– Да, я уверена, что ты можешь, но не думаю, что станешь. Мы оба знаем, что ты не ешь мышей. Ты любишь сыр.

– Но… но откуда ты узнала?

– Как-никак, я различаю запахи. А ты пропитан сырным запахом с лап до ушей. Поначалу я не могла понять, откуда он. Кот, пахнущий сыром, – это было слишком неожиданно.

– А другие тоже могут его учуять? – спросил Ловкач, с тревогой вспомнив о Щёлкни.

– Ну, он очень слабый. Думаю, ты не ел сыра… с прошлого Рождества.

Ловкач изумлённо посмотрел на мышь.

– Как ты смогла понять это?

– У мышей в «Старом чеширском сыре» очень тонкий нюх, когда речь заходит о сыре. Не волнуйся. Ни одна благоразумная мышь не станет возражать против кота-сыроеда.

Ловкач сел, боясь, что упадёт в обморок от радости. Кот-сыроед. Он никогда прежде не слышал, чтобы эти слова произносили вслух. Никогда. Даже он сам.

– Всё в порядке? – пискнула Пип.

– Ты права, я люблю сыр.

Признавшись, Ловкач испытал удивительное чувство. На протяжении долгих лет он разыгрывал роль скандального, нахального уличного кота, и теперь эта маска была сдёрнута мелким грызуном, обнажившим всю его суть. Он вынужден был признать, что никогда в полной мере не чувствовал себя котом.

– Вообще-то я обожаю сыр, – поправил себя он.

– А кто не обожает? – пропищала Пип.

– Ты думаешь, что это… нормально?

– Знаешь ли, ты разговариваешь с мышью, – ответила Пип сухо. – Я не могу представить, как можно не любить сыр.

Она погладила животик и улыбнулась Ловкачу:

– А что до кота, любящего сыр… Что ж, у всех у нас есть секреты.

Ловкач вопросительно взглянул на неё:

– И у тебя?

– Знаешь, мы ещё недостаточно подружились для таких откровений.

– Подружились? – насупился Ловкач.

– Конечно. Если кто-то обладает достаточной толерантностью для того, чтобы хранить твои тёмные тайны, и ничего не просит взамен, ты можешь с уверенностью считать его… э-э-э… не врагом.

– Достаточной такти… – начал Ловкач.

– Именно. Когда дело касается секретов, я мавзолей.

– Мавзо?…

– Место постоянного захоронения, – объяснила Пип.

Кот недоумённо уставился на неё.

– Склеп, гроб, могила – постаралась помочь ему Пип.

– Почему ты сразу не сказала МОГИЛА, – раздражённо воскликнул Ловкач.

– Но почему я должна говорить «могила», – Пип закатила глаза, – когда можно сказать «мав-зо-лей»?

Она произнесла это слово так, будто каждый его слог был сделан из первосортного сыра.

Голова Ловкача затрещала. Он помотал ею:

– Откуда ты знаешь такие странные слова?

– Эту историю я расскажу тебе в другой день, – сказала мышь. Она широко улыбнулась, обнажив свои зубы, невероятно кривые даже для мыши. На этот раз усы Ловкача дёрнулись от усмешки.

– Теперь, – продолжила Пип, – больше никаких игр в кошки-мышки. Я знаю, зачем ты пришёл в «Старый чеширский сыр». Но ты ни в жизни не получишь ни крошки здешнего превосходного сыра без нашей помощи.

– Вашей помощи? – фыркнул Ловкач.

– Ты уличный кот. Ты ничего не знаешь о замках и ключах, – сказала Пип.

– О замках и ключах? – тут Пип была неправа. Ловкач знал всё об этих дьявольских устройствах, но какое отношение они имели к сыру, он не понял.

– Не понимаю, – сказал он.

– Сыр изготавливает Крумс со своей сестрой на небольшой маслодельне на Финсбери-парк. Но хранится он здесь, в погребе прямо под нами. Это самая старая часть паба и самая холодная. Холод помогает сыру долго оставаться изумительно свежим.

– Чего же мы тогда ждём? – Ловкач уже было бросился к лестнице. Как и предположила Пип, всё, что перепадало коту на улице последнее время, это обрезки, которые он нашёл в забытых переулках.

– Чеширский сыр хранят за большой дверью, запертой на замок, а ключи у поварихи. Мы никак не сможем их использовать.

– Но как мы тогда его достанем? – в нетерпении вымолвил Ловкач.

– У нас, у мышей, есть тайный ход сквозь камни и штукатурку. Боюсь, что он слишком узкий для тебя. А дверь открыта, только когда Крумс её отпирает.

– Ненавижу двери, – пробормотал Ловкач.

– Как интересно, – сказала Пип. – Почему именно двери?

– Давай тоже прибережём эту историю для другого дня.

– Справедливо. Кстати, кот, ты до сих пор не сказал мне своего имени.

– Ловкач.

– Для меня честь познакомиться с тобой, Ловкач. Генри получил охотника. А для нас лучше всего, если кот будет предпочитать сыр. Можно ли заключить более выгодную сделку? Для всех нас.

При слове «сделка» в глазах Ловкача вспыхнуло вдохновение:

– Ты имеешь в виду обмен… нуу… услугами?

– Именно так. Если ты согласишься защищать нас, в награду каждую ночь будешь получать лучший сыр королевства, – Пип одарила кота своей неповторимой улыбкой.

– Мне придётся ловить кого-то из вас, – предупредил Ловкач деловито.

Пип пристально посмотрела на него:

– И оставлять нас невредимыми, верно?

– Ты всё ещё допускаешь, что я могу вас съесть? Уф. Я исключительно сырный кот.

– Эй, кот! Ты куда запропал? – голос трактирщика загромыхал на лестнице.

– Теперь-то ты убежишь? – взмолился Ловкач.

– Конечно, – Пип усмехнулась, прыгнула на голову Ловкача, сбежала по спине и помчалась по полу. Перед тем как исчезнуть в щели, она назвала место и время встречи. – Погреб. Полночь. Мы принесём сыр.

– Где? – переспросил Ловкач.

– Погреб. Доверься своему носу, – повторила Пип, исчезая.

Когда хозяин нашёл Ловкача и увидел, с каким остервенением тот вылизывается, пытаясь избавиться от запаха сыра, он сказал:

– Вкусная была? Что ж, мой дорогой охотник, там, откуда прибежала эта мышь, ещё много таких.

«Я в жизни не смогу убедить их довериться коту, – думала Пип. – Особенно после того, что случилось с Малдуином».

Мыши, обитающие в «Старом чеширском сыре», собрались на затхлом чердаке. Пип забралась на верхушку деревянного манекена в углу комнаты и оглядела сцену перед собой. Всего лишь четверть часа прошла с тех пор, как она подала сигнал. Пип сделала так, чтобы газовое освещение в доме мигнуло.

Дважды.

Это был старый код, придуманный и разработанный одной мышью-основательницей, имя которой было давно забыто. Одна вспышка созывает мышиный совет. Две объявляют о всеобщем мышином сборе. Три – что ж, хвала Провидению, к такой чрезвычайной мере прибегать на памяти Пип не приходилось.

Мыши, собравшиеся по зову Пип, спешили по трубам, карабкались по верёвкам, бежали по старым тропкам за штукатуркой в стене. Казалось, будто чердак ожил, в каждом уголке бурлило движение. Зеркала, и лампы, и сундуки, и трубы – всё исчезало под дрожащим, волнующимся потоком бегущих мышей.

Тысячи мышей.

Все они сгрудились в помещении, способном вместить лишь четверть от их числа. Даже на двух настенных фонарях разместилось около сотни молодых и особенно ловких мышей.