========== Наковальня ==========
Когда рассветное солнце вызолотило мощёные анвильские улицы, город уже бурлил, словно котёл с похлёбкой, который растяпа-хозяйка забыла убрать с огня.
Рыбаки вставали засветло, ещё в четвёртом часу: готовили снасти и снедь, не до конца проснувшись, и уплывали в тягучую предрассветную хмарь. За ними подтягивались и остальные: в распахнутый, вечно голодный зев восточных ворот проваливались доверху нагруженные фермерские телеги, спешившие к открытию рынков, а следом на улицы сползались поставщики и торговцы, оптовые закупщики и хозяева маленьких лавочек, прилежные слуги и рачительные хозяюшки — ранние пташки, что торопились пополнить свои кладовые по самым выгодным ценам.
Жизнь била ключом, опережая вялое, тихоходное солнце — на рынках и в доках, на площадях и в тёмных, узеньких переулках. Мало-помалу Анвил пробуждался — весь, от скромных бедняцких кварталов, где новый день начинался чуть ли не с четырёх часов, до их ленивых богатых кузенов, где только к восьми выставлялись на прилавки свежая дичь и экзотические хаммерфелльские специи.
Портовый район, пропитанный солью и крепким запахом рыбы, стряхивал сон нахраписто, резко, словно норовистый молодой бычок. Мало кто мог устоять перед таким напором. Не оставались в стороне и портовые проститутки, — дамы, что в большинстве своём были созданиями ночными, — готовые скрасить для страждущих морячков начало очередного тяжёлого дня всего лишь за горстку монет или миску похлёбки.
С развязной неторопливостью пробуждалась от мирного сна и Северная привратная площадь — сердце благополучного района Гильдий. Весёлые, оживлённые голоса заполняли улицы, и совершались первые сделки, и золото между людьми струилось с такой же лёгкостью, с какой по нарядным каменным домам струились золотые лучи утреннего анвильского солнца.
Одна только лавка зачаровательницы, щеголявшая звучным названием “Ручное Чародейство”, всё ещё сонно жмурилась занавешенными окнами и наглухо запертыми дверьми. Впрочем, никого вокруг это не удивляло: соседи и постоянные покупатели знали, что Виола Вилье, эксцентричная бретонская чародейка, любит поспать и редко когда начинает работать утром. Обычно она открывала лавку только после полудня и торговала до позднего вечера, когда почти вся остальная Северная площадь уже не первый час наслаждалась заслуженным отдыхом.
Впрочем, товар у магистра Вилье был высшего качества и на любой, даже самый взыскательный вкус — от амулетов, зачарованных на лечение дурных болезней и позволяющих ценителям полузапретных удовольствий не позориться лишний раз перед целителями, до мощных и редких камней душ, способных равно прельстить и практикующего магика, и увлечённого коллекционера. Недостатка в клиентах госпожа чародейка никогда не испытывала и потому с чистой совестью позволяла себе ни под кого не подстраиваться.
Виола знала, что слывёт особой заносчивой, нелюдимой и оригинальной, — “с причудами”, как осторожно высказывались люди, ей симпатизирующие, или “с заскоками”, как говорили все остальные, — но её эта слава всецело устраивала. Больше того, именно такой славы она и добивалась с первых же дней, как поселилась в Анвиле далёких четыре года назад.
По жизни Виола Вилье строго придерживалась трёх простых правил. Первым было “постоянно переезжать”: каждые десять-пятнадцать лет, а иногда — даже раньше, если подсказывало отточенное до остроты даэдрического клинка чутье.
Виола должна была сбить со следу… всех тех, кто захотел бы найти её след, и оттого вторым её правилом было “менять имена”. Дело это было долгое, хлопотное, но необходимое, поэтому она никогда не забывала заранее озаботиться подделкой документов: даже в бюрократической неразберихе, нахлынувшей на Империю после Великой войны, маг без бумаг не вызывал доверия, а ничем другим зарабатывать на жизнь Виола не умела — и не хотела.
Третье правило — “ни с кем не сходиться близко” — давалось ей куда сложнее. Виола всегда считала себя малообщительным мизантропом, но не делиться ни с кем своими открытиями, не обсуждать новости и… “существовать в пустоте” — так, наверное это можно было назвать? Существовать в пустоте оказалось слишком тяжело, и подлинной затворницы из Виолы не вышло.
С другой стороны, заводить близких друзей — да и вообще друзей — в её положении было слишком опасно. Совместные тихие вечера — это, конечно, всегда приятно, но рано или поздно твой друг заметит, что ты никогда не ешь, или завалится в гости, когда ты ещё не успела отмыться после ночной охоты.
И толку тогда от маскировки, от переездов и от фальшивых имён, если в тебе распознают проклятую кровопийцу?..
Виола была осторожной и далеко не юной вампиршей, многое на своём веку повидавшей — и окончательно умирать пока что не собиралась. Она никогда не думала, что осядет в Анвиле: этот живой, золотой, обласканный южным солнцем город, казалось, отторгал само её существование. Куда лучше для Виолы Вилье подошла бы холодная, хмурая Брума или, скажем, Скинград с его блеклым, застиранным небом.
Впрочем, ей ли, нежити под маской приличной бретонки, не знать, какие мрачные тайны порой скрываются в тёмных переулках и за благообразными фасадами? Неутолимая жажда крови, тяга к бессмысленной жестокости, острые зубы…
Ближе всего в Анвиле Виола сошлась с Сибиллой Стентор — “милой девочкой Сибби”, как мысленно её называла, — волшебницей-недоучкой, уехавшей из Имперского города якобы для того, чтобы ухаживать за больной матерью. Старшая госпожа Стентор, насколько Виола видела, была в настоящее время здорова, как ломовая лошадь, однако Сибилла не торопилась возвращаться в столицу.
По правде сказать, женщине, которую в Анвиле знали как “Виолу Вилье”, было совершенно безразлично, что стояло за этим решением Сибиллы — усталость, любовь к малой родине и семье, нежелание связывать судьбу ни с одной из насквозь прогнивших магических организаций Империи или какая-то страшная личная тайна. Главное, что “милая девочка Сибби” была достаточно образованна, чтобы поддерживать разговоры о чародейском искусстве, и уважала чужие границы. Она не особо любила рассказывать о себе и не расспрашивала Виолу о её прошлом; не лезла в душу, не требовала откровений и не ощущала, казалось, и малейшей неловкости, когда они обе на цыпочках обходили запретные темы.
Идеальная приятельница для скрытной вампирши — настолько идеальная, что Виола боялась: она слишком сильно привязалась и к Сибби, и к Анвилу, и, когда придёт время, эта привязанность станет помехой…
В тот достопамятный турдас Сибилла Стентор стала в “Ручном Чародействе” первой клиенткой: вошла, благоухая любимыми вересковыми духами, и вручила Виоле целый свиток заказов — в том числе и несколько украшений в качестве базы.
Первым пунктом значилось зачарование золотого кольца на “огненный плащ”; Виола инстинктивно поморщилась: вампиры и огонь очень скверно сочетались друг с другом, и с такими чарами работать было не слишком приятно.
— А ты не мелочишься, Сибилла, — протянула она с усмешкой. — Решила собственный магазин открывать? Если очень хорошо попросишь и так же хорошо вложишься в дело, я могла бы и просто взять тебя в долю.
— Спасибо, конечно, но я почему-то не думаю, что мы бы с тобой сработались, — откликнулась Сибби; глаза у неё смеялись. — Скорее всего, разругались бы в первый день из-за того, что я камни душ раскладываю по цвету, а не по ёмкости. Или что я учётные книги неправильно заполняю — поверь, мы бы с тобою с лёгкостью отыскали какой-нибудь веский повод.
— Ну а что тогда? Взялась за коллекционирование? — поинтересовалась Виола, рассеянно отстукивая мелодию “Охоты на Лиса” по лакированному дереву прилавка.
Она старалась не показывать, насколько заинтригована подвернувшейся под руку загадкой, но получалось, кажется, плохо — Сибби явно заметила её нетерпение и, насмешливо щурясь, откликнулась:
— И снова мимо! Чутьё вас подводит, леди. — Чуть подавшись вперёд, она покачала головой и, уперевшись локтями в прилавок, пояснила: — Нет, я всего лишь собираюсь отправиться в путешествие. Не решила пока, куда именно: в Танет, или в Рихад, или вообще в Солитьюд… Но какое бы направление я ни выбрала, предпочитаю быть во всеоружии — даже когда безоружна. Лучше быть ко всему готовой, в наше-то неспокойное время.
