***

На все расспросы Роман отвечал как-то осторожно, тщательно обдумывая каждый ответ. Ничего вразумительного и точного сказать не мог:

– Да, они с Тоней заблудились, он потерял счет времени, находился в полуобморочном состоянии, поэтому частично ничего не помнит, потом потерял сознание, а когда пришел в себя, рука не болела, ему показалось, что кто-то показал им дорогу, и они с Тоней вышли к людям.

Но Максим не думал отставать:

– Ну, а руку-то, кто тебе ее вправил? А эта Тоня-то, ничего красивая, можно было и на неделю потеряться. Она ведь местная, ни за что не поверю, что она не могла найти дорогу. Да и каждый в городе знает, где живет эта бабка Лукерья, но вас у нее не было. Эта девчонка просто положила на тебя глаз, и водила тебя по лесу, как Моисей евреев по пустыне, чтобы ты привык к ней, нуждался в ней, а потом она тебя спасла. Вот только рука твоя сюда никак не вяжется.

– Как ты меня достал! – огрызнулся Роман, – я тебе еще раз повторяю, я не помню. Может быть, я без сознания был, не соображал ничего, мне показалось, что мы только одну ночь по лесу и бродили. Мне было сильно плохо, я потерял сознание на какое-то время, возможно, я упал на вывихнутое плечо, и оно само собой вправилось, и рука перестала болеть. И тогда мне померещилось, что кто-то указал мне дорогу. Мы пошли, стало уже светать, и вышли на тропинку, а тут вы. Все!

– Надо будет у Тони спросить, пусть она расскажет свою версию, – не унимался Максим.

– Оставь ее в покое! – в один голос выкрикнули Роман с Андреем. Взглянули друг на друга, на секунду их глаза встретились и задержались. Роману на мгновение показалось, что эта фраза относилась и к нему. Затем они разошлись в разные стороны. Максим пошел вслед за Романом, Славка за Андреем.

Чувства Романа смешались, с ним впервые происходило подобное, никогда раньше он не испытывал их столько одновременно: и злость, и раздражение, и ненависть, и любовь, и ревность, и соперничество.

Так вот значит, как бывает больно, когда ты находишься между этими чувствами. Наверное, тоже самое, испытывает и Андрей Тихомиров. Роман вдруг вспомнил, с какой нежностью Андрей смотрел на Тоню, как трогательно улыбался сам себе, когда видел ее идущей по больничному коридору. В другой ситуации Роман поступил бы не раздумывая, он сам себе сказал бы: «зачем мне эта Тоня – Антонина, ничего особенного в ней нет. Завтра будет Таня, послезавтра Оля, Даша, Света и другие». Но не теперь. В нем проснулся инстинкт охотника. Он приложит максимум усилий, но эта девчонка будет только его девчонкой. Если понадобится, он перевернет Землю, разобьется в лепешку, преодолеет все преграды на своем пути, но добьется ее любви. Андрей конечно отличный парень, с нелегкой судьбой, он его уважает, и даже в какой-то мере восхищается его силой воли, его стремлением к цели, но сейчас, они по разные стороны баррикад, Андрей – сильный соперник, но последнее слово будет за ним, Романом Антоновым.

Он уже поклялся тогда в лесу невидимым силам, что отдаст жизнь за эту девчонку, и свое слово сдержит. А поэтому без боя не сдастся. Ведь не зря все это происходило с ними, это – его судьба. Роман это почувствовал там, как голодный зверь добычу, именно это помогло им выжить и найти выход. Именно он предназначен для нее, их связывает общая тайна, и они вместе будут ее разгадывать.

Антонов долго не мог уснуть в эту ночь. Даже смертельная усталость не помогала забыться. Мысли все время возвращались к одному и тому же: почему их не было всего одну ночь, а все говорят, что вернулись они только через трое суток? Кто, та женщина в лесу, которая вправила ему руку и указала дорогу, если не бабка Лукерья? И что вообще происходило в этом странном лесу? Не мог же он все это придумать. А может быть, ему действительно все это померещилось? Надо будет поговорить с Тоней, – решил Антонов. Обсудить что с ними случилось им так и не довелось, потому что их, как на ринге растащили в разные стороны и объявили таймаут.

Дальше его мысли стали кружиться вокруг Тони, ее растерянных глаз, ее растрепанных струящихся волнами волос, испуганного худенького тельца. Интересно кто она? Почему выбрала медицину? Что собирается делать после колледжа? Все эти и множество других вопросов всплывали в уставшем мозге Романа Антонова. Он старался представить себе, как они с Тоней будут говорить обо всем этом, как она расскажет ему о себе, как они будут, держась за руки, идти вдоль реки, любуясь вечерним закатом, как ему будет хорошо и спокойно. Эти мысли плавно вытекали одна из другой, и наступала пьянящая дремота. Только Антонов начал опускаться в нее, как вдруг из-за плакучей ивы, что росла у берега речки вышла темная фигура и преградила им путь, Антонов поднял глаза и увидел лицо Тихомирова.

– Вот, гад! Ведь почти уснул, – вырвалось вслух у Антонова. А дальше уже про себя добавил: «все так было замечательно, пока ты не выперся, что тебе надо в моем сне? Теперь точно не усну».

Мысли начали виться и жужжать вокруг Андрея Тихомирова, потом перешли на надоедливого Максима Самохина, который сопел теперь в две дырочки на соседней кровати и смешно раздувал щеки. Ему, наверное, Светка сниться, а не всякие там Тихомировы, заключил Роман, повернулся на другой бок, и стал считать овечек.

Семьдесят третья повернулась к нему своей кучерявой мордой, и стала корчить рожу похожую на Тихомирова, семьдесят четвертая овца была похожа на Самохина, семьдесят пятая на Караулова семьдесят шестая на Губкина. Потом овца с рожей Губкина, хитро подмигнула ему, и начала рассказывать о предстоящем фронте работы. Откуда-то появился овца-Северский, который шевелил протезом вместо копыта и манил его в какой-то кабинет. Антонов шел по коридору за Северским в образе овцы, пока тот не остановился перед дверью с табличкой:

«Профессор медицины и секретных наук,

Бабка Лукерья.

Ведущий специалист в области парапсихологии, хирургии, кардиологии».

Антонов хотел спросить у Северского, что значит «секретных наук», но Северский жестом показал ему: «Тихо!» И Антонов промолчал. Бывший хирург открыл скрипучую дверь, там было темно и сыро: «Как в лесу подумал Антонов», его с силой толкнули в темноту, он упал на коленки и стал обшаривать пол, потому, что Северский закрыл за ним дверь. Что-то теплое и мягкое дышало ему в нос. Роман подумал, что это, наверное, семьдесят четвертая овца снова начинает корчить ему рожу Самохина. Он попытался разглядеть ее, и изо всех сил раскрывал глаза, но ничего не видел, только услышал, как завелся трактор, а потом тракторист стал расталкивать и трясти его. Овца вдруг приобрела рыжей цвет и превратилась в кота, а тракторист обрел лицо Максима Самохина.

– Ну, ты дрыхнешь! Не разбудишь тебя. Вставай быстрей, Маринка уже два раза приходила звать на завтрак.

– Это рыжее чудовище когда-нибудь задушит меня во сне, – сбрасывая недовольного кота на пол, зевая и потягиваясь, произнес Роман.

Быстро позавтракав, пришли к больнице. На улице уже Губкин раздавал поручения девчонкам. Тоня стояла в белой косынке с кисточкой в руках, и в ответ, на указания Губкина молча кивала ему головой. Заметив приближающихся ребят, она улыбнулась, и махнула им рукой. Остальные девчонки тоже обернулись в их сторону и замахали.

Славка с Андреем расчищали кладовку, выносили старую рухлядь, которая уже не подлежала ремонту, скопленную предшественниками Губкина и им самим за время работы в больнице. Ту мебель и допотопную технику, что еще не совсем развалилась, и могла быть починена, по мнению главврача, следующими практикантами, выносу на помойку не подлежала. Максим с Романом аккуратно складывали ее в углу, так чтобы места хватило для новой рухляди, принесенной из палат.

В обеденный перерыв все снова собирались в столовой. Андрей специально, как понял Роман, задержался у крана с водой, заметив подходивших к нему девчонок. Поэтому и Роман в обеденный зал сразу не пошел, хотя его туда с силой тащил Максим. Вкусно пахло едой, очень хотелось есть, но чувство соперничества было сильнее. Желудок предательски заурчал, но Роман не стал идти у него на поводу. Он достал сигарету, нехотя покрутил ее в пальцах, снова затолкал в пачку и подошел к девчонкам: