Теперь Сэм и Дин остались в этой маленькой палате вдвоем. Это их первая полноценная возможность поговорить, и становится ясно, что Сэм совсем не рад тому, как сложился вчерашний вечер.
Молча застегивая рубаху, Дин бросает еще один осторожный взгляд на брата. Сэм только глядит на зимний вид из окна.
«Но я должен был это сделать, — думает Дин. — Я должен был отправиться за Завесу». У него же на самом деле не было выбора. Ведь Кас был при смерти…
Дин невольно смотрит на койку Каса. Он прекрасно знает, что Кас внизу — Кас ушел всего несколько минут назад, — но видеть его койку пустой неожиданно неуютно. Последний набор анализов не обещает ничего серьезного — они нужны, просто чтобы убедиться, что внутреннее кровотечение действительно прекратилось. Кас уже в порядке (во всяком случае, в краткосрочной перспективе). Но все равно трудно не волноваться. Прошлой ночью, когда они оказались вдвоем в этой палате, заснуть оказалось совсем непросто: даже несмотря на сокрушительную усталость, охватившую Дина, и даже несмотря на боль во всех мышцах, каждый раз, когда он проваливался в сон, через час или около того он, вздрогнув, просыпался, охваченный паникой в уверенности, что Кас в какой-то беде. Полуоформленные кошмары пробирались в его сонный разум. В основном сцены этого ужасного дня: как Кас потерял сознание на тропе, как он лежит на белом ковре в гостинице, как они в вертолете… как Кас давится кровью, как он едва дышит, как обмякла его рука.
Как он умирает.
У Дина же не было другого выбора, кроме как отправиться за Завесу.
— Я получил от тебя это сообщение… — говорит в конце концов Сэм. Он по-прежнему смотрит за окно. — Получил это сообщение и никуда не мог позвонить, Дин, потому что не было сигнала сети. Я не мог позвонить в скорую.
Руки Дина замирают на последней пуговице. «Верно…» — думает он, вспоминая свое последнее сообщение Сэму. Сообщение по поводу встречи у скульптуры.
— Я не мог позвонить в скорую, и ты об этом знал, — говорит Сэм тихо.
Кас умирал, это правда. Но теперь Дин начинает понимать, каково было Сэму.
— Я был на этом шоссе невесть где… в какой-то пустыне. Натурально, в пустыне, — говорит Сэм. Теперь разъяренное выражение исчезло с его лица; вид у него практически отсутствующий: он смотрит рассеянным взглядом за окно на парковку, как будто мысленно перенесясь во вчерашний день, на то шоссе. — Я стоял на светофоре в центре глухомани. Ни дома, ни строения, ни живой души вокруг — ни даже коровы. Одно перекати-поле, кругом снег, и один-единственный светофор. И больше НИЧЕГО. Даже ни одной машины на перекрестке. И телефон ловит едва-едва, ровно настолько, что проходит одно это сообщение от тебя: эй, Сэм, я сейчас совершу самоубийство, дай знать врачам, ладно? — Желвак сбоку его челюсти подергивается, и руки сжимаются на коленях. — Я пулей пролетел этот красный свет. Наверное, побил рекорд скорости, пытаясь добраться в зону покрытия следующей сотовой вышки.
— Черт, прости, приятель, — говорит Дин, и говорит искренне. До него начинает доходить, каково это было, и ужасно видеть это пустое выражение на лице Сэма. — Прости меня, правда. Я просто… был в отчаянии. Это было глупо, я знаю. — Но потом он не может не добавить: — Однако сработало же, а?
— Чудом! — отвечает Сэм, сверкнув глазами: его взгляд снова сердитый. — Если верить Касу, он едва успел вернуть тебя назад.
— Но успел же, — замечает Дин. Он пытается улыбнуться. — И ты в итоге дозвонился до врачей. Все хорошо, что хорошо кончается.
Сэм не улыбается в ответ.
— Серьезно, Дин, если ты еще хоть раз так сделаешь, то я… я… — Но он не заканчивает фразу, а только проводит рукой по волосам, снова вздыхает и отворачивается к окну.
— То ты… что? — спрашивает Дин. Это искренний вопрос: он понимает, что хочет знать. Ему даже надо знать. — Что бы ты сделал?
Сэм молчит долгое время.
— Ну, не знаю, — говорит он наконец туманно. — Ладно, как только вас выпишут, ребята, вернемся в наш дом и, может, наконец устроим рождественский ужин, а? Я продлил аренду дома до конца недели, чтобы вы оба могли отдохнуть. По-моему, в Англии 26 декабря — отдельный праздник. Как они его называют — День подарков? У нас будет ужин в честь Дня подарков.
Это неожиданная смена темы разговора.
А значит, Сэм не хочет отвечать на вопрос о том, что он сделает, если Дин снова сорвется за Завесу.
И это говорит Дину все, что ему нужно знать.
Если Дин снова отправится за Завесу, Сэм сделает точно то же самое, правда же? Ринется за жнецом Дина так же, как Дин ринулся за жнецом Каса. Черт, да Сэм, наверное, бросит вызов обоим жнецам сразу — вступится и за Дина, и за Каса. Или даже троим, включая и своего. Теперь это уже практически семейная традиция. Дину приходит в голову, пока он смотрит на глядящего в окно Сэма, что, может быть, более здоровым решением было бы просто… дать друг другу умереть. Отпустить друг друга. «Но у нас никого кроме нас нет», — думает Дин. У людей есть семьи, дети, работа, друзья, с которым они общаются. У других людей есть… больше людей, сеть, община, социальный круг. Корни. У Дина и Сэма никогда не было никого кроме друг друга — и теперь еще появился Кас.
Не говоря уже о том, что постоянные попытки спасти мир накладывают некоторые обязательства оставаться в живых, пусть даже чтобы довести дело до конца.
Может быть, когда-нибудь они и смогут друг друга отпустить. Когда-нибудь, когда придет время, когда все закончится. Но Дин знает, что этот день еще не настал — время не пришло, особенно пока над обоими братьями висит угроза этой загадочной Пустоты.
И это означает… если Дин когда-нибудь вернется за Завесу с очередным отчаянным безрассудным планом, Сэм последует туда за ним, со своим собственным безрассудным планом.
Может быть даже, Сэм задумывался об этом вчера? Дин пытается восстановить в памяти вчерашние события: тот момент, когда Кас-дракон пронесся по коридору, сжимая Дина в своей гигантской лапе. Все это произошло стремительно… но Дин определенно заметил Сэма: Сэм стоял один, стиснув голову руками, и смотрел сквозь маленькое окошечко в двери отделения скорой. Сэм, один, наблюдающий, как его брат умирает на столе в скорой… И, конечно, он должен был понимать, что и Кас умирал в ту же секунду, а может быть, даже был уже мертв. Что думал в тот момент Сэм?
Что он планировал делать дальше?
— Сэм… — начинает Дин. — Ты собирался…
— В общем, я летел сломя голову, — говорит Сэм перебивая его. — В итоге добрался до трех палочек сигнала сети меньше, чем за минуту. Позвонил в скорую, и Саре тоже — на случай, если она что-то посоветует, — и втопил еще сильнее… Ты знаешь, что до этого госпиталя всего двадцать пять секунд от съезда с шоссе, если выжать газ в пол и не останавливаться на светофорах? Так что, оказалось, я был не так уж далеко: добрался сюда всего минут за десять — неплохо, да? Тебе уже к этому времени делали сердечно-легочную реанимацию, то есть я выиграл для тебя звонком немного времени.
Дин слушает. Он решает не выпытывать у Сэма — по крайней мере, пока, — что Сэм планировал делать, стоя у того окошка.
Сэм наконец поворачивается к брату.
— Слушай, я все понимаю. Я знаю, как много он для тебя значит, правда. Он и для меня много значит. Но… пожалуйста, по крайней мере, если решишься на такое снова, давай хотя бы… — Он делает измученный вздох. — Давай хотя бы спланируем это лучше, ладно? Ведь что если бы я колесо проколол, например? Или меня повело на льду, и я застрял в снегу?
— Я знаю, — говорит Дин, теперь в самом деле пристыженный. — Я понимаю. Прости, я понимаю теперь, что это был огромный риск. Но вчера вечером я просто… — Ему остается только устало пожать плечами. — Я просто должен был это сделать. Мне казалось, что не было времени ничего планировать. Он был на волоске Сэм, ты не представляешь.
— Я представляю, — говорит Сэм сухо.
— Да, конечно, — соглашается Дин. (Верно: Сэм же помог отнести Каса в гостиницу…) — Да. Но… я должен был попытаться.
