Только утром Мария узнала, что в городе случился пожар. Сгорел дом доктора, и теперь вместо свадебного шествия ей предстояло траурное. Она восприняла эту новость с должной скорбью, — но, вопреки ее воле, сердце то и дело заходилось в радостной пляске от того, что Хорхе Уго останется с ней.

Заживали раны, и Мария сняла траур по доктору. Ее сыновья окрепли, как и торговля, вырос Аламогордо, нашлась невеста для Хорхе Уго, — но Мария не позволяла себе забыть случившегося. Пусть старший был спасен, на очереди оставались Диего с Мануэлем, и Мария не могла угадать, когда настанет их час. Много времени теперь она проводила с близнецами, с болью отмечая, какую ревность это вызывает у Алехандро. Сперва с обиженным видом он следовал за ней повсюду, и покорно терпел насмешки Диего; позже дважды сбегал из дому, но возвращался к ночи. Мария пыталась успокоить его, но в итоге положилась на неумолимое время, надеясь, что в итоге Алехандро примирится с тем, что ему пришлось разделить мать с братьями.

Тревога не стихала, хоть порой Марии и удавалось забыть о ней. Глядя на сверкающего улыбкой Диего и на более спокойного, внимательного Мануэля, она то и дело мучила себя вопросом, кого придется потерять первым, — кого она готова потерять первым. И, по иронии, Санта-Муэрте не стала долго тянуть с ответом.

Тот же сон, — но в этот раз на белый песок пролилась кровь Диего. Мария не вышла утром из спальни, сказавшись больной. Как и три года назад, с Хорхе Уго, мысль о том, что вскоре она лишится сына, сковала дыхание, отняла силы. Она беспокойно ходила из угла в угол, нечесаная и неумытая, сжимала ключ, обжигавший пальцы, шептала, что сделка была нечестной. Тени метались из угла в угла, цвели на стенах, и в них ей чудился глумливый, беспощадный взгляд Санта-Муэрте.

— Она обманула, обманула, — причитала Мария, стискивая кулаки. — Она знала, что моим сыновьям отведено немного и решила забрать даже это!

Духота заливала комнату, вцеплялась в горло, путала мысли, и отражения подрагивали в зеркале, искажая предметы. Вместо комода Мария видела уродливый темный камень, а на сером покрывале танцевали золотые узоры с платья Санта-Муэрте. Она распахнула ставни, впустив воздух и свет, — и слабо вскрикнула. За оградой, напротив окна, неподвижно стоял старый мескалеро. Он смотрел прямо на нее: лицо его было непроницаемым. Мария слабо махнула рукой, и мескалеро отвернулся, отправился дальше по улице.

— Нечистый, — горько прошептала Мария ему вслед. Злые слезы покатились по ее лицу. — Еще один лгун, он не помог мне…

Она отвернулась, и взгляд ее упал на маленькое распятье над кроватью. Горькая усмешка тронула губы. Бог, такой всемогущий, такой всесильный, не помог ей вылечить Алехандро, так не поможет и сейчас. И отчего кто-то вообще решил, что это ему под силу?.. Может, не такой он и могущественный, если не может противостоять воле Санте-Муэрте, что бы там не говорил падре!

— Уповать на милость Божью, — зло передразнила Мария слова священника. — Интересно, смог бы он сам…

Слова замерли, так и не сорвавшись, и сердце забилось чаще. Старательно заглушая собственные возражения, Мария крикнула Алехандро и велела ему пригласить к ужину падре Гайона.

Следующие несколько дней в Аламогордо говорили только о смерти священника. После ужина у Марии его вызвали к прихожанину, умирающему от тифа, и, кажется, падре не принял меры предосторожности. Болезнь развивалась так стремительно, что приход осиротел уже к следующему утру; доктора лишь разводили руками и пророчили эпидемию… Но все обошлось, поправился даже тот злополучный прихожанин, и в итоге единственной жертвой тифа остался падре.

— Возраст, — грустно сказала Марии одна из медсестер, заглянув как-то в лавку. — Старики порой могут умереть и от обычной простуды.

Согласно кивнув, Мария не стала даже пытаться убедить себя в том, что это — правда. Она знала, что кровь Гайона упала на белый песок, как знала и то, что ее карманное зеркальце разбилось не случайно. Санта-Муэрте получила жизнь — не такую длинную, но хотя бы праведную, и нужно было только надеяться, что она сочтет это достойной заменой Диего…

Время несло изменения — в Аламогордо появился новый падре и вскоре обвенчал Хорхе Уго с его невестой. Они поселились на соседней улице, и через год после свадьбы порадовали Марию известием о том, что через несколько месяцев у нее будет внук. Начали приобщаться к делам близнецы — Диего были поручены поездки к партнерам, а Мануэль, более вдумчивый, оставался при матери и постигал сведение баланса. Алехандро, в свои четырнадцать, был как будто тоже готов заняться семейным делом, но Мария все еще берегла его — для лучшей ли участи, или из заботы, она и сама не могла бы ответить.

Первое время ей было страшно увидеть во сне Санта-Муэрте, обозленную, жаждущую мести, — но шли дни, недели, месяцы, и та не давала о себе знать. Лишь однажды, на городском празднике, наблюдавшую за представлением Марию грубо схватил за плечо старый мескалеро.

— Женщина больше не должна обманывать, — процедил он. — Женщина должна сдержать слово.

Прежде, чем Мария успела ответить, он скрылся среди толпы. Ей оставалось только гадать, откуда он знает об их уговоре со Смертью, и стоит ли расценивать это появление как дурной знак. Она не хотела признаваться себе, что тревожится за Мануэля меньше, чем за старших сыновей — и совсем не от меньшей любви, а лишь потому, что черная решимость уже снова созревала в ее сердце.

Жена Хорхе Уго должна была вот-вот родить, когда Марии приснился третий сон. Санта-Муэрте глядела на нее выжидающе, пока песок впитывал кровь Мануэля, и узоры на ее платье больше не танцевали, а сложились в пылающие черепа.

В тот день Мария не стала прятаться в своей комнате, и не стала преследовать своего сына. Она лишь раньше ушла из лавки, предупредив, что отправляется по делам и вернется к ужину, и на закате стояла, разглядывая хижину мескалеро. За десять лет здесь мало что изменилось — все тот же гобелен прятал вход, только рисунок на нем стал совсем неразличимым. Узоры на столбах, так испугавшие ее когда-то, больше не наводили страх, — Мария, усмехнувшись, подумала о том, что вряд ли что-то способно вызвать в ней больший ужас, чем ледяное прикосновение Санта-Муэрте.

Она не стала окликать хозяина, просто тихо скользнула внутрь вместе с алыми лучами погибающего солнца и остановилась на пороге.

— Женщина пришла не за помощью, — шаман сидел к ней спиной — огромная неподвижная фигура, темная глыба посреди хижины.

— Да, — произнесла Мария. — Женщина пришла не за помощью.

Она сунула руку в карман и крепко сжала теплую рукоять ножа. Мескалеро не повернулся — даже когда острие коснулось его шеи.

— Женщина не знает последствий, — он протянул руку и схватил ее запястье, но не отвел нож в сторону. — Женщине надо смириться с волей Санта-Муэрте, как это делает старый индеец. Он знает, что сегодня его последний день, и он не станет противиться.

— Я не могу, — прошептала Мария. — Матери не должны жить дольше своих детей.

Нож, повинуясь движениям мескалеро, переместился чуть выше и замер под жестким подбородком.

— Тогда пусть женщина делает то, зачем пришла, — голос звучал устало, и на короткое мгновение Марию кольнула жалость.

Но в городе ждал Мануэль — ее Мануэль, ее третий сын, рожденный лишь на несколько минут позже Диего. Неужели он менее важен для нее, чем остальные? Неужели она ценит его жизнь настолько мало, что уйдет сейчас ни с чем, не даст замену Санта-Муэрте, позволит ей забрать его с собой в пустоту?..

И преодолев момент слабости Мария Веларде совершила то, за чем пришла.

Огонь быстро охватил стены хижины и начал пожирать безропотный гобелен. Черный дым поднимался наверх, догонял последние лучи солнца, и Мария, наблюдая за ним, обхватила себя руками, — она мерзла, несмотря на близкий жар пламени. Холод расходился по ее телу с каждым толчком крови, подгоняемый сердцем, и, отворачиваясь от хижины, Мария догадывалась, что он предвещает.