Салазар поднял лицо к небу и зажмурился.
– Солнце-солнце светит-светит… – пробормотал он.
Крепкое вино неожиданно быстро ударило маэстро в голову, да я и сам, хоть выпил совсем немного, ощущал растекшееся по телу тепло.
– Да, Филипп! Что же задержало тебя в империи? – спросил Микаэль, взвесил в руке изуродованную бутылку и поглядел через нее на просвет. – Ты так и не рассказал.
Я поморщился, но все же умалчивать о приключившейся со мной истории не стал. Поведал маэстро о Марте, попутно высмотрел старый вяз с дуплом шагах в ста от нас, прицелился, выстрелил и промахнулся. Пуля расщепила сук, вновь уйдя левее и выше.
На этот раз Микаэль никак неудачный выстрел не прокомментировал, он пил вино и слушал мой рассказ, в кои-то веки не вставляя неуместных замечаний. Следующая пуля легла точно в дупло, и я довольно улыбнулся, затем предупредил маэстро:
– Если вдруг увидишь меня с беловолосой тощей девицей, предупреди незаметно. Боюсь, Марта крепко обосновалась у меня в голове. Сам я могу ее и не узнать.
– Марта… – протянул Микаэль, осушил кружку и вдруг продекламировал:
– Лицом невинна как застывшая вода,
В девичьем сердце зрела нега лишь однажды,
Встав за спиной твоей, когда вонзила в тело нож,
Не кровь в тот миг бежала, но любовь по венам!
– Ты даже не стихоплет, ты стихоложец, – фыркнул я в ответ и прицелился в корягу на другом берегу реки.
До той было никак не меньше двух сотен шагов, поэтому пришлось несколькими глубокими вдохами погрузить себя в легкий транс и толкнуться вперед волей. На краткий миг сознание раздвоилось, истинное зрение сосредоточилось на замшелом дереве, руки сами навели штуцер на цель и потянули спусковой крючок.
Грохнуло, и я различил, как после явственной задержки от коряги полетели щепки.
Микаэль допил остатки вина и посмотрел на меня с нескрываемым неудовольствием.
– Ты закончил?
– Вполне.
Я намотал на шомпол ткань и кое-как очистил ствол от нагара, затем убрал мушкет в чехол и вместе с подсумком вручил его маэстро.
– Будь добр, придержи пока у себя.
Микаэль в пустяковой просьбе отказывать не стал, зябко поежился и застегнул камзол на все пуговицы.
– Едем-едем? – спросил он, с тоской поглядев на пустые бутылки.
– Едем, – подтвердил я, но сразу придержал маэстро Салазара за руку. – Не налегай на выпивку. Сегодня у меня встреча с магистром-управляющим, будем работать.
Микаэль кивнул.
– Всегда одно и то же, – вздохнул он, махнул рукой и нахлобучил на голову шляпу. – К твоим услугам, Филипп!
– Рудольф, – поправил я его, развернулся и зашагал к лошадям. – Меня зовут Рудольф…
3
С Микаэлем я расстался у Соловьиного моста. Маэстро повел лошадей к пансиону, а я перешел на другой берег, заплатил за чистку сапог и, не желая блуждать по незнакомым кварталам в поисках Управы благочестия, столковался о проезде с владельцем двуколки. И нисколько, надо сказать, о потраченных монетах впоследствии не пожалел. Черный двор на Клюгатан был выстроен на другом конце Старого города; пешком туда было топать и топать.
Пока ехали, я не забывал посматривать по сторонам. На глаза то и дело попадались компании встревоженных горожан и хмурые физиономии квартальных надзирателей, а плечистые молодчики из цеховой стражи все, как один, вооружились крепкими палками. Неподалеку от опекаемых ими перекрестков неизменно обнаруживались телеги – то пустые, а то и заставленные бочками. При желании загородить проезд было делом считаных минут. Сгустившееся напряжение ощущалось буквально на физическом уровне.
Черный двор и в самом деле оказался черным. Немалых размеров здание было выстроено из темно-красного кирпича, стены покрывал толстый слой копоти и сажи. У распахнутых настежь ворот скучали трое младших полицейских чинов, на меня они даже не взглянули. Я беспрепятственно пересек двор, миновал конюшню и поднялся на высокое крыльцо управы. Внутри бегали растрепанные клерки; один из них удосужился выслушать меня и отправил на третий этаж, где и располагался кабинет полицмейстера.
В приемной за погребенным под кипами бумаг столом что-то увлеченно писал худощавый и бледнокожий молодой человек в цивильном платье. Горло его было замотано теплым шерстяным платком, глаза припухли и покраснели. И, ко всему прочему, он беспрестанно шмыгал носом.
– У себя? – справился я у секретаря о главе управы.
Болезненного вида сеньор молча покачал головой.
– А скоро будет?
На этот раз ответом стало неопределенное пожатие узкими плечами. Секретарь вновь вернулся к письму, но терять время попусту на повторный визит сюда мне нисколько не хотелось, поэтому я напомнил о своем присутствии, представившись.
– Магистр Вселенской комиссии вон Черен.
Молодой человек с досадой бросил перо в чернильницу и поднял взгляд, ожидая продолжения.
– На мое имя должен быть выправлен патент на владение пистолями и мушкетом.
Секретарь поджал губы, но все же принялся рыться в стопках бумаг и – о чудо! – очень быстро обнаружил искомое. Все так же не произнеся ни слова, он протянул мне патент и лист с пороховыми марками и вернулся к работе.
– При простуженном горле хорошо помогает отвар ромашки, – не удержался я и дал непрошеный совет, прежде чем покинуть кабинет.
В обратный путь я отправился пешком, благо теперь имел некоторое представление, где именно нахожусь, да и мостовые Старого города были не чета дорогам Нистадда с набросанными в непроходимую грязь досками. После не слишком сытного завтрака желудок понемногу начинало подводить от голода, но, памятуя о намерении Джерваса Кирга встретиться со мной в два пополудни, я попадавшимися по пути тавернами не соблазнился. И не прогадал: хоть и подошел к доходному дому за полчаса до назначенного срока, на другой стороне улицы меня уже дожидалась знакомая карета с символикой Вселенской комиссии по этике на дверцах.
Подивившись столь явному пренебрежению основами конспирации, я внимательно огляделся по сторонам и спешно забрался внутрь.
Магистр-управляющий при моем появлении закрыл потрепанную книгу и осведомился:
– Как устроились, Рудольф?
– Все хорошо, спасибо, – улыбнулся я в ответ. – Что с заданием?
– Предварительная… как бы сказать… договоренность достигнута, – известил меня Джервас Кирг и сложил пухлые ручки на животе.
Только сейчас я заметил отсутствие на пальцах собеседника перстней. Причиной тому, полагаю, была излишняя полнота.
– Но пока еще ничего не решено, – предупредил все же магистр-управляющий. – Сейчас мы едем на встречу с епископским викарием и приором здешней миссии герхардианцев.
У меня от изумления буквально округлились глаза.
– Но позвольте, магистр, разве церковь не ладит с черно-красными столь же хорошо, как кошка уживается с собакой?!
Толстячок кивнул:
– Все так и есть, Рудольф. Все так и есть. Но… как бы сказать… конкретно в этом деле их интересы совпадают. Как и наши… Как и наши…
Ехали недолго, уже минут через десять кучер свернул в арку и остановил лошадей в глухом дворике рядом с двумя куда более представительными экипажами. Створки ворот немедленно сомкнулись, отрезав нас от улицы. Лица дежурившей при них челяди излишней одухотворенностью не отличались; на вид это были сущие головорезы.
– Идемте, Рудольф! – позвал меня за собой магистр-управляющий и прошел в дом.
Я поспешил следом, на ходу прислушиваясь и принюхиваясь. Пахло едой, откуда-то доносился приглушенный гомон голосов. Возникло даже ощущение, будто мы находимся в служебных помещениях обычной таверны.
Джервас Кирг первым начал подниматься по скрипучей деревянной лестнице. Он то и дело останавливался, тяжело отдувался и протирал платочком вспотевшее лицо. Я не торопился и спутника не обгонял отнюдь не только в силу хорошего воспитания. Если начистоту, грядущее общение с приором герхардианцев меня определенным образом нервировало.
