– Сделай лицо попроще. Мы на празднике, а не на похоронах.

Сморгнув, я повернула голову в сторону, откуда донесся голос, и закатила глаза. Отлично! Он, снова, там. На её коленях. И – когда же это закончится? У него, что, своей матери нет?! Хотя – о чем это я? Для него, здесь, каждая женщина «за тридцать» – мать. Без разницы – кто, даже – чужая тётка выступит ей, лишь бы, ему было тепло «под крылышком». Гр*банный птенец! Когда же тебя пнут из гнезда навстречу самостоятельной жизни?

– Правда? А, по-моему, разницы – нет. И там, и там: тоска смертная. Не находишь?

– Не ёрничай. Пошла бы лучше – поиграла с детьми. Нечего уши греть.

Действительно. А почему бы мне не променять компанию взрослых тёток на мелких и орущих ид*отов? Как это я сразу не догадалась? И – зачем, только, час сидела? Спасибо за помощь. Я обрела смысл своей жизни.

– Насчёт первого – ни за что, а насчёт второго… Больно нужно слушать вашу трескотню о: родах, плохих школах и мамашках, что не оплачивают детям конфеты на ДР. Я слушаю музыку.

Я, правда, не слушала их разговоры. Только – улавливала суть. Иногда. Между перерывами. Когда одна песня – сменяла другую. Остальное было мне неинтересно.

– Вот – и послушай рядом с детьми, – нахмурилась она, покачивая на руках мальчика.

– Преступила к правилу «трех повторений»? Не сработает! Можешь, хоть, сто три раза сказать мне это – я не сдвинусь с места. Мне, здесь, нормально! – процедила я и потеплее укуталась в свою куртку, пряча руки во внутренние карманы. Вечер в лесу обещал быть: длинным и холодным. Осень. От неё никуда не денешься. И – зачем я, только, попёрлась на это День Рождения? Могла, ведь, и дома отсидеться, прикинувшись, что готовлюсь к завтрашним парам… Сэкономила бы: время и нервы.

– Девчонки, не ругайтесь. Ну, не хочет она идти к детям, пусть – не ходит.

Это что, сейчас, «мамашка-кукушка» этого пацана вякнула? Точнее – пробурлила. Последняя стопка была нокаутирующей. Куда же смотрит её муж? Осматриваю окружающих. Ему – и дела нет. Пьёт с другом в сторонке. Раньше я представляла себе Ад в виде комнаты, где всё сугубо выполнено в розовом цвете. И люди – тоже. Но, сейчас, вновь и вновь осматривая эту компанию, понимаю, что, отныне, моим личным Адом будет компания «алкоголиков-проповедов-философов».

– Я не хочу, чтобы она слушала то, что мы, здесь, обсуждаем.

Какие мы принципиальные. А ж бесит! Не, так, сказала… Бесит, что мы с ней в этом, так, похожи. Уж, если вцепимся – хрен отпустим. Хоть, где-то – проявилось «родство».

– Аннет права, Лиси. Вдруг, потом, наслушавшись всего этого, она – и рожать не захочет.

– А я и, так, не захочу, – слова нокаутировали похлещи стопки «белой». Даже, мужья этих подруг обернулись – и воззрились в непонимании на меня.

– Что, прости? – и голос, кажись, пропал. Эффекта добилась. Пора расшифровать попроще для сугубо «понимающих», сейчас.

– Я как-то неправильно выразилась? Не по-русски? Я не собираюсь рожать, по крайней мере – не сейчас. Может, через лет двадцать-двадцать пять. А, вообще, я хочу ребёнка из детдома. Где-то лет пяти. Не хочу подобного отродья, – указала я на мальчика в руках Аннет.

Забавно! Я, даже, в мыслях её по имени называю. Когда же она стала для меня – не матерью, а Аннет? Уже – и не припомнишь.

Компания пребывала в шоке от моих слов. Я же была спокойна, как удав. Впервые. Помнится, мне мать говорила о том, что я: «слишком много стала говорить». Но, разве, это – плохо? Даже, если я и отхвачу, что – скорее всего (взгляд Аннет не предвещал ничего хорошего!). Я буду, точно, знать, что получила за дело – и свою позицию отстояла, а не убежала, поджав хвост. Да, мамочка, я, теперь, не буду прятать глаза в пол от проступка или грязного слова, сказанного при тебе. Я, теперь – другая. Пора бы, уже, привыкнуть.

Каким-то образом ощутив, что говорят о нём, ребёнок зашевелился – и как-то тихо завыл. Надеюсь, во сне тебя волки загрызли. Будешь знать, как семейное счастье воровать.

Я – плохая. Да – не спорю. Эгоистичная и лицемерная, но, лишь, потому, что не хочу делить Аннет с кем попало. Какого чёрта он, вообще, к ней спать улёгся? Есть, ещё, как минимум – три «тёплых места». Пусть – к ним идёт. На их счёт – претензий нет.

Их, правда, так – удивляют мои слова? Неужели, они считают, что недели, перетекающие в месяцы, проведённые с детьми, смогут настроить меня на беременность? Да – чёрта с два! Я их ненавижу. Что будет – когда у меня появятся свои? Я же их убью. Тут же.

– Тихо, тихо, спи… – зашептала Аннет, нежно укачивая это отродье, а меня взяла измена.

Отлично. Давай забудем обо мне. Будем успокаивать его. Любить его. Лелеять его.

– Может, ты его, ещё, и к себе домой возьмёшь?!

– Дарина! – рычит она, и поворачивается, опять, ко мне, стараясь как можно меньше двигаться. Естественно – чтобы не разбудить его. Для меня она этого никогда не делала. Да – и, когда, она, вообще, что-либо делала для меня? До десяти лет я была на попечении бабушки, пока – она работала, а затем… Затем – на самостоятельном. Я принадлежала, лишь, себе. Только – сугубо на материальном попечении я была у неё, что касалось отношений – было не к ней. И, что я вижу – теперь? Теперь – я вижу, что, оказывается, в ней есть душа. Чёртова душа, кою она, сейчас, дарит этому отродью. Почему же тебе, так, везет-то, а?

– Да пошла ты! – выкрикнула я и, подорвавшись со своего места, пошла в сторону шоссе. Кое-как накинув на плечи куртку, и застегнув на пуговицы через одну, я побрела по дороге сквозь: деревья и кусты. По темноте. Не разбирая дороги. Класть! Я больше не останусь в этом окружении. Не останусь рядом с этими людьми, чёртовыми детьми – и матерью, что забивает на своего ребёнка, чтобы уделить внимание чужому.

Пусть, я: спотыкнусь, упаду, разобью нос, голову. Или меня изнасилуют, а, может, даже – и убьют. Пусть. Я готова к этому, лишь бы – не терпеть ту ноющую и снедающую боль, что, сейчас, рвёт душу на части. Не хочу чувствовать её. Не хочу. Нужно уйти. Куда? Не важно. Лишь бы – далеко. К кому? Не имеет значения. Лишь бы – не домой. И лишь бы – не обратно. Не вернусь. Не попрошу прощения. Хватит. Напросилась за свою жизнь.

Кто знал, что официальная капитальная ссора произойдёт, именно, сейчас? Если бы мне сказали, что я пошлю родного человека и уйду ночью из леса в никуда – я бы не поверила. Но сейчас… Сейчас это случилось – и как-то стало, даже, легче. Будто – камень с души упал. Хоть она – и болит. Акклиматизация всегда проходила тяжело для неё. Но…болит, уже, не так – сильно, не так – тянуще. Эту боль можно терпеть. И я потерплю. Как обычно.

Плевать на неё. На её друзей и детей, что были свидетелями, тоже – плевать! Надоело держать авторитет: тихой и примерной девочки, кою ставят в пример и боготворят. Надоело нести этот хомут. Пусть: ненавидят, презирают. Я не против. Рано или поздно: они должны были увидеть моё истинное лицо без этих чёртовых масок. И – они его увидели.

В кармане разрывается телефон, повторяя: снова и снова мелодию звонка, а я продолжаю идти, как в сказке – не знаю куда. Спотыкаюсь о: корни деревьев, камни, бутылки и прочую мерзость. Практически падаю, но в последний момент удерживаю равновесие – и иду ещё быстрее. Знаю, что оторвалась и меня уже никто не догонит, но ощущение чьего-то присутствия не покидает. Неужели – догнала? Хотя – о ком я говорю? Эта женщина не переступит через себя, даже – ради меня. Или…

Слышу хруст веток за спиной, ускоряюсь, но в последний момент оказываюсь пойманной. Чья-то рука хватает меня за плечо, разворачивает и… Оглушительный шлепок. Вторую руку-то я – и не заметила. Пощечина вышла смачная. Голова отклонилась назад. Пришлось, даже, согнуться, чтобы не упасть, и приложить ладонь к покрасневшей щеке. Ситуация напоминала сцену из «Паразита». Вот, только, у меня кожа толще, чем у Павлуши. И, навряд ли, из-под неё просочится жидкость. Останется синяк. И, похоже, крупный. А завтра в колледж. Зачем, только, она: снова и снова подвергает сомнениям свою родительскую пригодность? Ещё немного и её могут лишить родительских прав. Не то, чтобы я волновалась за неё, на самом деле мне – всё равно. Просто, оказаться в интернате – не очень-то и хочется, особенно, когда остался год до совершеннолетия.