной осторожной походкой.

— Дай угадаю: пять стаканов виски? — спрашивает Сэм, ухмыляясь поверх экрана лэптопа. — Или шесть? Не похоже, что ты дошел до семи.

— Я уже слишком старый для этого, — жалуется Дин. — И определенно старый для твоих издевок.

Сэм, как ни досадно, только усмехается, но, правда, потом встает и подает Дину желанную кружку горячего кофе. И даже берет сковороду и по собственной инициативе начинает готовить ему проверенный опытом похмельный завтрак: бутерброд с яичницей на тосте.

Дин осторожно опускается на стул и, сжав в руках кружку, смотрит, как Сэм суетится у плиты. Он пытается по возможности не шевелить головой, а также ни о чем не думать.

Бутерброд с яичницей выходит у Сэма даже неплохо. Хотя рядом с тарелкой Сэм кладет еще пилюлю витаминов и ставит стакан какой-то подозрительно мутной жидкости.

— Это еще что? — Дин с сомнением глядит на стакан.

— Кокосовая вода, — отвечает Сэм. — Я купил позавчера. Эрин говорит Касу, что в ней много калия, и я посмотрел — она права, это полезно для…

— Ты можешь не разговаривать минутку, — просит Дин, закрыв глаза. Когда он снова открывает их, Сэм еще смотрит на него. — Прости. Голова болит сильно. — Он хлебает кокосовую воду, только чтобы Сэм замолчал. Дин ожидает, что она окажется отвратительной на вкус, но она не так уж плоха.

На несколько минут повисает благословенная тишина. Сэм теперь сел обратно за компьютер и оставил Дина в покое. Похоже, он проверяет утренние новости, ищет потенциальные дела. Дин молча наблюдает за ним какое-то время, потягивая кофе и медленно откусывая от бутерброда. Постепенно кофе и новая порция таблеток начинают действовать. Может быть, и кокосовая вода помогает — кто ее знает… Как бы там ни было, в голове у Дина начинает проясняться. Кофе вкусный и горячий. Дин обнимает руками теплую кружку и делает еще несколько глотков — тепло растекается у него внутри, и самочувствие Дина улучшается.

«Эрон заметил, что Касу было холодно, — думает он, отхлебывая кофе. — Эрон подарил ему шапку. Эрон заметил, что ему холодно, и Эрон его согрел. Я даже не заметил, что ему холодно».

Он ставит кружку на стол с глухим стуком. Сэм на мгновение поднимает глаза, но Дин не замечает его, потому что он только что понял одну вещь. А именно: это не он должен включать “In Your Eyes” на бумбоксе под окном Каса на рассвете. На самом деле, Дина вообще в этой сцене быть не должно.

Для начала, между Дином и Касом и отношений-то никаких нет, боже мой! О чем он вообще думал прошлой ночью? Да они даже за руки никогда не держались! Несколько случаев затянувшегося зрительного контакта за восемь лет — хлипкая основа для романтической сцены с бумбоксом.

Это для таких людей, как Цезарь и Джесси, все хорошо заканчивается. Не для Дина. Для таких людей, как Цезарь и Джесси, и, будем надеяться, для таких как Кас и Эрон. Это Кас и Эрон должны быть в главной романтической сцене фильма. Не Дин. Дин никогда не будет героем этих сцен — никогда им не был и знает, что это не для него. Дин уже давно понимает, что он второстепенный герой. Никчемный персонаж, сделавший плохой выбор; персонаж, чья сюжетная линия — другим в назидание; тот, кто вошел в картину на одну-две сцены и потом просто пропал. В лучшем случае его роль — это роль друга, предлагающего поддержку, в худшем — роль препятствия, которое надо преодолеть.

Так или иначе, сейчас его роль — это убраться с дороги и не мешать Касу.

«Если Кас нашел в жизни что-то хорошее, я не буду этого портить», — думает Дин, снова обняв кофейную кружку и задумчиво глядя в нее.

В этот момент он уже знает, что сделает дальше. Вовсе не широкий романтичный жест — ничего благородного или захватывающего. Этот жест будет скромным и ничего не изменит. Дин просто возьмет эту открытую дверь — дверь, которая постепенно приотворилась в его сознании за последние недели, — и захлопнет ее снова. И это будет правильно.

«Он все равно заслуживает лучшего, чем я», — думает Дин.

— Я отъеду, — говорит он, отодвигая стул и вставая. — Вернусь к вечеру, наверное. Тебе что-нибудь нужно?

Сэм моментально настораживается (в последние несколько минут он то и дело краем глаза посматривал на Дина).

— А ты куда? — спрашивает Сэм.

— В Денвер. — Дин снимает со спинки стула куртку и надевает ее, старательно не глядя на Сэма.

Но в следующем вопросе брата он слышит улыбку:

— Решил все же проверить девушку святой водой?

— Не совсем, — говорит Дин, сохраняя нейтральное выражение и по-прежнему избегая смотреть на Сэма, пока проверяет в карманах ключи и бумажник. — Это, я думаю, Кас уже сделал. Он говорит, что там все чисто, и я ему верю. — (Дин сознательно не использует фразы, выдающие пол партнера Каса.)

— Тогда… зачем едешь?

Дин пожимает плечами и поворачивается к двери, уже собравшись уйти без ответа, как вдруг вспоминает, что Сэм вообще-то любезно приготовил ему бутерброд и всего лишь хочет помочь. И кроме того, Сэм, наверное, беспокоится за Каса.

Со вздохом Дин медленно поворачивается назад. Он отваживается на мгновение встретить взгляд Сэма.

— Не смейся, но, на самом деле, я думал купить какой-нибудь… не знаю, я думал, может… — он колеблется, беспомощно глядя по сторонам, — …какой-нибудь подарок на новоселье для Каса? Раз у него теперь новое место жительства.

Эта идея пришла к Дину только что: заскочить в Денвер, просто чтобы проверить, что Кас в порядке и Эрон настоящий, и, может быть, выказать какой-то символический жест дружеской поддержки — что-нибудь, что поможет им обустроиться вместе.

— Куплю что-нибудь в универмаге, не знаю, — говорит Дин и смотрит на Сэма упреждающе сердито: — Я сказал, не смейся, — хотя Сэм только глядит на него, моргая, с совершенно спокойным выражением.

— Я не смеюсь, — отвечает Сэм. — Это хорошая идея. — Он закрывает крышку лэптопа и на мгновение задумывается, откинувшись на стуле и постукивая пальцами по кухонному столу. Потом спрашивает — с большей проницательностью, чем хотелось бы Дину: — Подарок для Каса или для них обоих? Думаешь, Кас к ней переедет? Пришло время для дома с палисадником? Подарок как бы говорит: «Удачи, мы за тебя рады, мы рядом, если понадобимся»?

Дин неопределенно пожимает плечами.

— Может быть. Не знаю. Просто захотелось сделать дружеский жест. Я сказал, не смейся.