«А он был красавцем», – подумал Антонов, – «и фигура некогда была атлетического сложения, только теперь изрядно похудела. Как могла эта Лиля сбежать от такого человека?» – уже не раз задавал себе вопрос Роман. Он никогда не интересовался чужими жизнями и судьбами, но теперь его как будто подмывало. Он хотел знать эту историю, словно его собственная жизнь, как-то соприкасалась с этим, зависела от этого, и должна была измениться.

«Я должен знать, почему», – скомандовал внутренний голос Роману. «Если я буду знать, то пойму, что произошло в лесу», – решил он. Хотя никакой связи Антонов в этом не видел.

Когда все стали расходиться, чтобы собрать вещи для завтрашнего отъезда, Роман специально задержался. Он нарочно копался в бумагах, потом в своем шкафу, а сам все время поглядывал на кабинет Губкина, чтобы не прозевать, когда оттуда будет выходить Северский.

Наконец дверь открылась, и Северский направился к выходу. Антонов быстро захлопнул свой шкаф и двинулся вслед за ним.

– Роман Иванович, вы еще здесь? – обратился бывший хирург к Антонову, – а я думал, что вся молодежь уже разбежалась, как только получила свободу, – пояснил он.

– Да, я как-то закопался, порядок в шкафчике и отчете по практике наводил, все как-то некогда было. А на квартире собираться мне не долго, вещей у меня мало. И выспался я сегодня от души, – соврал он. – Как-то привязался я к этому городку, сам не знаю почему. Завтра уезжать нужно, а совсем не хочется. Такое чувство, будто что-то не отпускает меня, – решил зацепить Роман за разговор Северского.

– А вы знаете, я тоже неоднократно пытался вырваться отсюда. Думаю, всё, хватит, не могу больше прозябать в этой неизвестности. Билеты покупал в разные концы страны, но как только доходило дело до отъезда, меня словно засасывало трясиной и не отпускало. Наплывали воспоминания, начинала болеть душа, и что-то останавливало меня в последний момент. А хотите я покажу вам билеты? Они у меня до сих пор хранятся, как часть тех воспоминаний, которые меня удерживают здесь, – предложил Иван Николаевич.

– Это было бы интересно, – заверил его Антонов.

– Тогда давайте поедем ко мне, чаю выпьем, у меня давно не было гостей, – обрадовался Северский.

Они сели в его «Ниву», и поползли по ухабистым дорогам маленького городка. В машине разговор в основном шел о ужасных отечественных дорогах и таких же автомобилях. Потом плавно перешел на медицинское оборудование и транспорт.

Подъехали к небольшому аккуратному домику, дорожка от калитки была выложена булыжником, по обе стороны которой пестрели разнообразные цветы и декоративные кустарники. Антонов ожидал увидеть заросшую бурьяном перекошенную избушку, но был странно удивлен порядку и чистоте. Домик был свежевыбелен, окна сияли своей чистотой, клумбы пестрели цветами, словно над ними поколдовал специалист-дизайнер.

– Лиля очень любила эти цветы, сама их посадила. Пояснил Иван Николаевич, видя, как Антонов разглядывает клумбы.

В доме был почти идеальный порядок, только несколько пустых бутылок из-под водки и коньяка, аккуратно составленных в углу, выдавали хозяина. На столе лежала чистая веселая скатерть, грязной посуды нигде не было видно. Даже пепельница сверкала своей чистотой. На стене висел портрет двух счастливых, молодых людей в свадебных нарядах. Они улыбались, нежно смотря друг другу в глаза, и веяло от них умиротворением.

«Странно, – подумал, глядя на фотографию Роман, – лица этих людей были ему знакомы, как будто он видел их раньше, потом забыл, а теперь пытается вспомнить, но не как не может».

– Это вы с женой? – спросил он у Северского, хотя сам уже давно об этом догадался.

– Да, это моя самая любимая фотография, – грустно улыбнулся Иван Николаевич. – И еще, пожалуй, вот эта. Он показал на комод, там стояло несколько фотографий в рамочках. На той, которую указал Северский, была изображена худенькая девушка с веснушками, лет семнадцати, на голове у нее был венок из ромашек и других полевых цветов. Она сидела на лужайке и заплетала волосы в косу. Антонов чуть не потерял дар речи, если бы не качество черно-белой фотографии, и не платье, которое вышло из моды лет двадцать назад, он мог с уверенностью сказать, что это была Тоня.

– Это Лиля, – пояснил Северский, – такой я увидел ее впервые, сразу влюбился, дышать даже боялся, мне тогда двадцать девять уже было. А она девочка совсем.

– Институт закончил, продолжал Северский, – меня сразу рекомендовали в клинику в Томск. Отец там мой тоже начинал. А до него дед, – его когда-то, за передовые идеи в хирургии, как врага народа отправили в Сибирь, практиковать в лагеря, а когда реабилитировали в пятьдесят четвертом, он так там и остался, не стал возвращаться в Москву. К тому времени женился уже, сын у него родился – отец мой. Так что у нас уже династия своего рода там образовалась. Да вот я подвел, наследника не оставил, тяжело вздохнув заключил он.

– Ну, а как же вы молодой человек, попали в медицину? – спросил Антонова Иван Николаевич, – ведь что-то вас подтолкнуло к выбору этой профессии? Случайные люди видны сразу, но вы к ним не относитесь.

– Честно сказать, я и сам не знаю, почему я пошел в медицинский, вы не поверите, но иногда мне кажется, что кто-то незримый управляет моей жизнью. А я всего-навсего выполняю его волю. Он знает, что нужно мне, а я подчиняюсь и делаю, – ответил Роман и стал разглядывать фотографии на комоде.

– Этот незримый в психологии называется внутренним «Я», то есть подсознанием. И это внутреннее «Я», не возникает из неоткуда. Значит должна быть веская причина, вы можете ее не помнить, не знать, но она есть – это научно доказанный факт, – стал пояснять бывший хирург.

– Возможно, вы и правы, и я действительно не помню побуждающих моментов. Причем я никогда не думал, что когда-нибудь стану врачом-хирургом и даже не мечтал об этом. Родители прочили мне совершенно другое будущее. Они хотели, чтобы я стал каким-нибудь атташе, в одной из европейских стран, и прикладывали к этому максимум усилий, нанимали репетиторов по иностранным языкам, таскали меня по спортивным секциям и в музыкальную школу. Особого энтузиазма я не испытывал, но чтобы не огорчать родителей учился достойно, – излил свою душу Антонов.

Почему-то с этим мало знакомым человеком он чувствовал себя так свободно и расковано, что хотелось с ним разговаривать на любую тему, обсуждать наболевшие вопросы, слушать его. Веяло от него покоем, добротой и простотой. Он был из тех, кто выслушает любой бред и постарается понять и помочь. Антонов определил это сразу, потому и напросился в гости к Северскому.

– Похвально, молодой человек. Очень похвально! Современное поколение не всегда отличается сдержанностью и тактом, норовит все сделать по-своему, и это, наверное, правильно. Но есть рамки приличия, за которые, я считаю, они не должны выходить. Ваши родители, конечно, огорчились, что вы не стали тем, кем они вас видели, но я думаю, они простят вам, ведь профессия врача тоже социально значимая, ничуть не хуже профессии консула, или министра иностранных дел. Тем более вы прирожденный талант, этого нельзя не заметить. А все остальное вам пригодиться в жизни, я уверен. И музыцирование, и иностранные языки, а уж спортивные навыки подавно. Не каждый здоровый и атлетически сложенный выдержит нагрузки по нескольку часов к ряду, стоять в операционной при этом у оперирующего напряжены все участки тела, включая мозг и зрение, я не говорю о руках, ногах, спине и так далее. Поэтому старания ваших родителей не пройдут даром, – заверил Антонова, Северский.

– Они уже смирились, и стали искать прелести этой профессии, – с улыбкой признался Роман, – мама даже стала гордиться моей профессий, и рассказывать своим подругам, какой прекрасный выбор я сделал.

– Ну, вот и замечательно, вы еще добьетесь признательности на этом поприще, я в этом нисколько не сомневаюсь, – ободрил его бывший хирург.

– Скажите, Иван Николаевич, неужели даже в наше время найти следы человека, пропавшего два десятка лет назад нереально? – напрямую спросил Антонов.