Кот…

Кот…

Кот…

Кот…

Кот…

Кот…

– Что я слышу!

– Пип, о чём они там говорят?

– Шшшшш, – Пип подняла крошечную лапку и прижала её ко рту. Мыши нехотя умолкли.

Пип закрыла глаза и приложила нежное пушистое ухо к тонкой стенке, отделявшей её от общего зала в «Старом чеширском сыре». К её разочарованию, стенка оказалась не такой уж и тонкой. Она могла уловить лишь слово-другое, из-за чего было затруднительно – даже для неё – понять, о чём говорят люди.

Понимать людей она научилась в ту пору, когда жила в кармане у Нелл, дочери трактирщика.

Пип напряжённо вслушивалась, мысленно вернувшись в те чёрные дни, когда вся её семья, включая пятерых братьев и сестёр, была жестоко убита рукой неизвестного. Впрочем, Пип не сомневалась, что это была Крумс, повариха. Именно ей принадлежал нож, найденный рядом с местом преступления, кому же ещё?

Из всей семьи уцелела одна только Пип. Видимо, её просто не заметили, потому что та была очень мала. Нелл услышала её писк и спасла от кровавой расправы. От злости девочка глубоко и прерывисто дышала, поднимаясь по лестнице всё выше и выше, – трактир крутился, поднимался – чуть ли не к самым звёздам.

Остановилась она лишь тогда, когда оказалась на чердаке, а значит, в безопасности. Держа перепуганное маленькое существо на ладони одной руки, второй она искала сумку из овечьей шерсти. Нелл оторвала небольшое облачко от неё, засунула поглубже в карман передника и затем нежно, аккуратно поместила Пип в её новое убежище.

Нелл тоже потеряла мать. Её никто не убивал, нет. Разве что убийцей можно считать незаметную быстротечную болезнь, которая унесла её, не оставив даже возможности сказать последнее слово. Мама умерла молодой, во сне. Просто закрыла глаза и больше никогда не открывала, как принцесса из старой сказки. У Нелл и её отца осталось чувство, будто мама на самом деле не ушла и они могут случайно столкнуться с ней на лестнице.

Каждый, кто знал Нелл, мог с уверенностью сказать, что с того дня девочка изменилась. Её удостаивали разных эпитетов. Общий их смысл был таков, что Нелл не в себе, немного того, тронулась, повредилась умом.

Была ли Нелл здоровой, безумной или у неё просто болела душа, но маленькая мышка нашла в осиротевшей девочке друга. Заглядывая в карман, Нелл осторожно касалась пушистой спинки и приговаривала: «Спи. Никто не тронет тебя, пока ты со мной».

И глотала слёзы.

Это был худший день в жизни Пип, это был лучший день в жизни Пип.

Это был другой день, а сейчас, утихомирив наконец других мышей, чтобы услышать, что происходит за стеной, она различила громыхающий голос трактирщика, который произнёс зловещее слово…

Кот.

Когда Ловкач попрощался с Щёлкни и, напустив на себя безразличный вид (на случай, если за ним следят), затерялся в толпе, петляя между ног прохожих, он привёл свой план в действие. Прыжок, молниеносный забег – и кот оказался у неприметной двери «Старого чеширского сыра». Не у чёрного входа, где ежедневно копятся ароматные рыбные кости и остатки пудинга, и где наверняка Щёлкни с другими бездомными котами соберутся сейчас на ужин. Нет. Ловкач направился прямёхонько к парадному входу. Немыслимая дерзость.

Но перед дверью его настигло сомнение – не в самом плане, а в возможности его исполнения. Идеальный план был идеально разрушен… дверью.

Только не это!

Ловкач ненавидел двери.

Он отступил на пару шагов в раздумье.

Он посмотрел на свою правую лапу.

Затем на левую.

Затем на круглую дверную ручку. И тут, будто бы отвечая его мольбам, из тумана появилась рука в перчатке и открыла дверь.

– Добрый вечер, мистер Мур, – произнёс обладатель руки. Голос его был раскатистым и басил не хуже большого органа в соборе Святого Павла.

Проигнорировав приветствие, Ловкач шмыгнул внутрь. Мужчина и его спутник последовали за котом.

– Кусок сыра и буханку хлеба, Генри, – крикнул мужчина хозяину. – Мистер Коллинз сегодня чертовски голоден.

Он извлёк обшитую кожей записную книжку из кармана пальто и положил на стол.

– Кто это с вами? – спросил Генри.

– Вы ведь знакомы с Уилки*. Он только что закончил работу, которая взбудоражит Лондон. Она о призраке женщины в белом…

– Писатели, – вздохнул Генри. – Нет, я имел в виду: почему этот здесь?

Хозяин трактира кивнул в сторону кота.

Когда все оглянулись на Ловкача, тот ответил им самым свирепым взглядом, на какой только был способен.

– Ещё один постоянный посетитель «Сыра», – со смехом сказал мистер Коллинз, отвесив поклон Ловкачу. – Принесите ему лучший кусочек, Генри.

Обладатель музыкального голоса снял шляпу, плащ и повесил их на крючок.

– Возможно, он наслышан о твоих бедах и желает предложить свою кандидатуру в качестве ловца крыс. Он выглядит достаточно свирепо, чтобы справиться с этой работёнкой.

Слова человека звучали серьёзно, но тон его, казалось, был шутливым.

«Надо бы приглядывать за этим», – подумал Ловкач.

– Ловца мышей, сэр, – заметил Генри полушёпотом. – Простите, сэр, но в «Сыре» нет крыс, хвала Всевышнему! Вполне хватает маленькой мышки, чтобы довести Адель до истерики, а мою бедную маленькую Нелл чуть ли не свести с ума. С тех пор как Крумс стала нашим поваром десять зим тому назад, «Чеширский сыр» преобразился, и каждая мышь, пронюхавшая об этом, считает своей обязанностью прийти и потребовать долю.

Генри вздохнул с досадой.

– Что ж, ловец мышей, давай знакомиться.

Трактирщик подался вперёд, упёрся руками в колени и принялся осматривать Ловкача с пристрастием. Лондонские переулки, доки и сточные канавы довольно грубо обходились с молодым котом. Коварные, непредсказуемо виляющие двуколки*, горшки с цветами и неизбежные мётлы рыбных торговок наградили его рваным ухом, множеством царапин и узором из шрамов. Довершал картину крючковатый хвост: казалось, что кто-то однажды сломал его, но с какой целью, неясно.

– Настоящий кровожадный котяра, – произнёс наконец Генри. – Но сможет ли он ловить мышей, мистер Диккенс?

Великий писатель, однако, не слушал его. Он уселся в углу и, достав блокнот, энергично записывал что-то – записывал и вычёркивал, записывал и вычёркивал, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг.

– Оставьте его, – кивнул в сторону друга мистер Коллинз. – Он в порядке. Говорит, что никогда больше не будет писать.

– Что? Никогда не будет писать?

– Всё из-за того, что у него нет завязки, – ответил мистер Коллинз. – Скоро выйдет первый номер его нового журнала, а бедный Чарльз не может найти подходящее начало для повести*. А что до кота, то я могу только посочувствовать вашим мышам, Генри. Конечно, если по внешнему виду этого плута можно о чём-то судить.

Ловкач наградил мистера Коллинза грозным рычанием.

А по другую сторону стены через тонкую трещину дымчато-серая мышь с возрастающей тревогой наблюдала за происходящим и слушала.