— Я растерян, Гейл. Я хочу отрицать это, но не могу, потому что вижу все и все понимаю. — жалкий позорный всхлип рвется из горла. Я слегка пьян, буря эмоций во мне только разгорается. — Я не знаю, что мне делать с этим! Поверю я или нет — ничего не изменится. Реальность никуда не денется от моего неверия. И это самое страшное.

— Да-а-а, дружище. Ну ты и попал. — Гейл вздыхает и откидывает голову, смотря в потолок. Лицо его серьезное, в голосе не осталось смешливых ноток. Правая нога медленно стучит по бетонному полу, и в тишине здания каждый стук становится взрывом. — Я бы счел все это бредом. Но эту невероятную хрень рассказываешь мне ты. Как бы ни хотел, а не могу не поверить в нее, особенно после того, как сам заставил рассказать.

— Прости, что втягиваю тебя в это. Но я не могу не поделиться, я один с этим не справлюсь. — я мог бы смолчать, увильнуть, соврать. Но у меня нет на это сил. Напуганный и растерянный, я злюсь и смеюсь в попытках убежать от нависшей надо мной правды. Правды обо мне и моей бабушке, за которой я всегда замечал странности, что бы не вякнул Селине.

— Говоришь, ты этим не управляешь? — Гейл выпрямляется и хватает бутыль с виски. Он хлещет прямо из горла, и я вижу, как по его подбородку начинает стекать кровь и редкие капельки виски. Дымная фигура Гейла растворяется и снова собирается. Словно бы она растерянна и испугана.

— Совершенно. Гейл, мне страшно. Я не знаю, чего от всего этого можно ожидать. — я прижимаюсь к его ноге и кладу голову на бедро. Его длинные пальцы путаются в моих волосах и от их тепла и ласки мне становится легче. Он нежно проводит у меня за ухом, осторожно зарывается в волосы и гладит осторожно и ласково.

Я сгораю от стыда и тону в испуге. Но Гейл держит меня, словно бы спасательный круг утопающего. Его теплые пальцы, его сорванное дыхание, его тяжелый, но теплый взгляд — моя связь с этим миром, который изменился слишком внезапно. Я не успеваю, я теряюсь, я сбит с толку и уничтожен. Но лучший друг разделяет со мной правду, которая раздирает мой мир на до и после. Даже после того, как я предал его, он все еще со мной. Держит в этом мире и не дает потеряться в волнах сомнений. Еще раз — за что я заслужил такого друга?

— Мортем, влезь по полной. — я поднимаю голову и сталкиваюсь с ним взглядами. Он ухмыляется. Но в его глазах я вижу тревогу и страх за меня. Дымная фигура покачивается в воздухе, растворяясь и снова собираясь.

— И так уже. — я не могу не ухмыльнуться ему в ответ. Во мне сейчас так много непонимания, оформить в слова которое я не могу. А Гейл все равно понимает.

— Значит, не сдавайся. Они не отпустят тебя? Да и хорошо! — он вынуждает меня подняться на ноги легкими тычками стопой в бок, а затем усаживает рядом с собой и хватает за плечи подрагивающими пальцами. — Ты впутан в это по праву рождения. И если не можешь уйти, значит не сдавайся! Лезь, пока тебя не остановят и при как танк на встречу приключениям!

— Глупый совет. — Гел ко мне так близко. От него пахнет виски, а его горячие руки крепко стискивают плечи. Вдох обрывается сдавленным хрипом. Я улыбаюсь. — Ты не умеешь советовать.

— Какой есть, уж прости. — друг хлопает меня по плечу ободряюще и обнимает, прижимая к своей крепкой груди. — Ты у меня сильный, Мортем. Не реви, а сожми зубы и борись, пока воздух в легкие не перестанет поступать, а сердце не остановится.

— Ты как всегда прав. — от Гейла пахнет потом, виски и кровью. Но его объятия позволяют мне успокоиться. — Я прощен?

— Однозначно. — Гейл слишком горяч. Жар его тела так силен, что мне становится от него плохо.

Я отстраняюсь до того, как успеваю даже подумать о чем-то неприличном. Уже пьяный и толком не соображающий, я не хочу творить что-то такое, о чем пожалею потом больше, чем о том, что втянул друга в свои проблемы с иным миром. Гейл — мой друг, и никакой романтик между нами нет, быть не может и никогда не будет. У меня есть Лорел. Вот если бы он меня так обнял, да прижал, да успокаивать начал, у меня бы что-то дернулось внизу. Впрочем, если бы так сделала Селина, я бы тоже не сдержался. Но чтобы с Гейлом? Ну нет, святость дружбы пьяными выходками не портят.

О чем я думаю? О чем я, черт меня побери, думаю?

— Что, возбудился, геишко? — знающий о моей ориентации и предпочтениях друг хмыкает, но отстраняется. Он принял меня таким, помог мне принять себя таким, но смириться с моей ориентацией все равно не смог.

— Еще чего! Вот был бы ты Лорелом или на крайняк хотя бы Викторией Шемир, я бы еще подумал. — Гейл дергается, но едва ли это серьезно.

— А, так значит с Лорелом ты живешь не просто так? — он тихо хихикает и снова тянется за бутылкой, сведя покрепче ноги. Неумелая шутка должна избавить нас от напряжения и давящей правды.

— Я то и не против жить не просто так, а вот он — очень даже. — Гейл всегда умел переводить тему. А я всегда позволял ему это делать. — Он не гей и даже не би и вообще женат был.

— И? Что, его женушка ревнива? — пьянки к добру не ведут, нет. Но нам весело.

— Она мертва, Гейл. А у него после той аварии хромая нога, огроменный шрам на горле и еще больший — на животе. — он обмолвился об этом мельком, и то, когда я увидел шрам на горле и поинтересовался. — Вот такущий! — я провожу по животу длинную полосу дрожащими пальцами. И нисколько не привираю.

— Оу… — друг цыкает и опускает было взгляд в землю, но тут же приободряется. — А как это ты шрам у него на животе разглядел, мммм?

— Ха-ха, Гейл! — к черту все тревоги. Пусть весь этот чертов мир даст мне время и свалит на часик-другой.

В итоге часик-другой превращается в три часа непрекращающейся пьянки. На двоих мы допиваем виски, шутим шутки и болтаем обо всем не серьезном, что только есть в наших жизнях. Я рассказываю другу о том, как выглядит Селина и, смеясь, вякаю, что не против был бы поразвлечься с ней. Гейл заливается смехом, говоря, что такой девчонке я нужен как третья нога. Я это признаю, и вот мы уже вновь смеемся. Обнимаясь и хохоча, мы забываем о времени почти полностью. Я посылаю ко всем чертям проблемы и даю себе волю. Появляется счастье, появляется вера в лучшее. Вечеринки с Гейлом на пару всегда помогали мне прекратить плакать. С чего бы не начинались — с драки ли, со спонтанного предложения ли.

Только звонок Лорела отвлекает меня от нашего несерьезного пьяного веселья.

— Алло? — мой язык заплетается, я все еще хихикаю, а сидящий рядом Гейл пытается встать на ноги и добраться до своих пакетов.

— Мортем, где ты? — Лорел серьезен, и его тон мог бы смутить меня. Особенно с учетом того, что он отпустил меня на три часа, а прошло уже в лучшем случае шесть. Но я слишком пьян, чтобы париться.

— Я в… В Горд-он-Сайд. — вот и почем икота и заикания разобрали меня прямо сейчас? Хаха, знатно меня колбасит.

— Мортем, ты в курсе, сколько сейчас времени? — вот и врубился режим «папочка проблемного подростка».

— Аха. Много. — едва сдерживая смех, я наблюдаю за тем, как Гейл все-таки добредает до пакетов, зарываясь в них в поисках чего-то.

— Домой. Живо. — воу-воу-воу, это уже серьезно. Настолько угрожающего тона у Лорела еще не было.

— Угу, сейчас пойду. — не хочу домой. Не хочу снова видеть Руби и ее друзей. Я устал от этого дерьма больше, чем от своей никчемной жизни. — Ой, кстаааати. Можно я приведу своего друга? Ему н-негде жить сейчас, ну и…

— Нет. Никаких друзей. — окей. Прости, Гейл, ночевать тебе тут сегодня.

— Окей-окей, я понял. Скоро двину домой. — мне бы еще встать на ноги нормально, там и подумаем, как я буду добираться.

— Уж постарайся. Я очень за тебя переживаю, Мортем. — он отключается, а я выпадаю в прострацию.

Лорел за меня очень переживает. Конечно, я знаю это. Отчасти поэтому я им заинтересовался — никто больше не переживал за меня, кроме Гейла. Никому я не был нужен после смерти бабушки. Потому, когда добрый могильщик дал мне целый ворох своего внимания, я втюрился в него по-уши. Но теперь-то я что творю? Такими темпами я разочарую его полностью и лишусь последнего человека, который заботится обо мне.