— Ну… Пойдем тоже? — я не могу теперь говорить с ним так, как это было прежде. Ощущение такое, будто мы с Лорелом… Нет, Хароном, когда-нибудь я к этому точно привыкну… В общем, меня одолевает вполне закономерное ощущение того, что я совсем не знаю этого человека. А потому и тема разговора не подбирается — я не понимаю, что могу сказать тому, кто оказался мне совершенно не знаком.

— Да, пойдем. — он не смотрит на меня. Похоже, чувствует он себя так же, как и я.

Вчера мы примирились. Вчера мы обнимались. Но уже сегодня тонкая нить отношений, не ставшая снова крепкой, натянулась. Несмотря на то, что я кое-как запрятал гнев внутри себя, а Лорел объяснил все, что привело его в Сван Вейли, на то, чтобы сделать жизнь как прежде уйдет немало времени.

Нельзя за одну ночь полностью восстановить наши с Хароном отношения после того, что вчера произошло. Даже после разговора по душам. И я это понимаю.

Пора перестать тонуть в бесполезных, ни к чему не ведущих мыслях. Надо просто взять себя в руки и пойти на кухню — узнать, что от нас с Хароном хочет Смерть и почему это настолько важно, что он пришел в дом могильщика лично.

Я выдергиваю себя из оцепенения и делаю первый шаг назад. Лорел вздрагивает, как будто тоже выныривает из пучины размышлений. Глаза его затуманиваются, а губы подрагивают — я вижу это, пока разворачиваюсь. Уйти достойно трудно. Ноги плохо слушаются, сердце просится на волю. Но я выпрямляю спину, развожу плечи, чуть вздергиваю голову и иду — медленно, широким шагом, стараясь не выдать истинного волнения. Харон семенит за мной, и его неуверенные шаги шарканьем отдаются у меня в голове

Когда мы с артеком заходим на кухню, оказывается, что оба стула уже заняты. На моем сидит Селина, закинув ногу на ногу. Благо хоть длинная юбка все скрывает, не хватало мне еще от вздорной артек получить по макушке за непреднамеренное подглядывание. На стуле Лорела расположился Смерть, прямая спина и уверенный взгляд которого совсем отличались от затравленного вида его сына.

Что ж, постоять у столешницы тоже можно. Тем более, я весь день просидел с Гейлом на одном месте. Постою уж, не развалюсь.

— Перед тем как рассказывать о том, что мы решили на совете артеков, я хочу спросить… — Смерть смотрит только на меня, и серьезный взгляд его глаз пробирает до костей. Я опираюсь на столешницу рядом с Хароном. Вся наигранная уверенность уходит. — Вы рассказывали Мортему легенду о Хаосе?

— Нет, папа, мы не успели. — Селина отвечает прежде, чем Харон успевает хотя бы раскрыть рот. Непонятная мне самодовольная улыбка появляется на ее губах, когда Смерть медленно кивает.

— Что ж, тогда наш разговор чуть затянется. — невозмутимость старшего артека никуда не девается. Ни мышцы не дергается на лице. — Попрошу расположиться поудобнее, эта легенда довольно продолжительная.

— Нам вполне удобно. Правда, Харон? — я смотрю на него, пытаясь наконец перебороть себя и начать проклятый разговор. Надо восстанавливать эту чертову нить отношений, пока я ее не упустил из рук. Избегание и самоуверенность лучше не сделают.

— Да, вполне. — он задумчиво смотрит в пол и не сдвигается, даже когда я чуть приближаюсь к нему.

О чем он думает? Что за мысли крутятся в его голове? Что знает он, чего не знаю я? Почему я никак не могу простить его и примириться, хотя уже знаю все?

Но задаваться этими вопросами серьезнее времени уже не остается.

— Итак… Давным-давно, на заре нового человечества… — Смерть начинает рассказ, его голос спокоен и размерен, но брови наконец чуть дергаются, а губы поджимаются. Я знаю этот жест по Харону и Селине — их отец волнуется точно так же. — В мире артеков жили два брата. Смерть и Хаос — так их звали. Старший брат, Смерть, был наглецом и хамом, грубияном каких поискать, да еще и авантюристом, подобного которому не рождалось более никогда. Он не знал покоя, везде искал приключений и опасностей, с головой окунался в любой кипиш, который могла предложить ему судьба. — он рассказывает о себе так… Нелицеприятно. Это интересно. Я никогда не смог бы так спокойно говорить о том, каким неприятным человеком был (и есть?). Стук пальцев по столу становится секундной мелодией, но мужчина быстро берет себя в руки. — Младший же брат, Хаос, был, наоборот, робок и нежен, скрытен, даже в какой-то мере труслив. Он был домашним одиноким мальчиком, для которого собственный маленький мирок был в десятки раз важнее любых приключений. Но, несмотря на их различия, они были очень близки. Смерть младшего брата опекал, заботился о нем со всей своей грубой нежностью, любил всей душой. Особенно после одного неприятного случая. — Смерть на время замолчал, словно собираясь с мыслями. Интересно, а эту историю он тоже расскажет? — Хаос же… Хаос же был влюблен в своего брата. Как человек бывает влюблен в человека. Вот только в просторах его разума уже давно властвовало безумие. Сознание его давно пошатнулось, разум затерялся в пучинах страха и ревности. Но Смерть был слеп… Так слеп по отношению к нему. Он не видел ничего плохо в приступах агрессии брата, в его нездоровой привязанности, в его странных переменах настроения.

Смерть снова прекращает рассказ на долгие пару секунд. Тяжело вздыхает, поджимая подрагивающие губы. Видно, ему безумно тяжело рассказывать о том, что происходило раньше. И это понятно — я уже понял, что история Хаоса закончилась совсем не хорошо, раз он теперь желает мести.

— Однажды Смерть влюбился в девушку. Прекрасную юную Фиону, Богиню красоты из измерения Природы. Они хорошо общались, быстро сдружились. Водоворот чувств закружил их и сплел две нити судьбы в одну. Хаос остался в стороне. Смерть забыл о нем в своем безумном порыве, усмирившем его неутомимую страсть к приключениям. Фиона настолько очаровала его, что в один прекрасный момент Смерть решил даже заключить брак с ней, подобно тому, как это делают люди.

Селина тянет руку в сторону отца. Она знает, что будет дальше. И тянется, пытаясь поддержать родного человека не словом, так делом. Но тот не позволяет ей, отодвигая руку в сторону. Кажется, не только у меня тут проблемы с родными.

— Но свадьбы так и не состоялось. Ревность и безумие — страшные вещи. Они завладели Хаосом полностью и сподвигли на страшное преступление — убийство. В своей ярости он разбил сосуд юной Фионы, а когда его попыталась остановить мать всех артеков, Прима, он убил и ее. Не специально, просто потому, что не смог усмирить зверя в себе. — правой ладонью Смерть тянется к волосам, длинными пальцами судорожно зарываясь в них. Темные густые пряди рассыпаются по плечам, я наблюдаю за тем, как они волнами струятся по его спине. — Когда Смерть увидел, что сделал Хаос, он пришел в ярость. Глупый маленький артек вытащил из ножен меч… И сильно ранил любимого брата. Как физически, так и морально. — Смерть поворачивается в мою сторону и тяжело ухмыляется. Почему ты смотришь на меня? Почему на меня? Почему не на Селину, не на Харона? Почему я? — Я добил его. Уничтожил остатки здравомыслия, стерев с лица земли его измерение и выбросив его самого в мертвый мир.

— Пап… — Лорел хочет что-то сказать, но прерывается на половине фразы. Интересно, ему просто нечего сказать, или он не может собрать мысли в кучку?

— Ничего, Харон. Теперь уже нечего скрывать. — мужчина непрерывно треплет пряди волос. Я не могу оторвать взгляда от этого постоянного движения тонкой ладони. За Хароном я такого никогда не наблюдал. Похоже, не все привычки он перенял у отца. — Теперь, когда Хаос вернулся, чтобы отомстить, скрывать все равно ничего не получится.

В какой-то мере он прав. Но боль в глазах мужчина скрыт все равно не может, как и тяжесть сказанных слов. Проблемы валятся одна за другой. Поиски Харона-Лорела уже не кажутся таким трудным заданием, хотя бы потому, что впереди — решение вопросов с, очевидно, больным на голову артеком, жаждущим расплаты за свою боль. Весело. Спасибо, жизнь, ты умеешь удивлять.

— Давайте перестанем вспоминать тяжелые события, хорошо? — Селина, похоже, хорошо понимает чувства отца. Но тот на нее даже не смотрит. — Мортем, ты ведь понял, что произошло, да?