В далеких краях, таких как Германия и Дания, огонь использовали, чтобы сжигать старое и призывать новое, готовиться к встрече следующего этапа в цикле: смене сезонов, жизни и смерти или любви. В некоторых странах плели огромные фигуры из прутьев и плетей ежевики и поджигали, чтобы закончить один период и начать другой – дать чуду свершиться.

Элис откинулась на спинку стула. Ее веки пылали и слипались. Она прижала ладони к странице с фотографией горящего плетеного человека. А какое чудо сотворит ее огонь? Для начала дом перестанут оглашать звуки ломающихся вещей. Воздух не будет больше пропитываться кислой вонью страха. Элис разведет огород, и ее не будут наказывать за то, что она случайно использовала не ту лопатку. Может быть, она наконец научится кататься на велосипеде, не ощущая у самых корней волос папиной разъяренной хватки, грозящей оторвать их от скальпа, если дочь потеряет равновесие. И читать ей нужно будет лишь знаки в небе, а не тени и тучи, набегающие на лицо отца и дающие понять, кто он сейчас – чудовище или человек, который может превратить дерево эвкалипта в письменный стол.

Это произошло на следующий день после того, как он столкнул ее в море и предоставил ей самой добираться до берега. Той ночью он исчез в деревянном сарае за домом и не появлялся два дня. А когда появился, то сгибался под тяжестью прямоугольного стола, который в длину был больше отцовского роста. Он был сделан из древесины пятнистого эвкалипта, имевшей сливочный оттенок, – эти доски отец берег, чтобы сколотить матери новые грядки для папоротников. Элис смущенно переминалась с ноги на ногу в углу комнаты, пока ее отец прикручивал столешницу к стене под подоконником. Ее спальня наполнилась пьянящими ароматами дерева, масла и лака. Он показал Элис, как открывать крышку, державшуюся на петлях из латуни; под ней оказалась неглубокая полость, ждущая, чтобы ее заполнили бумагами, карандашами и книгами. Он даже соорудил подпорку из эвкалиптовой ветки, чтобы Элис могла класть на нее крышку и копаться в столе обеими руками.

– Когда в следующий раз поеду в город, раздобуду тебе все карандаши и мелки, какие захочешь, зайчонок.

Элис обвила руками его шею. Он пах мылом «Кассонс», потом и скипидаром.

– Моя маленькая птичка.

Его щетина царапала ей щеку. Слова покрыли язык Элис, словно слой лака: «Я знала, что ты все еще тут. Останься. Пожалуйста, не дай ветру поменяться». Но все, что она могла вымолвить, было: «Спасибо».

Взгляд Элис снова переместился на открытую книгу:

Огонь – элемент, для которого необходимо трение, горючее и кислород, чтобы вспыхнуть и гореть. Совершенный огонь требует этих совершенных условий.

Она подняла взгляд и посмотрела в сад. Ветер невидимкой тянул и толкал висевшие на крючках горшки с курчавыми папоротниками. Он завывал в щели приоткрытого окна. Девочка сделала несколько глубоких вдохов, медленно наполняя и опустошая легкие. Огонь – элемент, для которого необходимо трение, горючее и кислород, чтобы вспыхнуть и гореть. Элис устремила взгляд в глубь зеленеющего сада матери, уже зная, что надо делать.

Пока с востока надвигалась буря, заволакивая небо темной завесой, Элис у черного хода уже накидывала на себя ветровку, готовясь выйти из дома. Тоби ждал рядом – она запустила пальцы в густую шерсть собаки. Пес заскулил и уткнулся носом ей в живот. Его уши были прижаты. Ветер обрывал лепестки с маминых белых роз и разбрасывал их по саду, как упавшие звезды. В отдалении, на краю участка, мрачно ссутулился запертый сарай отца. Элис пошарила в карманах куртки и нащупала ключ от сарая. После минутного колебания, собрав все свое мужество, она распахнула заднюю дверь и вместе с Тоби выскочила из дома в бурю.

Хотя ей и было запрещено входить туда, ничто не могло заставить Элис перестать гадать, что скрывалось внутри отцовского деревянного сарая. Как правило, он проводил там время после того, как совершал что-нибудь ужасное. Но когда он возвращался, то всегда был лучше, чем когда уходил туда. Элис решила, что в сарае была заключена некая магия превращений; как если бы его стены таили заколдованное зеркало или сказочную прялку. Однажды, когда Элис была совсем маленькой, у нее хватило смелости спросить, что было там, внутри. Отец не ответил, но после того, как он смастерил стол, она поняла сама. Она читала в библиотечных книгах об алхимии и знала сказку о Румпельштильцхине. Отцовский сарай был тем местом, где он прял из соломы золото.

От бега ей жгло ноги и легкие. Тоби облаивал небо, пока вспышка молнии в вышине не заставила его поджать хвост. У двери в сарай Элис достала ключ из кармана и вставила его в висячий замок. Он не поддался. Ветер ужалил ее лицо и чуть не сбил с ног: только благодаря тому, что теплый Тоби прижался к ней, она смогла удержать равновесие. Она попыталась снова и принялась с такой силой давить на ключ, что ладоням стало больно. Ключ не двигался. Паника затуманила ее взгляд. Элис разжала пальцы, вытерла глаза и откинула с лица волосы. Потом попыталась снова, и в этот раз ключ повернулся с такой легкостью, будто скважина была смазана маслом. Элис сорвала замок с двери, повернула ручку и неуверенно шагнула внутрь. Тоби юркнул следом, чуть не наступая ей на пятки. Ветер с грохотом захлопнул за ними дверь.

Помещение без единого окна было наполнено непроницаемой темнотой. Тоби заворчал. Элис потянулась в темноте к псу, чтобы успокоить его. Стук крови в ушах и свирепый рев бури совсем ее оглушили. А тут еще сотни крошечных деревянных башмачков затанцевали на крыше – это посыпались стручки огненного дерева, росшего возле сарая.

Воздух наполнился едким запахом керосина. Элис пошарила в темноте, ее пальцы наткнулись на лампу, стоявшую на верстаке. Она узнала ее по форме: точно такую же мама поставила дома. Рядом лежал коробок спичек. Разгневанный голос в ее голове неустанно твердил: Ты не должна быть здесь. Ты не должна быть здесь. Элис съежилась, но все равно открыла коробок. Она вытащила спичку, чиркнула ею по терке и почувствовала запах серы, когда вспышка огня озарила все вокруг. Она поднесла спичку к фитилю керосиновой лампы и водрузила сверху стеклянный колпак. Свет разлился по верстаку отца. Небольшой ящик напротив нее был приоткрыт. Трясущимися пальцами Элис выдвинула его. Внутри была фотография и что-то еще, что Элис никак не удавалось толком рассмотреть. Она извлекла снимок. Края его обтрепались и пожелтели, но изображение осталось ясным: роскошный причудливый дом, увитый виноградными лозами. Элис снова залезла в ящик, чтобы достать второй предмет. Ее пальцы нащупали что-то мягкое. То, что она вытащила, оказалось прядью черных волос, перевязанных потускневшей лентой.

Мощный порыв ветра с грохотом хлопнул дверью сарая. Элис выронила из рук локон и фото и испуганно обернулась. Никого. Просто ветер. Она сделала несколько глубоких вдохов, сердцебиение начало приходить в норму, но тут Тоби снова зарычал, припадая на лапы. Трясущимися руками Элис подняла лампу, осветив весь сарай. От удивления она открыла рот и почувствовала странную слабость в коленях.

Со всех сторон ее окружали десятки деревянных скульптур, от совсем маленьких до больших, в человеческий рост, и все представляли одних и тех же двух персонажей. Один из них – пожилая женщина за разными занятиями: вот она нюхает лист эвкалипта, вот щупает землю в цветочных горшках, вот лежит на спине, заслонив рукой глаза и указывая вверх, а здесь она держит подол юбки, полный не знакомых Элис цветов. Остальные скульптуры изображали девочку: читающую книгу, пишущую за столом, дующую на одуванчик. Когда Элис увидела себя, запечатленную отцом в дереве, у нее заболела голова.

Вариация за вариацией женщина и девочка заполняли сарай, смыкая кольцо вокруг отцовского верстака. Элис медленно делала вдохи и выдохи, прислушиваясь к биению своего сердца. Я тут, – говорило оно. – Я тут. Если огонь мог действовать как заклинание, которое обращало одну вещь в другую, то на это были способны и слова. Элис достаточно прочла, чтобы понимать, какой силой могли обладать слова, особенно повторенные много раз. Скажи что-нибудь столько раз, сколько нужно, и это сбудется. Она сосредоточилась на заклинании, бившемся в ее сердце.