Чтобы собраться на работу, мне требуется больше часа. Время уже торопливыми шагами приближается к обеду, а я все еще ползаю по полу гостиной в поисках своего телефона. Похоже, его я вчера или потерял, или проиграл. Выругавшись сквозь зубы, очень долго напрягаю память и вспоминаю номер своего шофера, которого затем отправляю за новым мобильником для меня. Чарльз приезжает спустя двадцать минут, держа в руках коробочку с новеньким аппаратом, а затем мы на всех парах мчимся в мой офис.

Со своими пьянками я умудряюсь пропустить два важных собрания. Аддерли, встретив меня чуть ли не у самого входа, долго и нудно пытается мне что-то объяснить. Если сократить все его речи до трех слов, то выходит, что я хреновый босс. Ничего против такого своеобразного вывода я сказать не могу, чем, кажется, злю Аддерли еще сильнее.

- Я нанял лучшего в городе детектива, подключил все связи и взвалил на свои плечи почти всю работу, пока ты устраиваешь там вечеринки, гуляешь неизвестно где и совсем не думаешь о своей безопасности, - распыляется мужчина, гневно сверкая глазами. - Что с тобой творится? С таким раскладом ты потеряешь все, что у тебя есть, уже к концу этого месяца. Соберись, Александр. Вернись в реальность и принимайся за работу.

Раздув ноздри, мужчина с важным видом удаляется. Мне почему-то хочется показать ему в спину язык. Так бы сделал Фред. Это сравнение заставляет меня тряхнуть головой и, прогнав оцепенение, направиться в свой кабинет. Открыв дверь кабинета, я в первую очередь замечаю висящее на крючке пальто, удивительно чистое и выглаженное. В кармане сиротливо лежит неоплаченный чек из химчистки. Затем перевожу взгляд на подозрительно убранный рабочий стол - разноцветные папки ровной стопкой лежат в уголке стола, а рядом стоит подставка с ручками, степлером и ножницами.

Обойдя стол, замечаю и белоснежный конверт, лежащий в самом центре. А затем слышу тихий шелест крыльев прямо за спиной. Оборачиваюсь и вижу Фреда - на лице робкая улыбка, руки в карманах, под глазами мешки. То ли только из бара вернулся, то ли просто всю ночь не спал. В кабине повисает напряженное молчание, и никто из нас не спешит его нарушить. Наконец, когда и дальше буравить друг друга взглядом нет смысла, ангел сдается.

- Знаешь, ангелами ведь не становятся просто так. Там, наверху, есть свои правила и законы, и время у нас тоже не стоит на месте. Мы растем, стареем, оставляем свои дела и уходим, когда наша помощь уже не требуется. Я знавал многих стариков, которые всю жизнь оставались верны одному только человеку, и вместе с ним уходили, когда наступало время. Нет, ты послушай и не перебивай, - мотает головой парень, не давая мне рта раскрыть. - Не каждый из нас может похвастаться тем, что помнит, когда именно стал ангелом. Человеческая жизнь постепенно стирается из нашей памяти. Но все помнят, когда первый раз использовали способность и спасли человека, которого потом стали оберегать. Я спас тебя. Не этой весной, и даже не в тот раз, когда тебя хотели отравить. Я спас тебя в ту ночь, когда случилась авария. Тогда, почти двадцать лет назад.

Фред замолкает, и я тоже не знаю, что сказать. Голову начинают окутывать тугие обручи - то ли таблетка не до конца прогнала похмелье, то ли это связано с чем-то другим. С чем-то, что заставляет память возвращаться обратно во времени, а все внутри - сжиматься от страха, проступающего даже сквозь прожитые годы.

- Может быть, я слишком внезапно ворвался в твою жизнь. Но я искренне хотел тебе помочь. Больше я навязываться не буду, но если что, тебе достаточно будет просто позвать меня.

Снова слышится шелест крыльев. Первый раз я вижу, как Фред уходит - он просто разворачивается, а затем исчезает, не плавно, а резко. Раз - и его уже нет. На какое-то время я задумываюсь о том, как он это делает, и, так и не разгадав эту загадку, устало сажусь в свое кресло. Потираю виски и вновь замечаю конверт. На нем нет ни строчки, так что понять от кого он, невозможно. Если только не заглянуть внутрь…

Послание от Фреда. Ножницами вскрываю конверт, и на столешницу выпадает сложенная вдвое газетная вырезка, судя по ее желтизне и потрепанному виду, очень старая. Еще даже не взяв ее в руки, я знаю, сколько ей лет. И из какой газеты ее вырезали. В голове так и скачут, накладываясь друг на друга, картинки двадцатилетней давности…

Утро после дождливой ночи было туманным. Сизая дымка окутала медленно просыпающийся город, плавно скользя по извилистым улочкам, и заглядывая в каждый проулок. Отец, недовольно прихлебывая дешевый кофе вместо привычной водки, голосом сварливого старика призывал нас собираться быстрее. Это был один из тех редких дней в году, когда родители возили нас за город к старому причалу, чтобы устроить какое-то подобие пикника и отпраздновать день независимости. Отец почти до самого вечера не брал в рот ни капли, а нас с Робом и Корал наряжали в самую красивую одежду, какая у нас была. Мама даже делала себе макияж, стирая с лица уже ставшие частью ее самой усталость и тень безысходности. В такой день наша семья на какое-то время становилась нормальной.

Для Корал мама специально погладила одно из своих старых платьев. Затянув на поясе сестры шелковую ленту, она причесала волосы Корал и заплела их в тугую косу. Нас с братом нарядили в светло-серого цвета рубашки и черные брюки, причем мои были на два размера больше. От их потери спасал старый отцовский ремень, которым мы с Робом уже не раз получали.

Пока отец пытался завести машину, а сестра помогала матери собрать продукты в корзинку для пикника, мы с братом были предоставлены сами себе и кривлялись перед большим зеркалом в холле. Роб взлохматил мои волосы и дернул за ремень, прозвав меня коротышкой.

- Если хочешь вырасти, ты должен прыгать. Как баскетболисты. Тогда тебе придется постоянно нагибаться, чтобы пройти в дверь, - Роб в прыжке хлопнул пальцами по верхушке дверного косяка. Мне на какой-то миг показалось, что пройдет еще пару лет, и Роб сможет достать до потолка.

- Когда я вырасту, я буду выше тебя, - самоуверенно заявил я, хотя в то время моя макушка едва доставала до плеча Роба. В ответ брат снова взлохматил мои волосы, сказав, что все так и будет. И что тогда уже я буду носить его на спине, а не он меня.

- А пока держись крепче, ковбой, - повернувшись ко мне спиной и опустившись на одно колено, говорит Роб. - Бесконечность не предел!

Он катает меня по комнате, напевая строчки из песенки про друзей, которую мы услышали в мультике “История игрушек”, до тех пор, пока мама не говорит, что все готово, и нам пора. Мы быстро накидываем свои куртки и бегом спускаемся вниз, где нас ждет отец. Корал и Роб занимают места у окон, спихнув меня, как самого младшего, на середину заднего сиденья. В любой другой день я бы начал возмущаться, но сегодня отношусь к этому спокойно. За окном все равно ничего не видно из-за тумана.

Туман… Он похож на ворох пушистых белых облаков, зачем-то спустившихся на землю. Глядя на него, невольно начинаешь ощущать себя ангелом. Роб смеется, глядя, как я, не отрывая взгляда от лобового стекла, расправляю руки в стороны. А потом я лечу по-настоящему. Отрываюсь от сиденья и лечу к мнимым облакам, а в моей голове все еще звучит звонкий смех брата…

Мне не нужно читать статью на клочке газеты - я и так знаю ее наизусть. Сколько раз я перечитывал ее до дыр после того, как пришел в себя? Сидел в окружении безмолвных белых стен, сжимая в руках газетную вырезку, и читал строчку за строчкой, пока глаза не начинали болеть. Медсестры, частенько захаживающие меня проведать, меняли мне повязки, измеряли температуру, одна даже приносила конфеты – карамельки с вишневой начинкой. За все время пребывания в больнице, я объелся их так, что теперь даже посмотреть не могу в их сторону. Хотя даже если бы и мог, то все равно бы не стал. Слишком плохие воспоминания они у меня вызывают.

Пальцы проворно разворачивают вырезку, открывая моему взору черно-белый снимок с момента аварии. Текст внизу гласит, что причиной катастрофы был туман. Тот самый, в котором я видел пышущие теплом и какой-то сказкой облака. Плохая видимость, перекресток и грузовик, который не успел затормозить, когда из белой дымки вдруг появилась легковая машина. Сильным ударом меня выбросило из машины через лобовое стекло. На ногах до сих пор остались шрамы, превратившиеся со временем в невзрачные белые полоски – кожа буквально превратилась в лохмотья, когда меня протащило по асфальту. Отец погиб сразу – удар об руль переломал ему почти все ребра. Мать умерла от многочисленных порезов осколками лобового стекла. У Корал были множественные переломы, от которых она тоже скончалась на месте. Только Роб дожил до приезда скорой. Когда врачи приехали, он лежал на дороге, пытаясь разглядеть меня. Но когда принесли носилки, его сердце перестало биться.