Нас готовят к поступлению в Школу Чародейства и Волшебства. Все начинается с определения факультетов, когда от его выбора полностью зависит отношение других людей к тебе. Нас группируют по определенным признакам, которые не должны подлежать сомнению. Так за учениками моего факультета и закрепилась слава хитрых, властолюбивых и высокомерных негодяев, готовых на все ради успешной карьеры и благополучия, словно мы все вылеплены из одного теста. Но речь ведь не только о моем факультете, а вообще о каждой магической школе в этом глупом мире. Хотя сомнений относительно нас ни у кого не возникает, ведь все эти убеждения подкрепляется тем, что наш факультет выпускает самое большое количество темных магов. А темным магом, как известно каждому маленькому волшебнику или каждой маленькой волшебнице, быть плохо. Ведь темная магия — это обязательно плохая магия. И глупцам глубоко наплевать, что она помогает постичь тайны нашего мироздания, и что эти знания дают нам мудрость. И вот он — распространенный ярлык нашего «идеального» магического общества.

Самое парадоксальное – это именно то, что если человеку с самого детства внушают, кто он в представлении окружающих или кем он, в действительности, должен быть, то рано или поздно внушаемый начинает верить в это. Сознательно или бессознательно, но постепенно он выкраивает себя, словно кусок ткани, под определенные стандарты, желая избежать давления. Становится репродукцией взглядов толпы на свой собственный образ, и, делая ровным счетом то, что от него ожидают. И сколько бы каждый из нас не говорил о том, что наши мысли — это только наши мысли, а мы — это действительно мы. К сожалению, мы — это всегда кто-то другой.

Я и мои друзья — прекрасный пример такого внушения. Нам с детства вдалбливали в головы только определенную манеру поведения, только определенный образ жизни, который до этого вели наши родители и наши многочисленные предки. Мы были обязаны идти только по протоптанной дорожке, которую специально проложили наши семьи еще до нас и по пути вычистили заботливые домовые эльфы. С самого рождения для нас все было предрешено, и мы прекрасно это понимали.

Наша порочная связь с Малфоем сначала была обычным подростковым бунтом. Бунтом против закоренелых традиций и семейного гнета. Эта внезапная и всепоглощающая вспышка желания позволила нам на время избавиться от осознания предсказуемости наших жизней. Позволила нам иметь страшную тайну, которая добавляла азарта, разжигая огонь страсти между нами. Позволяла создавать видимость того, что мы сами вершители своих судеб. Во всяком случае, я всегда именно так и думал до определенного момента.

Я много раз задавал себе вопрос: «Когда же все это началось?». Пытался вспомнить события первых трех курсов, предпосылки к зародившемуся роману. Мои ощущения, мои чувства. И перемалывал их в голове сотни раз, возвращаясь к одному и тому же. Сейчас я смотрю на Малфоя. Его челка намокла от пота и прилипла ко лбу, обвисая тонкими сосульками прядок. Лицо раскраснелось то ли от выпитого вина, то ли от жары. Он напряженно ожидает моего ответа, заглядывая мне в глаза. Силиться прочитать мои эмоции, которые с самого детства не отражаются на моем лице. Это было самым первым жизненным уроком моей мнительной матушки - никто не должен знать, что у тебя в голове, только если ты сам этого не захочешь.

Меня душит жара, обнимая своими крепкими объятьями. Я молчу уже достаточно долго, пытаясь сформулировать ответ на его вопрос, но мысли в голове упрямо не могут собраться в кучу, заставляя отвлекаться на посторонние вещи. Как же донести до него мои странные чувства? Стоит ли говорить ему, что я не никогда не испытывал сексуального влечения ни к кому кроме него? И как он расценит такую откровенность? Не решит ли, что у меня какое-нибудь сексуальное расстройство или что я с ним не искренен? К счастью, я знаю себя достаточно хорошо, чтобы относиться к этому факту с абсолютным хладнокровием.

Я признаю себя эстетом, который остро реагирует на окружающую красоту. Для меня самое главное — это наличие внешней привлекательности. Поэтому я в равной степени признаю красоту, как мужского, так и женского тела. Но загвоздка именно в том, что я не испытываю того физического влечения, которое нормальное для парней моего возраста, которые бросаются на каждую привлекательную особу ради собственного удовлетворения. В отличие от них, я без особых проблем способен сдерживать себя, очень избирательно подходя к этому вопросу. Хотя о чем я вообще? Я внимательно присматривался разве что к Малфою. Никто и никогда не вызывал у меня интереса сильнее и желания сильнее, чем есть сейчас. Кто-то назовет это романтикой, как-то подростковым максимализмом, кто-то абсурдом. Но в любом случае, не думаю, что у этого есть единственно верное определение. Может быть, через много-много лет спустя я, наконец, осознаю природу этих возникших чувств. Но сейчас, в действительности, я точно не знаю кто же я, и какое дать мне определение. Поэтому я лишь отвечаю ему вопросом на его же вопрос:

— И что? Значит ли, что ты тоже гомик?

Прозвучало довольно резко, словно я хотел его поддеть. В действительности же, мне просто хотелось узнать его мнение на этот счет. Мы никогда не говорили с ним о подобном. Никогда не разговаривали о наших отношениях и никогда не давали им определение или какое-то внятное объяснение. Нет, для нас это не было чем-то вроде «табу». Просто до этого момента в словах не было необходимости. Но, видимо, что-то перевернулось в Драко после моей шутки, что-то заставило его углубиться в мысли на эту тему. И хоть я на сто процентов уверен в том, что Драко никогда не признается мне в том, что может навсегда перевернуть все вверх на голову, мне хотелось убедиться в этом прямо сейчас.

— Non (фр. нет).

Слишком быстрый и слишком резкий ответ, после которого он отводит глаза от меня. И я понимаю, что был прав.

-Если нет, то porqué te gusta chuparme la polla (исп. Почему тебе нравится сосать мой член)?

Драко вновь переводит взгляд на меня и хмурится. На его лице отображается тяжелый мыслительный процесс, после которого я рискую наткнуться на взбучку.

— Ты же меня сейчас что-то про «член» спросил, верно?

То, с каким серьезным и одновременно сосредоточенным лицом, он произнес эту фразу, заставило меня издать какой-то сдавленный смешок. Я вспомнил, что еще на первом курсе учил ребят испанским ругательствам, которые они потом выкрикивали в след «Золотому трио». В свою очередь, я немного подучил французский, хоть и принципиально бросаю ничего не значащие фразочки исключительно на том языке, на котором вырос.

— Sí (исп. да). Я спросил: почему тебе нравится сосать мой член?

Я буквально ходил по краю, задавая такие откровенные вопросы. Но возможность увидеть озадаченность на лице моего друга того стоила.

— Pervertir (фр. извращенец), — тяжело вздыхает, откидывая волосы со лба.

— Да и ты не святой. Ну, так что?

— Я не обязан отвечать на такой вопрос.

Я усмехаюсь, щелкая его по носу. Драко возмущенно восклицает и весьма ощутимо пихает меня локтем в бок. Он мстительно улыбается, когда видит, как я потираю ушибленное место, недовольно поглядывая на него из-под черной челки.

— Тогда передаю тебе священное право вести эту «занимательную» дискуссию дальше. Может быть, твой личный пример положительно отразится на моем желании поговорить о моих проблемах ориентации, — фыркаю.

— Non merci (фр. нет, спасибо). Предлагаю на этом закончить.

Он резко поднимается на ноги, даже не смотря в мою сторону, и идет к поместью. Сейчас Малфой будет строить из себя обиженного, хотя это всегда только для вида. Ему просто необходимо показывать кто главный в наших отношениях. Кто морально устойчивый. Кто не побежит первым мериться, хотя очень хочется. Я воспринимаю это как игру, где мне дана определенная роль, которой я должен придерживаться, чтобы это все не скатилось в «театр одного актера» и не превратилось в фарс. В нашей постановке мы всегда на ведущих ролях, остальные лишь массовка и случайные зрители. Сценарий пишем на ходу, либо импровизируем. Но в любом случае финал нашей эпопеи нам не известен, поэтому нам так интересно, куда же именно заведет нас эта история.