Рябинин решил выпить кофе, но оказалось, что вовремя «штормовой качки» по проселочным дорогам, термос опрокинулся и катался по полу машины, из него выскочила пробка, и весь кофе вытек на резиновый коврик.

– Что за напасть? Все против меня! Сговорились? – спрашивал он окружающие его предметы.

Он торопился с отъездом, хотел добраться до этого Латуринска еще вечером, а потому не обедал, решив, что перекусит где-нибудь по дороге или в самом городке. Но ему не встретилось ни одного заведения с названиями «Кафе», «Столовая», «Закусочная». Рябинин съел пол бутерброда, который кофе не успел намочить, но желудку оказалось этого мало, он как всегда завел свою песню и стал требовать от Рябинина, чтобы его хотя бы напоили чем-нибудь горячим.

– Мил человек, – услышал Рябинин в открытое окно, скрипучий голос, – застрял что ли?

Рябинин от неожиданности вздрогнул, в горле словно пересохло, и он в ответ утвердительно закивал.

– Ну, пошли ко мне в гости, коли не боишься, я тебя чаем напою.

Рябинин как загипнотизированный вышел из машины и пошел вслед за черной фигурой в старом дождевике с капюшоном. С дорожной насыпи по тропинке спустились вниз. Дождь, который минуту назад лил, как из ведра, резко прекратился. Черная фигура, шедшая впереди Рябинина, прихрамывала на левую ногу, и опиралась на клюку. Он так до сих пор и не определил, ее пол.

Было так темно, что Рябинин шел скорее на звук, издаваемый шедшей впереди него фигурой в плаще, наступающей на маленькие веточки и сброшенную листву деревьев.

Деревянная избушка возникла, словно из неоткуда. Как только фигура открыла дверь, в комнате загорелась свеча, стоящая на столе, а на улице снова полил дождь. Рябинина словно парализовало, он не мог взять в толк, как свеча могла загореться, если фигура еще к ней даже не подошла. Холодный пот заструился между лопаток Рябинина, он машинально стал нащупывать кобуру с пистолетом, но руки не слушались его, а плетьми поднимались и снова свешивались вдоль тела.

– Проходи мил человек гостем будешь, садись к столу вечерять будем, – снова проскрипела фигура.

Ноги Рябинина стали ватными и словно приросли к полу. Он повернул голову в сторону голоса. Фигура скинула плащ, и постукивая клюкой прошла к столу и села на лавку.

– Садись, чего стоишь к полу прирос что ли? – засмеялась она.

От этого смеха у Рябинина мурашки пробежали по коже.

– Кто вы? – еле выдавил из себя он и не узнал собственного голоса.

– Я, Недоля твоя! – заскрипела фигура, и снова засмеялась. – Эй, Филька, подавай на стол, спишь что ли? – прикрикнула она на кого-то невидимого. – А ты проходи, садись, да не трясись ты, как осиновый лист –снова обратилась она к Рябинину.

Рябинин сел за стол напротив фигуры, чтобы наконец-то определить кто перед ним. Это было существо невысокого роста, одетое в домотканое рубище, с длинными седыми космами и крючковатым носом, на верхней губе был толстый рубец, на бороде сидела мерзкой лягушкой коричневая бородавка, из которой торчали седые волоски, один глаз был перекошен и зиял бельмом. «И все-таки, это женщина», – решил про себя Рябинин.

На столе чудесным образом стали появляться предметы кухонной утвари: медный самовар, берестяные кружки и туесок с медом, блины, сметана, жареная рыба. От всего этого изобилия у Рябинина потекли слюнки, а желудок, предвкушая еду заурчал, как голодный кот. Кто-то невидимый налил ему в кружку кипятку пахнущего разнотравьем.

– Извиняйте, кофю нету! – проскрипела Недоля и снова залилась истеричным смехом, от которого у Рябинина в буквальном смысле слова волосы становились дыбом. Когда она просмеялась, то снова обратилась к нему:

– Бери блинок, Егорушка, Филька большой мастер по ним, в смятанку макай аль в мядок, да чайком запивай, – подставляя к нему поближе миску с блинами, проскрипела старуха.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – поперхнулся и закашлялся Рябинин.

– Как же мне не знать про тебя, коли я Недоля твоя? Я все про тебя знаю, даже то, что ты сам про себя не знаешь, – ответила она.

Рябинин взял блин и макнул его в сметану, но его руки так дрожали, что он боялся, что не попадет блином в рот. Сметана густой каплей сорвалась с блина, и чуть было не упала на джинсы Рябинина, если бы кто-то незримый не преградил ей путь миской. Рябинин выронил блин, и он тоже попал в миску, висящую в воздухе между ним и столом.

– Что это за чертовщина? – опять не своим голосом вырвалось у Рябинина.

– Не бойся, это Филька. Домовой. Он по хозяйству мне помогает. И обращаясь к «невидимке» добавила, – да покажись уже, хватит его пугать, а то не ровен час наложит в штаны с испуга, – снова засмеялась Недоля.

«Невидимка» обрел очертания маленького старичка, ростом с четырехлетнего ребенка, с обширной лысиной и окладистой курчавой бородой почти по пояс. Нос картошкой, расплывшись на пол лица, издавал посапывающий и похрюкивающий звук, длинные косматые брови свисали паклей со лба и закрывали маленькие глазки. Одет он был в пижамную рубаху в синий горошек, перетянутую детским красным, вязаным шарфиком, обут в рванные комнатные тапочки, размеров на пять больше, чем требовалось.

– Садись за стол, что стоишь, как не родной? – снова скомандовала старуха.

Домовой Филька принес большую подушку, взгромоздил ее на лавку и сел на нее рядом с Рябининым.

Рябинин под столом ущипнул себя за ляжку, боль была ощутима, – «если мне больно – значит я не сплю, а если я не сплю – значит я это вижу наяву, а этого видеть нельзя, потому что этого не бывает, значит, из этого следует вывод – я схожу с ума», – решил он про себя. Рябинин зажмурил до боли глаза, с надеждой, что когда он их откроет все исчезнет, и он окажется один посреди дороги в своем милом «жигуленке». Но когда он снова открыл глаза, чуда не произошло, рядом с ним сидел старичок и уплетал блины за обе щеки, а напротив него сидела старуха и дула на дымящийся травяной чай в берестяной кружке. Рябинин протянул под столом руку к своему соседу и стал ощупывать сначала подушку, потом ему попалась нога Домового, она была теплой и костлявой. Филька засмеялся хрюкающим поросенком и одернул ногу:

– До смерти щекоток боюсь, – произнес он тоненьким голоском, – живой я, настоящий, что меня щупать-то.

– Я точно схожу с ума, – уже вслух заключил Рябинин. – Оно и понятно, больше суток не спал, не ел, еще и не такое померещится, – стал успокаивать он себя. – Это сон, страшный сон, сейчас я проснусь, и все исчезнет, как тот лес, что снится мне последнее время.

За столом засмеялись, а Рябинину хотелось заплакать. Потому, что он никак не мог проснуться, а компания исчезнуть.

– Ешь не бойся, когда еще случиться тебе поесть Филькиных блинов со смятанкой. Сам не умеешь, жену из дому выжил, у матери, когда последний раз был? А она ждет все тебя, пирожки с капустой, твои любимые часто печет, все думает, заглянешь к ней, а тебе все некогда. Работа, друзья, тати³. Вот и про день рождения друга ты не забыл, молодец, поздравил, а про день рождения матери вспомнил, сынок дорогой? – увещевала его Недоля.

«А ведь и правда, он забыл даже позвонить матери, не говоря уже о цветах и подарке». Рябинина словно обдали кипятком:

– Откуда ты все знаешь? – с вызовом спросил он ее.

– Ты, что бестолковый? Я тебе говорю, я Недоля твоя, ну несудьба, что ли, по-вашему, несчастье, неудача. Как же мне про тебя не знать, если я все время с тобой, – с раздражением в голосе, на распев произнесла она.

– А почему я тебя раньше никогда не видел? – не отставал от нее Рябинин.

– А ты вообще кроме своего носа ничего не видишь, – ответила Недоля.

– А, что такие Недоли у всех людей есть? – не унимался Рябинин.

– Ну почему же обязательно Недоли, есть и Доли. Вот у того, кого ты ищешь, на службе сама Доля состоит, а толку от этого никакого. От человека все зависит. А почему я тебе показалась, так это от того, что ты меня в своих бедах никогда не винил. Но и помогать я тебе не стану, не входит это в мои обязанности, я наоборот спать должна и бездельничать, – вытянув перед собой крючковатые пальцы с длинными серыми ногтями и разглядывая их, призналась она. – Это Доля, не спит все время, и во всем помощница своему господину.