Поднимаю глаза. Всего на мгновение, чтобы с готовностью принять второй удар и последующие, но вижу, лишь, её ступор и…испуг? На секунду, на какое-то ничтожное мгновение, показалось, что она хочет: попросить прощения, извиниться за всё это. И – я бы простила. Сама бы извинилась за всё сказанное вслух: ранее и сейчас. Извинилась бы, обняла и, глотая слёзы, шептала бы слова любви и тоски по ней. Извинилась бы…раньше. Но не сейчас. Губы кривятся в нахальном оскале, и её опаска сходит, как с белых яблонь дым. Тут же. Сменяясь злобой.

– Тв*рь! – шипит она, а меня, вдруг, прорывает. Прорывает на смех. Я смеюсь в голос. Смеюсь сквозь проступившие, невзначай, слёзы, свернувшись в три погибели. Оседаю на землю. Меня трясёт, а она, так, и стоит, сверля меня взглядом – и выбирая, что же делать дальше: бить или уйти. Выбирает что-то среднее. Хватает за руку – и тянет в обратную сторону, к своим друзьям.

Продолжаю извиваться в приступах смеха и, чуть ли, не задыхаюсь. Кашляю, сплевываю мокроту и, вновь, смеюсь. Это – истерика. Просто – очередная истерика. А ей кажется, что я над ней издеваюсь. Рыхлю землю кедами, практически – тащусь за ней следом на коленях. И, возможно, даже, рву джинсы, как в принципе – и обувь. Но, сейчас, это трогает – меньше всего.

Она поднимает меня за плечи – и ставит перед своими друзьями.

Чуть поодаль я замечаю блеск. Средних размеров предмет, буквально, загорелся от света костра, заостряя внимание на нём. И – как же я его раньше не замечала? Неужели – знак свыше? Решил помочь своей грешной дочери? Не нужны мне твои подарочки! И – помощь твоя не нужна!

Снова – сама себе противоречу. Говорю: «нет», а внутри себя ору троекратное: «да». Как же я себя бешу в этот момент. Этой своей: неопределённостью и уступчивостью. Ладно. Будь – по-твоему. Но это – в последний раз.

Застыв, я смотрю на предмет и тяжело сглатываю.

Даже, не слыша просьбы, я, уже, знаю – что она попросит. И знаю – каким образом это воплотить. Это – будет больно. Больно, но зрелищно. Они запомнят это. Надолго запомнят. Запомнит – и она. Та, что предала.

– Попроси прощения. Сейчас же! С улыбкой попроси. Широкой. Чтобы я поверила!

Поверишь. Все поверят.

Мгновение – и в моих руках тот самый предмет. В их глазах: страх и ужас, в моих – непоколебимость. Сейчас или никогда. Нужно потерпеть. Снова. Потерпеть, но исполнить.

Тяжело выдыхаю. Сглатываю комок в горле и, надавив, черкаю две параллельные линии. Резко. Не раздумывая. По кистям рук струится тёплая, солоноватая жидкость, но я не замечаю её. Не замечаю её и на предмете; подношу его к лицу – и провожу одну линию.

От уха до уха. Напоминает параболу. С точкой пересечения осей «x» и «y» (нулём) между сомкнутыми губами.

Уголки губ тянутся вверх, челюсти размыкаются, и я буквально вижу, как: адреналин и страх бушуют внутри гостей и её. Дети плачут за спинами родителей, пока, сами взрослые отходят от шока и стараются сгруппировать хаотичные мысли в одно целое. Маленький убл*док просится домой, давясь слезами, на что я отвечаю раскатистым смехом и схаркиваю кровь, вперемешку с: кожей и мясом.

– Так, достаточно – широко, мами? – улыбаюсь я Аннет и, отбросив нож в сторону, иду на выход из леса. Ухожу от них. От неё. На этот раз – окончательно. На этот раз – навсегда.

Помнится, ты говорила, что тебе: «будет легко расстаться со мной». Думаю, пора – проверить это.

Новый скандал. Новая рана. Новый порез. И пуля навылет в сердце…

И, вроде бы, родные люди, а ведут себя, как свора собак разных пород. Каждая готова вгрызться тебе или кому-то другому в глотку. И рвать. До крови, до вырванных кусков мяса. И им это – нравится. Они чувствуют кайф от боли, принесенной тому или иному человеку. Но сильнее всего их цепляет боль близкого. Вот, ни с чем несравнимое удовольствие – видеть, как захлебывается собственной кровью родной и любимый…наверное, человек.

Кровь, как вино, хлещет через глотку. Вот, только, приторный напиток попадает в желудок, а артериальная и капиллярная: жидкости выходят из него. Слышно харканье. По телу фонтаны крови и, пора бы, уже, приехать скорой, но…её нет. Да – и как она приедет, если её не вызывают? Не видят смысла.

На завтра они, вновь, будут «нормальными». Будут: улыбаться, приветствовать и расставаться; задаваться вопросами о: здоровье и работе. Их мир, снова, вернётся на свою орбиту и продолжит путь. Никто не заподозрит, что что-то вчера или позавчера пошло не так. Улыбки не дадут пробиться к душе, и, только, они сами. Охотники и жертвы. Только, они будут знать, каково это – мухлевать и натягивать улыбки.

Как же жалко это выглядит. Они строят из себя здоровых, так же – «правдиво», как и алкоголик, признающийся в том, что он: «не пьёт». Противно. Ужасно противно. Противно – и больно.

Им нравится приносить боль, не замечая ущерба. Для них это – очередная игра, а для меня…лишь – новый рубеж и борьба со слезами. Как сейчас. Ветер бьёт в лицо, а я усиленно заставляю влагу вернуться обратно. Прохожие смотрят на меня как на неуравновешенную. Пускай. Они не умеют любить, не умеют понимать. Общество умеет, только, порицать. Они не знают меня, не знают происходящего со мной, но всё равно смотрят в глаза, как ястребы в глаза добычи. Они ищут любую возможность. Небольшую вероятность того, что они живут лучше, чем я. И – они её находят. Они видят: красные глаза, опущенную голову и отмечают галочкой, что их жизнь, на самом-то деле – не так плоха. Они, ведь, не плачут, а, значит – всё хорошо. Ещё один день – прожить можно. А, затем, ещё один – и ещё… Глупые судьи.

Новый скандал. Новая рана. Сердце скоро станет похоже на бисквитный торт, искромсанный словами на повышенных тонах и нелицеприятными сравнениями. На нём уже есть шов, продолжающий кровоточить: от случая к случаю, но мало ли кто о нём знает. Только – близкие. И друзья. Как пафосно. Да – какие друзья?! Друг. Подруга. Вот – и все мои друзья. Мы стараемся наполнить свой вымышленный, сказочный мирок, построенный из: песка, мечтаний и стремлений, людьми. Людьми из песочного теста. Этакий пирог из пряничных человечков, которые идут к тебе, когда им это нужно, но сбегают, как, только, они нужны тебе. Мы никогда не придаём снам значения, а зря.

Если бы я придавала значения им, то бы, уже, давно сбежала из этого захолустья к чертям собачьим. Змеи. Кошки. Они снятся мне каждую ночь. Первые – сжимают горло, так, что я практически молю об остановке кислорода к лёгким, чтобы прекратить эту пытку поскорее, вторые же – царапают и режут мою кожу на лоскуты. Я мечтала о тату в виде порезов от когтей, а на деле – получила настоящие порезы от любимых людей.

Сердце все реже в такты. Всё чаще я слышу пустоту внутри, всё чаще задерживаю дыхание, чтоб, хоть, так, услышать его сокращение. Оно кровоточит. Мелкие трещины, что каждый раз обхватывают, всё, больше места на нём, продолжают свой путь. Ещё несколько увечий и они сомкнуться… Главный орган жизнедеятельности разорвётся от потуги.

Пока, этого не произошло, и я могу ещё немного поиграть в театр одного актёра, где буду натягивать улыбку на искусанные и кровоточащие губы. Буду говорить, что всё хорошо и ловить снисходительные взгляды. Они будут счастливы, что поучаствовали в этом д*рьме, под названием: «Моя жизнь» и пойдут дальше. А я, так, и останусь на своём месте, думая: «а, всё ли, так?». «Так ли, хорошо, на самом деле?».

Если я когда-нибудь и найду себе достойного парня, то при встрече с ним меня обязательно будет сопровождать врач. И при каждом удобном случае будет напоминать ему (парню), что для него в сердце, уже, нет места. Потому что – и сердца, как такового, нет. Для него же это – очередная игра, где призом будет ещё один завоеванный доверчивый орган, а для меня – билет в один конец. Мы уйдём вместе, вот, только, он – от меня, а я – из этого мира. Смешно и страшно.

Я мечтала быть донором. Хотела повзрослеть – и пойти сдавать кровь, чтобы помочь больным людям. Даже – хотела быть донором органов. Почка, лёгкое… Я, вполне, могла прожить – и с одним экземпляром: того и другого. Недолго, правда, зато – счастливо. Ведь, ничто, так, не радует, как подаренная кому-то жизнь. Я бы, даже, сердце отдала, не думая. Понимая, что ребёнку оно нужнее. Простилась бы со всеми и подарила. Но не теперь.