Захотелось с головой погрузиться под воду, да еще старик посмотрел на меня, улыбнулся и вдруг произнес:

– Не должно пенять мирянину, что не знает он дороги в храм, если прежде пастырь не проложил тропинку к его дому.

Мне будто крепкую затрещину отвесили. Я не был силен в теологии, но одно из наиболее известных высказываний Герхарда-чудотворца узнал и лишь невероятным усилием воли удержал руку под водой, когда та непроизвольно дернулась за колдовским жезлом.

Стало страшно. Как-то враз накатило понимание, что сейчас я никто и ничто. Филипп Олеандр вон Черен, магистр Вселенской комиссии по этике, не явился к месту службы, вместо него Рёгенмар посетил некий Рудольф Нуаре, смерть которого в купальнях легко спишут на банальный несчастный случай. Достаточно лишь подойти сейчас сзади, навалиться и погрузить голову под воду.

Я не обернулся, лишь вопросительно улыбнулся в ответ:

– Брат…

– Бруно, – представился старик. – Волею небес дознаватель здешней миссии ордена Герхарда-чудотворца.

Я нервно сглотнул, но внешне никак не выказал неуверенности и страха. Брат Стеффен – паршивая овца, завербованная Кабинетом бдительности. Не могут же на барона аус Баргена работать все без исключения герхардианцы! Да и в любом случае вот так с ходу меня топить никто не станет. Начнут с расспросов.

И я не ошибся.

– Меня интересуют обстоятельства гибели брата Стеффена, – сразу обозначил свой интерес дознаватель.

– И разговор не терпит отлагательств?

Старик ответил холодным взглядом, но вновь цитировать священное писание не стал.

– Вы не торопились с визитом к нам, магистр, – сказал он. – Прошу вас проявить понимание и ответить на несколько вопросов. В знак уважения к погибшим братьям.

Я не выдержал и оглянулся, а дабы дознаватель не истолковал мою обеспокоенность превратно, пояснил:

– Интересы службы требуют от меня какое-то время не афишировать принадлежность к Вселенской комиссии по этике. На людях лучше обойтись без имен.

Брат Бруно кивнул и отметил:

– Тогда вам тем более не нужен официальный вызов.

Я испустил горестный вздох:

– Разве орден не получил копию моих показаний?

– Получил, – не стал отрицать старик. – Но хотелось бы услышать обо всем из первых уст.

Упорствовать и дальше не имело никакого смысла, и я поведал свою версию событий, по возможности не особо вдаваясь при этом в детали. Дознаватель герхардианцев выслушал меня, не перебивая, задал несколько уточняющих вопросов, потом прикрыл глаза и произнес:

– Брат Стеффен получил болт в голову и невольно столкнул брата Каса в воду. Тот был в кольчуге и не смог выплыть. – Старик вдруг приподнялся и посмотрел на меня: – А что делали в этот момент вы?

– Налегал на шест, загоняя плот в камыши.

– Видели стрелка?

Я покачал головой. Едва ли хоть кто-то из пустившихся в бега одержимых будет захвачен живым, но в любом случае слишком уж подробные показания позже могут выйти мне боком. А так – мало ли кто выстрелил в нас на болотах?

– Магистр… кхм… Филипп…

– Рудольф, с вашего позволения, – поправил я старика.

Тот фыркнул и предпочел не называть меня по имени вовсе.

– Нас немного удивил болт, убивший брата Стеффена. Это один из наших собственных болтов.

– В самом деле? – Я беспечно пожал плечами, пусть этот жест и укрыла вода. – Мы долго обстреливали друг друга, болты могли перемешаться. Да и унесли с собой не все арбалеты, что-то бросили в кузнице.

Дознаватель кивнул.

– Это многое объясняет, – признал он и задумался, потом сполоснул лицо водой. – Непонятно только, откуда взялись обломки камыша под курткой брата Стеффена. Такое впечатление, что его волокли по земле.

Мне откровенно не понравилось направление, которое принимала беседа, но после недолгих колебаний я решил до поры до времени на этом внимание не заострять. Тем более, что даже не пришлось ничего выдумывать.

– Так я и тащил его. По плоту. Тот был засыпан обломками сухого камыша, листьями и грязью. Всю зиму под открытым небом простоял как-никак.

– Ах вот оно что! – понимающе протянул старик. – А ваша шея? Вас связывали? Неужели попали в плен к одержимым?

Я развернулся всем корпусом, оперся на локоть и уставился на собеседника.

– Брат Бруно, вы меня в чем-то подозреваете?

– Что вы! Что вы! – округлил глаза въедливый старикан в несомненно притворном изумлении. – И в мыслях такого не было. Но гибель ловчего – это событие чрезвычайное, мы должны быть уверены, что достойно ответим на все вопросы гроссмейстера.

– Нет, одержимые меня не захватили. Пытались, но сумел отбиться. Живот – их работа. Все остальные… повреждения получены позднее и к делу отношения не имеют. – Я покачал головой. – При всем уважении, брат Бруно, но ордена не касается, каким образом я получаю удовольствие в постели. Мне надо было расслабиться после случившегося, и я расслабился. Это все.

Смутить дознавателя не удалось. Он несколько раз с невозмутимым видом кивнул и выбрался из ванны. Невесть откуда взявшийся рядом брат без промедления накинул на худые стариковские плечи простыню.

– Если возникнут вопросы, надеюсь, вы не откажетесь уделить нам время?

– Ни в коем случае, брат Бурно. Ни в коем случае.

Дознаватель ушел, но даже после этого я не дал волю эмоциям. Какое-то время еще лежал в теплой воде, затем встал и смазал бальзамом размякшие ссадины, а после прямо на мокрое тело натянул рубаху и отправился на поиски цирюльника. Настроение испортилось безвозвратно.

Хозяин принести дров не позабыл и полученный фердинг отработал сполна, сложив в углу комнаты небольшую поленницу. По возвращении я первым делом растопил камин, но за ночь мансарда изрядно выстыла, и поутру теплое шерстяное одеяло пришлось как нельзя кстати; без него бы точно продрог.

Выбираться из постели никоим образом не хотелось, но дел на первую половину дня набралось преизрядное количество; пришлось умываться холодной водой, ежиться и спешно одеваться.

Целебный бальзам подействовал на ссадины наилучшим образом, они заметно подсохли и болели куда меньше прежнего. Я вновь обработал раны, стараясь не перепачкать при этом манжеты сорочки, затем отпер сундук. И дальше хранить у себя мушкет брата Гила было чересчур опрометчиво. Вещица эта редкая и приметная, а обвинение в воровстве чревато серьезными неприятностями даже для магистра Вселенской комиссии. Особенно если дело происходит за пределами империи, а владелец… утраченного имущества пользуется в этих краях немалым влиянием.

Вчера беседа с братом Бруно не понравилась мне до чрезвычайности, но по здравом размышлении я решил ей большого значения не придавать. Ни одна из подмеченных дознавателем нестыковок сама по себе ничего не значила, каждой из них имелось множество вполне разумных объяснений. Ни свидетельских показаний, ни прямых улик против меня не было, а странности…

На столь хлипком фундаменте не сумеет выстроить дело даже Кабинет бдительности, если вдруг события начнут развиваться по самому скверному для меня сценарию. Опасаться совершенно нечего!

Только вот мушкет… Я с обреченным вздохом повесил чехол со штуцером на плечо, накинул сверху плащ, взял шляпу и покинул доходный дом через черный ход. Если за вчерашними расспросами брата Бруно все же скрывается нечто большее, нежели стремление прояснить озвученные странности, за мной вполне могли установить наблюдение. И пусть ничем противозаконным я заниматься сейчас не собирался, но и афишировать свои знакомства не хотел.

Внимательно оглядевшись, я выскользнул из переулка и сразу юркнул в соседний проходной двор. Оттуда свернул в темный проход меж домами, где отчаянно воняло застарелой мочой, и уже через минуту очутился на соседней улице, которая вскоре и привела меня на уже знакомую набережную Ливы.

У реки, несмотря на ранний час, оказалось многолюдно. Ехали телеги и кареты, шумными компаниями шествовали школяры, спешили по своим делам не слишком-то приветливые обыватели. Тут же под пронзительный свист, крики и улюлюканье кого-то всем миром били; среди взбудораженной толпы мелькали зеленые мундиры квартальных надзирателей, но воспрепятствовать расправе стражи порядка при всем своем отнюдь не показном усердии не могли.