Всем вам, наверное, знакома жизнь среднестатистического подростка. Кризисы, непонимание, самобичевание, боль, потери, признание и, снова, непонимание. Лестницу «вверх-вниз» все прекрасно представляют и, вероятно, много раз, уже, проходили её. Её прошла – и я. Не единожды. Причём, шла долго и, достаточно, тяжело. Если сравнить, то у нормального подростка – пропорция «роста» и «спада» где-то 50/50, а у меня эта пропорция была немного другой, т.е. 80/20. «Падала» больше, чем «поднималась». Да, на мне Жизнь хорошо оторвалась. Судьбу, вообще, в расчёт не беру, потому, что в неё не верю.
Ежедневные падения заставляют поменять мировоззрение. Я мало, во что верю, на самом деле. По мне, так, то – что невидимо, априори, не существует. Это: не доказано, не проверено. А, значит – не существенно. Я нормально принимаю любое верование – и не ерепенюсь от одного упоминания о Боге. Его: сыне, ангелах, архангелах. На меня нормально действует святая вода – и крест не жжёт мне кожу. Я – нормальная, просто, гордость не позволяет мне креститься и молиться каждый день. Если я – атеист, значит – такова моя Судьба и Веру не поменяю. Глупо, когда ты полжизни не верил, а, потом, резко спохватился и побежал молиться. На мой взгляд, это – неправильно. Я презираю это. Если ты верующий – верь: от начала и до конца. Почему мы обращаемся к Богу, только, тогда – когда нам плохо; и не обращаемся – когда хорошо? Почему мы вспоминаем о нём – когда нашей жизни угрожает опасность; и не вспоминаем – когда живём спокойно? Мы по природе: самолюбивы и лицемерны. Просто, кто-то – это скрывает, а кто-то, даже – не пытается.
В детстве мне часто говорили, что ежедневно, между Раем и Адом, ведётся борьба за души. За мою душу, уже, давно не ведётся борьба, про неё: забыли и забили. Небольшая потеря. Мне от этого: ни тепло, ни холодно. Просто, потому, что: ни в то, ни в другое я не верю и, тем более, не верю – в переселение душ. Если, уж, душа куда-то и попадает (во что верится с трудом), то, уж, точно – не на небо и не под землю. Она в свободном полёте – и полностью принадлежит себе. Зачем ей, ещё, одно такое же бренное тело или мир с кучей: правил и наставлений?
Никто не мог меня переубедить или перетянуть на свою сторону в пользу определенной точки зрения. Я всегда стояла на своём и выходила из спора с высоко поднятой головой. Но, как ни странно, одного дня, а, точнее – момента, хватило, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову. Он заставил взглянуть на мир другими глазами. Заставил поверить. Это история о ситуации, когда неожиданно всё идёт наперекосяк.
Стоял обычный, ничем не примечательный летний день. Как помню – понедельник. Начало недели всегда раздражало, даже – не из-за учебы, а из-за того – что впереди было, ещё, как минимум, 5-6 дней, в которые ты полностью себе не принадлежишь. Но, сейчас, не об этом. Летом меня это не терзало. Я частенько путалась в числах и днях недели – на каникулах перестаёшь следить за этими мелочами, но этот день я запомнила хорошо. Как обычно, позавтракав, я собиралась, ещё, немного понежиться в кровати, но подруга моей мамы решила сделать мой день и пригласила к себе, забрать какие-то склянки. Припомнив её: дом, подъезд, этаж и квартиру, с говорящим номером – триста тридцать три, я направилась к ней. Про себя, снова, подметив, что будь её четырнадцатиэтажный дом чуть больше, вполне бы уместил и квартиру – шестьсот шестьдесят шесть. Тихо рассмеялась. Глупость какая! Код апокалипсиса. Набираешь в домофон число – и дом разносит к чертям собачьим. Спорю, все бы, тогда, начали винить: мистику и Демонов, нежели – таджиков, что строили этот бетонный саркофаг!
В сотый раз, сказав «спасибо» и отказавшись от чая за неимением времени, я поменяла пакеты между руками и направилась к лифту. Благо, он приехал быстрее, чем, когда я ждала его на первом этаже, видать, кто-то, уже, вызывал до меня, и он доехал с шестого без помех, что радовало. Уж, кто-кто, а я стремилась поскорее зайти в эту кабину и покинуть её с той же скоростью.
Так, уж, вышло, что без видимой причины, я стала участником клуба клаустрофобов. Просто, потому, что я боюсь лифтов. Панически. Особенно старых: с прожжёнными кнопками и мигающей лампой. Я, просто, боюсь застрять в этом гробу, без малейшего доступа кислорода. Но, наравне с этим, я боюсь – и рухнуть, из-за плохо закреплённых канатов; особенно – с одиннадцатого этажа! Каждый раз подобная вылазка к подруге мамы знаменуются для меня походом на эшафот. Я, просто, боюсь в один из дней не вернуться домой. Стоит дверям сомкнуться, и я становлюсь учеником Будды: «надеясь на лучшее и готовясь к худшему».
Делая глубокий вдох, я смыкаю веки и готовлюсь к худшему, мысленно отсчитывая этажи. Уверена, что не попадаю в ритм и, скорее всего – спешу или наоборот – медлю, но в какой-то момент лифт останавливается и двери открываются. Так, хорошо, что, даже – не верится. Я выдыхаю и поправляю пакеты с мыслью о скором освобождении и улице, но стоит мне открыть глаза, как меня охватывает паника.
Этаж полностью погружен во тьму, и, только, лампа на тонком проводке раскачивается из стороны в сторону, позволяя узреть, хоть, какие-то детали обстановки. Даже, в таком положении, я смогла точно определить, что это не первый этаж – это, уж, точно. Не знаю, как с остальными этажами, но первый был всегда освещён не одним, так – двумя источниками света: обычным и реагирующим на движение. Здесь же – был только один, но и он не внушал: уверенности, безопасности. А, наоборот, даже – пугал, вызывая самые ужасные ассоциации из ужастиков. В этот момент больше боишься какой-нибудь твари из преисподней, нежели какого-нибудь маньяка-насильника. Разум пугает куда сильнее обстоятельств – и это мой бич. Бывают моменты, когда и неверующий начинает сомневаться в отсутствии чего-то мистического. Так – произошло и со мной. Причина была довольно существенная – лифт в этом доме не останавливался на ходу!
Поставив пакеты на пол, я сделала попытку дотянуться рукой до кнопки с номером один. Поломки в наше время, уже, давно – не редкость; и такая оплошность, как остановка на середине пути – не пугала. Не пугала ровно до того момента, как одновременно с нажатием кнопки, я уловила в свете лампы тёмный силуэт. Двери почти сомкнулись, но, даже, небольшой щели хватило, чтобы впустить гостя. А точнее – гостью.
Это – была девушка. Ровесница мне, на первый взгляд. Её волосы были спрятаны под капюшоном чёрного балахона, только чёлка, закрывающая брови, выдавала истинный цвет – чёрный, угольный. Из-за тени капюшона, спадающей на лицо, я не могла разглядеть глаза, но достаточно хорошо видела её утончённый и по-детски курносый нос с пирсингом на правой ноздре. Насколько я могла судить, она была без косметики – лицо было чистое, губы без помады, хотя, глаза могли быть подведены. Она, будто специально, не поднимала голову, словно боясь столкнуться со мной взглядом, но губы, растянутые в улыбке, говорили об обратном – она знала, что я, здесь и, видимо, мне и был адресован этот жутковатый оскал. Верхние и нижние клыки были подточены, создавая образ какого-то зверя. Грудная клетка, вместе с шеей, были открыты. Балахон обводил их и покрывал руки, переходя в рукава. Грудь и талия были стянуты чёрным атласным корсетом, покрывающим ремень обтягивающих чёрных джинс.
Двери лифта захлопнулись, и он начал опускаться вниз. Девушку же это не коробило. Она, лишь, опёрлась спиной на двери, и, скрестив руки на груди, чуть выставила правую ногу вперёд, заведя левую назад. Она была обута в чёрные кожаные туфли-стрипы на достаточно высокой шпильке.
Девушка, как стояла ко мне лицом, так, и продолжала стоять, даже, не потрудившись взяться за поручень или устойчивее встать у стены, что меня слегка напугала – и напрягло. Чересчур хорошо, уж, она держалась в вертикальном положении. Или, может, это, просто – зависть?
Её: заинтересованность и поведение вводили в ступор. Неужели, она ждала меня? Пока, я была у маминой подруги, лифт, по-любому, раз пять-шесть успел проехать: туда и обратно. Но почему-то она зашла, именно, сейчас. В тот самый момент, когда ехала я. Судя по обуви, она, только-только, вышла из квартиры, но, если придерживаться моей версии – в этом можно и усомниться. Для кого она, так, разоделась? Стрип-клубов поблизости нет. Может, она – ночная бабочка? Поработала и, теперь, направлялась домой? Какая-то она не уставшая, да, и чересчур открыто улыбается. Вполне вероятно, что она под чем-то, но, тогда, почему она так ровно стоит?!
