— Правда не всегда хороша… — слова срываются с губ вместе с тяжелым выдохом. Чего-чего, а этого я узнавать совсем не хотел.

— Ну да, а ты думал? — Черт!

Гейл стоит в пустом дверном проеме, игриво помахивая звенящим пакетом. На его губах — задорная ухмылка, невероятно теплая и добрая. Шестеренки шевелятся в голове, подбрасывая мне ненужные ассоциации. У Харона ухмылка точно такая же… Была, по крайней мере. До того, как я привел Селину и Еву к нему. Окей, вот прямо сейчас я понял кое-что еще — я сам разрушил свою идиллию. С другой стороны, мне страшно представить, что могло случиться со мной и Хароном, если бы рядом не оказались девушки. Вероятность нашей смерти была бы стопроцентной.

— Чувак, у тебя лицо такое, будто тебе палку в жопу запихали. — Гейл подходит к дивану и опускает пакет на мои ноги. Я отлично ощущаю холод бутылок, причем не маленького размера. Кто-то опять решил побухать, окей, не мне его судить.

— Да я и чувствую себя так же. — шутить нет никакого желания. И пить тоже. Собственно, и жить-то мне не сильно хочется. Интересно, было бы мне лучше, если бы я все же сдался тьме? В Храме Жизни хорошо, если судить по тетрадке Евы… Эгоистично, конечно, но все лучше, чем чувствовать себя так, как сейчас.

— Ну-ка, давай, рассказывай, что вчера случилось. — он сдвигает мои ноги с дивана весьма настойчиво. Я не сопротивляюсь — опускаю стопы на пол, освобождая Гейлу место. Ни смысла, ни желания упорствовать и играться тоже нет.

— Моя жизнь окончательно пошла по пизде. — я перевожу взгляд с его счастливого лица на потолок. В серой высоте расцветает букет из трещин, которые вполне могли бы охарактеризовать мою жизнь — едва держащуюся на святом духе и вере в лучшее.

— Очень подробно, спасибо. Я прям сразу тебя понял. — Гейл лезет в пакет и вытягивает оттуда первую попавшуюся банку. Судя по его мату, это не то, что друг хотел употребить прямо сейчас. Меня даже на смешок пробивает, правда, на совсем уж слабый. А прежний Мортем заливался бы смехом с этой сцены… Каким же я стал унылым, Боже, аж самому от себя тошно. — Чувак, чем кислее становится твоя рожа, тем больше я волнуюсь. Выкладывай, не тяни кота за яйца!

— Вчера я убежал, да? — я сажусь, подтягивая колени к груди. Обнимаю себя, смотря на Гейла в упор. В профиль он красив — и этого не портит ни выцветшие волосы, ни чуть свернутая в сторону челюсть. Знакомое лицо чуть отрезвляет и возвращает из невеселых мыслей в еще более невеселую реальность. — Я… У меня появились догадки насчет сущности Харона.

— Они не оправдались, да? — Гейл ковыряется в пакете, и шуршание сводит меня с ума. Хотя моему мозгу и так уже нанес летальный ущерб, так что бояться еще больших повреждений не стоит.

— Если бы. — хорошо было бы, если бы они не оправдались. Трещина не стала бы больше, а жизнь еще могла бы стать прежней. Ну хоть чуть-чуть, так, немножко… — Я оказался прав. Харон… Это Лорел. — фраза получается вымученной, от нее жжет язык и глаза. От правды суть Лорела не изменилась. Но все вокруг стало совсем иным.

— Что? — Гейл наконец оторвался от пакета, наградив меня удивленным донельзя взглядом. Спасибо хоть на этом, алкаш малолет… Ой, блять, он же старше. Финита ля комедия, я приехал. Можно паковать чемоданы и ехать в дом престарелых. И, да, это истерика.

— Харон это Лорел. — я повторяю, и на этот раз фраза становится как хлыст. Больно бьет по сердцу, от чего мурашки бегут по спине. Удержаться на грани трудно. Еще немного, и я точно устрою тут драматический театр. — Он… Он от кого-то скрывался. Я так и не понял, от кого, но… Вот, он пришел к нам в город. И… И… — я хватаюсь за голову. Не могу даже слова подобрать! Как объяснить то, что сам принял с большим скрипом? Да никак!

— Мортем, ну-ка. — я слышу шорох одежды. Гейл оказывается рядом, и его пальцы заботливо отводят мои ладони от головы. — То есть… Лорел — Харон, да? Я правильно понял, что твой сосед — божественное существо, которое сбежало со своего поста, оставив семью, и скрылось у нас в городе?

— Да… Почти. Он не сбежал. Он спрятался. — я поднимаю голову — лицо Гейла совсем близко. Он улыбается, но в глазах его я вижу тревогу. Он ведь знаком с Хароном так поверхностно… Наверняка, он сейчас мало что понимает. — За ним вели охоту, ну и… Он укрылся. У нас.

— Но он все равно божественное существо? — на мой кивок Гейл пораженно отстраняется. Рот его чуть приоткрыт, и от того все лицо принимает смехотворное выражение. Если бы у меня были силы, я бы смеялся. Но я уверен, что хоть один смешок, и я напрочь завязну в истерике. — Каков хитрец. А он неплох, пять месяцев скрываться от преследования, находясь прямо на виду.

— Гейл! — он скрывался так близко ко мне! — Меня не это волнует. Он врал мне!

— Ты сам говорил, что его преследовали. Если бы меня преследовали, я бы тоже ничего не рассказывал о прошлом своему пятнадцатилетнему другу. — он лукаво смотрит на меня, но, очевидно, замечает, как я скривился. Улыбка не сходит с его губ, но я замечаю, что он начинает хмуриться. — Хей, только не говори, что обижаешься на него.

— Да не обижаюсь я! — не то чтобы это неправда… Но частичка оной есть. Я отлично понимаю, что у Харона были причины скрываться, и очень даже весомые. — Но… У меня такое ощущение, что вся моя жизнь — сплошная ложь. Сначала родители с их «неидеальные дети отвратительны», потом бабушка, оказавшаяся ведьмой с какими-то там силами… А теперь Лорел! Этот вообще оказался артеком, охота за которым мне всю жизнь с ног на голову поставила!

— Эх… — Гейл вздыхает и опускает глаза в пол. — Не представляю даже, как ты себя сейчас чувствуешь. — вот и закончился поток слов. Ожидаемо. Тут нечего и не о чем говорить. Обычных слов не хватит ни чтобы выразить все, ни чтобы поддержать. — Я, конечно, хочу тебе помочь, друг, но… Черт, да мне такого даже и не снилось, а ты знаешь, какие у меня бывают упоротые сны. — я вижу, что Гейл хочет быть позитивным и подбодрить меня таким образом, но… Но у него не получается.

— Вот и мне такого и не снилось… — безнадега. Полная.

Я замолкаю, не зная, что еще могу сказать. Я не злюсь, я не рад, я не расстроен. Я просто… Растерян и сломлен. Да, мне все еще трудно принять такие изменения в своей жизни. Да, я консервативная, не желающая ничего принимать и никого понимать мразь. Но… Но как я могу так просто смириться с тем, что Лорел оказался Хароном? Он мне врал! Он не объяснился мне, хотя вполне мог! Я никогда не выскажу ему претензий в лицо, помня о его истории и сочувствуя его тяжбам. Но внутри я все равно буду сгорать и мучаться от непонимания собственных чувств и желаний. И этот круг не прервется до тех пор, пока я не рвану. Ну или не подохну к чертям.

Поздравляю, Примумнатус, ты снова меня нагнул.

— Ха! — Гейл, кажется, чуть отошел от потрясения, потому что с новыми силами нырнул в пакет. Пара секунд, и тусклому свету предстает небольшая бутылка джин-тоника. — Кто-то мне его обещал, конечно, но мне захотелось прямо сейчас.

— Нет, Гел. — неа. Пить в такой ситуации — последнее дело. Алкоголем и забытием делу не поможешь, а только усугубишь свои и без того не малые проблемы.

Бля. Я что, и вправду об этом подумал? Я, мальчик с любовью к алкоголю, сигаретам и побегу от проблем, подумал, что алкоголь не выход? Не «не хочу сейчас пить», а вполне осознанное «нельзя напиваться, этим делу не поможешь»? Вот он — истинный край. Вся моя суть, все то, чем я сам себя сделал — все это рушится и ломается. Осколки не собрать, разбитую чашку не склеишь. Что есть под всей этой мишурой, которую я так старательно собирал долгие годы отцовской тирании? Ничего. Вселенская пустота, ноль без палочки, чернота космоса — это все, чем я являюсь без того, что дали мне Гейл и ребята.

Мне становится страшно. Страшнее даже, чем перед физической смертью. Я не хочу… Не хочу быть пустым. Это не весело. Это мучительно и больно, это чертовски неприятно, это… Это конец всему. Потеряв себя, я потеряю последние шансы жить — пусть так, как мне навязывает Примумнатус, все равно. Потому что без морального стержня, без первоосновы, все, чего я достиг — мусор.