© Паркин В.П., 2012

© ООО «Издательский дом «Вече», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Утро первого октября 1911 года поручик Кудашев Александр Георгиевич встретил на Красноводском кладбище. День только начинался, обещая быть жарким и пыльным. К могиле отца поручика провожал бывший подчиненный покойного Кудашева-старшего – вахмистр жандармерии Сурков.

– Жалость какая, ваше благородие! – сокрушался Сурков. – Всего ничего, на пять дней не успели к похоронам. Но не сомневайтесь, все было по чину: и прощание в офицерском собрании, и отпевание в храме, и кресты на подушечке, и воинский салют троекратный вашему батюшке! Обед поминальный был, честь по чести, в офицерском собрании. Все начальство – от уездного до портового – с женами, купцы местные и астраханские, туркменские баи тож… Из Асхабада начальник был, венок привез, о вас спрашивал.

– Кто именно, не вспомнишь?

– Из наших. Его высокоблагородие подполковник князь Дзебоев Владимир Георгиевич. Сами, верно, знаете. Они с вашим батюшкой, если слышали, и турецкую вместе прошли, и в ахалтекинском походе поучаствовали…

Красноводское православное кладбище ничем примечательным не отличалось от иных, подобных ему, провинциальных погостов необъятной России. Деревянные кресты, холмики, аккуратные оградки, лишь кое-где каменные плиты с вырезанными крестами, именами и датами рождения и смерти.

По главной аллее рядами росли акации. Несмотря на октябрь, деревья еще не обрядились в осенний наряд – Туркмения! И не просто Туркмения – Красноводск. Здесь жарко, почти всегда ветрено и плохо с пресной водой. Вот и сейчас кладбищенский сторож из большой жестяной лейки поливает дорожки, носит ведрами воду из неглубокого бассейна и льет по полведра в подножие каждой акации…

– Пришли, ваше благородие. Вот она, могилка. Вы побудьте тут, а я вас на квартире подожду, за водой схожу, чаю вскипячу.

Свежий холм серо-розовой глины вперемешку с каменной галькой. Православный крест с аккуратно вырезанной овальной доской, прибитой посредине. Свежеоструженная сосна креста «плачет» прозрачными янтарными каплями смолы. На доске каленым железом выжжен крест Святого Георгия и надпись кириллицей: «Кудашев Георгий Александрович, 1853—23.IX.1911». На кресте, на оградке – несколько венков восковых цветов, перевязанных георгиевскими лентами и серебряным галуном. Рядом – вторая могила, земляной холм убран под «голгофу» – надгробие красного кирпича. Потемневший крест также с овальной доской: «Кудашева Надежда Емельяновна. – XII.1905». Обе могилки обнесены новой оградкой, внутри оградки – скамеечка, низенький столик, за которым можно помянуть представившихся добрым словом и рюмкой водки. Этот обычай не сегодня родился и не завтра будет забыт.

– Вот и я. Мама, папа… Я вернулся. Живой…

Молодой Кудашев узнал о смерти матери еще во Владивостокском военном госпитале, получив от штабного писаря отцовское короткое письмо. О смерти отца – час назад, только переступив порог Красноводского уездного жандармского отделения, начальником которого еще девять дней назад был ротмистр Кудашев-старший. Сейчас, стоя у родительских могил, Александр вдруг осознал, что эти земные материальные атрибуты потустороннего мира, поглотившего родителей, для него не имели никакого значения… Ему не привелось увидеть ни отца, ни мать мертвыми. Они остались для него живыми. Слез не было.

Кудашев вздохнул, вынул из кармана несколько яблок и горсть конфет, купленных на привокзальном базаре, и аккуратно разложил скромное угощенье на столике. Такой «помин» не пропадет, бедный человек или вездесущие мальчишки порадуются поминальным яблочкам.

Он встал, одернул гимнастерку, подтянул ремень, надел было, но тут же снял форменную фуражку. Огляделся. Невдалеке, у соседней могилки, женская фигура в траурном платье. Черная шляпка с короткими полями, черная вуаль, белый платочек прижат к глазам. Плечи подергиваются в беззвучных рыданиях. Александр Георгиевич отвернулся. Руки сами вынули из нагрудного кармана портсигар. Скрипнула дверка ограды. Женщина в траурном платье выходила на аллею акаций. Заторопившись, оступилась и на секунду оперлась об оградку Кудашевых. Александр Георгиевич молча поклонился. Ему не ответили. Маленькая ручка в черной кружевной перчатке отпустила дверку. Кудашев успел увидеть на пальчике незнакомки тонкое серебряное колечко с камешком-бирюзой. Кудашев повернулся лицом к могилам, низко поклонился и вышел на аллею акаций.

Над кладбищем мягкой бархатно-малиновой волной проплыл удар церковного колокола. Заутреня.

Храм встретил Кудашева запахом березовых углей, а через минуту – ароматом ладана, топленого воска, звучным баритоном начавшего службу священника. Кудашев купил несколько свечей, стараясь не казаться неуклюжим, зажег и поставил свечи у бронзового распятия, куда обычно ставила свечи матушка, молясь «за упокой» дедушек и бабушек… И вдруг – словно открылась давно забытая страница из далекого детства: «Свечку зажжём, у Богородицы поставим, помолимся, пообещаем не баловаться, и у Сашеньки животик болеть не будет!»… Сами собой брызнули слезы, из груди рванулись далеко уже не детские рыдания: «Мама, мамочка моя, мамочка!»…

– Ваше благородие! Ваше благородие, вам телеграмма! Служебная, срочная! – услышал Кудашев шепот вахмистра Суркова.

Церковь пришлось покинуть.

Горячий «афганец» мгновенно высушил слезы.

Телеграмма была по-военному лаконичной: «Поручику Кудашеву Александру Георгиевичу. Срочно прибыть в Асхабад в распоряжение начальника и командующего войсками Закаспийской области. Помощник начальника и адъютант командующего подполковник Дзебоев».

– Это все?

– Никак нет. Еще почтовая карточка. Приватная. От соседки вашей. Хотела вас увидеть, не дождалась. За ней приехали на фаэтоне, увезли, – Сурков протянул Кудашеву плотный картонный прямоугольник.

На аверсе «Postcard» – репродукция с картины Василия Верещагина «Подавление индийского восстания англичанами». На обороте – несколько строк, написанных правильным школьным почерком гимназистки-отличницы: «Милостивый государь Александр Георгиевич! Я сочувствую вашему горю. Моя мама была подругой вашей матери. Мама умерла на следующий день после смерти Георгия Александровича. Я уезжаю недели на две в Асхабад к своей тете. По возвращении передам вам некоторые вещи ваших родителей. Елена».

У дома, где квартировали Кудашевы, поручика ждала казенная пролетка.

– Ваше благородие, господин поручик! Карета подана, вот билет в первый класс, поезд Красноводск – Ташкент через пятнадцать минут отправляется!

2 октября. 1911 год