— Есть еще один вариант, — хмыкнул Северус. Я приподняла бровь, и он продолжил: — Можно быть самим собой в мире магглов. У них такой хрени, вроде панталон до колен, уже нет. И брюки более чем нормальные.
— Есть, — кивнула я. — И мы не забудем о такой возможности. Но дальновиднее будет взять лучшее из обоих миров: сам видел, как магия и зелья облегчают жизнь в каждом бытовом вопросе. Ты — сын двух миров, Северус, и нужно выжать из своего положения максимум возможной выгоды. Ты же слышал, как тебе завидует Люциус? — Северус кивнул, довольно вздохнув. Осознание, что в этом плане он обскакал самого наследника Малфоя, ему нравилось. — Твой кругозор, жизненный опыт и мировоззрение будут гораздо шире и менее зашоренными. Телевидение, книги, новые города, страны и люди… ты увидишь гораздо больше, чем свой родовой дом и закрытую школу. Главное — не просто смотреть, но и делать выводы из увиденного.
Шотландию мы покинули в конце октября, а к Рождеству закончили со всеми красными точками. Контракт об аренде Бенни пришлось продлить, но вопрос решился всего парой писем и еще восемью галлеонами. К этому времени уже доварилось наше зелье удачи, на которое я возлагала грандиозные надежды. А еще я более-менее освоила магию иллюзий. Это умение мы тоже обратили в игру: в одной из пустых комнат палатки каждый раз зачаровывали иллюзорные декорации, потом делали нам образы и костюмы и ставили сценки из книг. Северусу очень нравилось постигать азы актерского мастерства, так что мы могли иногда часами репетировать перед зеркалом нужные выражения лиц или движения, отрабатывать тембр голоса и интонацию, разучивать слова (чаще всего в те дни, когда дождливая или ветреная погода не располагали к прогулкам)… Потом воспоминания со сценками помещались в стеклянные флаконы, и мы могли в любое время заново просмотреть их в Омуте памяти. И, возможно, я не могу быть объективной, но мне казалось, что с каждым разом у нас получается все лучше и лучше. Северус держится все более раскованно и уверенно, его речь и в повседневной жизни становится все более правильной и богатой сложными словесными оборотами и интересными грамматическими конструкциями, а еще он с каждым разом все лучше формирует логические цепочки и причинно-следственные связи. Глядишь, пройдет несколько лет, и я познакомлю его с творчеством Артура Конан Дойля.
====== Глава 11 ======
Вернувшись в Лондон, мы снова разместились в нашем любимом Сент-Джеймс парке. Улицы Лондона, к Рождеству украшенные цепочками разноцветных гирлянд, тематические композиции в каждой витрине, огромная пушистая ель на Трафальгарской площади, под которой можно послушать рождественские песнопения хора... Мы тоже прониклись духом Рождества, так что купили небольшую, но очень красивую и гармоничную ель, на которую потом наложили чары от увядания и чары увеличения, в результате чего в одной из свободных комнат разместилась огромная (от пола до потолка) пушистая красавица. На нее поместили свечи с магическим огнем (в отличие от обычного, он совершенно не пожароопасен и почти не выгорает), наколдованные серебряные и синие шары, ледяные сосульки и серебристо-белые гирлянды. А около ели из кирпичей сложили декоративный камин, магическое пламя в котором не коптило, а кислород не выгорал, так что дымоход не требовался. Оградили его черненой кованой решеткой, сверху установили каминную полку, а перед ним положили пару увеличенных магией матрасов и пледов. Теперь по вечерам читать мы предпочитали именно тут (и несмотря на то, что матрасов была пара, Северус неизменно забирался на мой, прижимался спиной к животу, устраиваясь в кольце рук, и удовлетворенно сопел, слушая мое чтение). Неукрашенным не остался и наш спальный кубрик. На канатные ванты развесили еловые венки с игрушками, а над нашими гамаками — омелу.
С ней вообще курьез приключился. Я все еще частично воспринимала Северуса, основываясь на его образе мрачного, закрытого зельевара, конченного мизантропа и циника. Этому никак не противоречило его отношение ко мне: Северус Снейп вполне мог любить и уважать свою мать, а ко всем остальным людям относиться с пренебрежением и брезгливостью (в общем-то, часто он это и демонстрировал). Так что я почему-то априори считала, что он, как и многие мальчики его возраста, будет считать себя слишком взрослым для «телячьих нежностей». Даже объятья чаще всего инициировались именно Северусом. Он сам влезал мне на колени, хватал за руку, устраивался рядом при чтении, и я совершенно искренне считала, что этого достаточно (сама в детстве терялась, когда мама пыталась меня целовать или обнимать, считая это излишним)… Мы читали Рождественские повести Диккенса и «Папа, мама, бабушка, восемь детей и грузовик» А-К Вестли. Насчет последней книги я немного сомневалась (Северус казался мне слишком взрослым для этой доброй, но простоватой повести), но сын был в восторге от тихого семейного счастья, описанного в этой семье. Особенно ему понравилась глава про то, как они сделали из детской корабль.
— Совсем как мы, да? — возбужденно сверкая глазами, перебил он меня на середине чтения.
— Да, — согласилась я, и он просиял. — Совсем, как мы. Читаем дальше?
— Да!!! Еще спрашиваешь!
А как-то вечером Северус задал мне вопрос, поставивший меня в тупик.
— Мам, — потупившись, слегка неуверенным голосом начал он (я уже удивилась: Северус и неуверенность в себе – вещи несочетающиеся). Но я кивнула ему и ободряюще улыбнулась, и он продолжил: — Скажи, откуда пришел обряд целоваться под омелой?
Я задумалась, почему его вообще заинтересовал этот вопрос, но решила ответить максимально развернуто, как обычно:
— Знаешь, Северус, я не историк, так что не могу сказать со стопроцентной уверенностью. Если хочешь, мы вполне можем сходить в библиотеку и почитать об этом, или я расскажу, чего знаю.
— Я бы хотел послушать тебя, — решил Северус.
— Хорошо, — кивнула я. — Эта традиция идет еще с древних, незапамятных времен. В культуре друидов омела считалась символом вечной жизни и защитой от злых чар. А история первого поцелуя под омелой связана с викингами и их божественным пантеоном. Легенда гласит: однажды случилось так, что бог весны и света был убит стрелой из омелы. Его мать, богиня любви, не могла смириться со смертью любимого сына. Ценой невероятных усилий ей удалось вернуть его к жизни. От радости, что сын снова открыл глаза и улыбнулся ей, она поцеловала каждого, кто прошел под омелой, а ее слезы стали жемчужно-белыми ягодами на диком растении.
— Красивая легенда, — задумчиво кивнул Северус, закусив губу. — А дальше?
— Похожая традиция была у римлян. Во время сатурналий молодые люди брали веточку омелы, подходили с ней к понравившейся им девушке и целовали ее. Только в эти дни они могли открыто демонстрировать свои чувства.
— Вариант викингов мне нравился больше, — наморщил нос сын. — Символичнее и глубже, — он задумался, а потом поднял на меня решительный взгляд: — Мам?
— Да?
— Давай тоже повесим у нас омелу? Я видел, на рынке их везде продают.
— Повесить омелу? — растерялась я. — Ты хочешь…
— Ты меня никогда не целуешь, — насупившись, пробормотал он и съежился, обхватив себя руками. — И я подумал, может, хоть в праздник…
— Ох, Северус, — выдохнула я, пораженная тем, как безнадежно и глухо звучал его голос. — Иди сюда!
Он шмыгнул носом, а потом подлетел ко мне и, обхватив руками, уткнулся в шею, шумно сопя. Я машинально гладила его по волосам, слабо отдающим запахом хвойного шампуня, и шептала, что он у меня самый лучший, любимый, единственный, главный и ценный. Где-то на заднем плане возмущенно ухнул Мерзавчик и попытался влезть между нами. А когда Северус отстранился, запечатлела на его смущенно порозовевшей щеке легкий поцелуй. А потом еще один и еще. И разумеется, на следующей прогулке по рождественской ярмарке мы купили целых три пучка омелы: один повесили над камином, другой рядом с гамаками, а третий на кухне. Мда. Вот тебе и мизантроп, циник, сухарь и одиночка… Но я так и не смогла переступить через себя, так что инициатором объятий (а теперь уже и поцелуев) все равно так и остался Северус. Я утешала себя лишь тем, что так точно не смогу переборщить, и он получит материнской нежности ровно столько, сколько ему нужно. Ну, я надеюсь.
