Он сыграл с нами в Мэдисон-сквер-гарден на День благодарения в 1974 году, но при условии, что Йоко там не будет: они все еще не общались. Конечно, Йоко все равно явилась – это было очень в ее стиле, – но Тони сделал так, что ее место нельзя было видеть со сцены. До начала шоу она послала Джону гардению, и он прикрепил ее в прорезь для пуговицы. Он сильно нервничал – не знаю, может, из-за цветка, а может, и потому, что не знал, как его встретит публика. В любом случае он казался немного испуганным и попытался было вытащить Берни с собой на сцену, но тот категорически отказался: Берни всегда ненавидел быть в центре внимания, и даже отчаявшийся «битл» не мог заставить его передумать.
Честно, впервые за всю свою карьеру я услышал такую овацию, какую устроили зрители, когда я объявил, что сейчас выйдет Джон. Шум не смолкал очень долго. И я точно знал, что они чувствуют. У меня самого, как и у всей группы, голова шла кругом. Наверное, это была высшая точка нашей карьеры – стоять на сцене рядом с таким человеком. Мы спели три песни, и Джон ушел. Потом вышел на бис, на этот раз с Берни, и они оба трясли бубнами под нашу песню The Bitch Is Back. Это было потрясающе.
После концерта за сцену пришла Йоко, и в конце концов мы все оказались в отеле «Пьер» – Джон, я, Йоко, Тони и Джон Рид. Мы сидели в баре и выпивали как ни в чем не бывало, как вдруг из ниоткуда материализовался Ури Геллер, подошел к нашему столу, начал гнуть вилки и ложки, а потом читать мысли. Странный выдался денек. Но все это привело к воссоединению Джона и Йоко, рождению Шона – моего крестника – и к семейному гнездышку в Дакота Билдинг. Я искренне радовался за Джона, хотя, если честно, для семейного гнездышка подыскал бы что-то другое. Здание и правда мрачное, такая уж у него архитектура – от одного взгляда мурашки бегут по коже. Неслучайно Роман Полански решил снимать «Ребенка Розмари» именно там.
Записывать альбом Captain Fantastic было так же легко, как сочинять. Сессии прошли влет: летом 1974 года мы приехали на ранчо «Карибу» и записали все песни по порядку – как будто рассказали нашу с Берни историю. Вдобавок мы сделали пару синглов – кавер Lucy In The Sky With Diamonds, где Джон играл на гитаре и пел бэк-вокал, и Philadelphia Freedom – одну из немногих песен, текст которой я попросил Берни написать специально. Обычно он просто писал то, что хотел, – мы выяснили, что не способны сочинять на заказ еще в те времена, когда безуспешно пытались продавать песни Тому Джонсу или Силле Блэк. Но здесь был другой случай. Билли Джин Кинг попросила меня написать гимн ее теннисной команды «Филадельфия Фридом». Я не мог отказать – Билли Джин вызывала у меня искреннее восхищение. Мы познакомились год назад на приеме в Лос-Анджелесе, и вскоре она стала одной из моих ближайших подруг. Возможно, такое сравнение прозвучит странно, но мне казалось, что они с Ленноном чем-то похожи. Оба целеустремленные, великодушные, любители посмеяться, и оба чувствовали, что с помощью своей популярности способны изменить мир к лучшему. Джон участвовал в политических движениях, Билли Джин была феминисткой и страстным борцом за права сексуальных меньшинств: она отстаивала интересы женщин не только в теннисе, но и в спорте вообще. Сегодняшние звездные теннисистки должны кланяться ей в ноги за храбрость и силу духа – выиграв US Open, она подняла голову и прокричала: «Вы будете платить женщинам те же призовые деньги, что и мужчинам, или в следующем году я не играю!» Да, я обожал Билли Джин.
Вполне понятно, что Берни не особо вдохновила идея писать о теннисе, – это и правда не лучшая тема для поп-песни. И он написал о Филадельфии. Это сработало: в композиции чувствовалось влияние музыки, которую тогда слушали в городе – MFSB, The O’Jays, Harold Melvin And The Blue Notes. Композиции этих групп звучали в гей-клубах Нью-Йорка, куда я иногда захаживал: «Криско Диско», «Ле Жарден» и «12 Вест». Мне там нравилось, хотя в «Криско Диско» меня однажды не пустили. Со мной тогда был легендарный трансвестит по имени Дивайн. Знаю, знаю, звучит смешно: Элтон Джон и Дивайн не прошли фейс-контроль в гей-клубе! Но он был в кафтане, а я в разноцветном жакете, и на входе нам сказали, что мы слишком уж вырядились: «Вы че, совсем? Куда приперлись? Думаете, здесь вам долбаный Хэллоуин?»
В такие места не ходят специально, чтобы снять партнера. По крайней мере, так я к этому относился. Я просто приходил потанцевать. Если к закрытию находил себе пару – что ж, отлично. И никаких наркотиков, кроме разве что попперсов[140].
Собственно, наркотики были не нужны. Хватало музыки: Honey Bee Глории Гейнор, I’ll Always Love My Mama группы The Intruders. Отличный звук, по-настоящему вдохновляющая смелая музыка. Сыграть на струнных в Philadelphia Freedom мы пригласили Джина Пейджа, аранжировщика всех композиций Барри Уайта, так что звучание и стиль получились именно такими, как надо. Мы добились успеха: через несколько месяцев после выхода песни ее перепели MFSB, да еще и назвали в честь нее свой альбом.
Philadelphia Freedom в Америке стала платиновым синглом, а затем, спустя несколько месяцев, Captain Fantastic стал первым в истории альбомом, который взлетел прямиком на первое место в американских чартах. В 1975 году я был везде. Не только на радио: везде. В игровых залах – фирма «Балли»[141] выпустила пинбол-автомат под названием Captain Fantastic. На чернокожих телестанциях: одним из первых белых артистов меня пригласили в программу Soul Train. Интервью у меня брал отрешенно-невозмутимый Дон Корнелиус, которого все же впечатлило очередное надетое на мне творение Томми Наттера – в коричнево-золотую полоску и с огромными лацканами. Он спросил: «Слушай, братан, где ты отхватил такой костюм?»
Я стремился двигаться дальше. Решил поменять состав группы и отказался от Найджела и Ди. Позвонил им сам. Новость они приняли достаточно спокойно, хотя Ди явно расстроился больше, чем Найджел. Но никаких ссор между нами не произошло, и зла они не затаили. Сегодня я гораздо больнее переживаю тот свой поступок. Конечно, для них это был ощутимый удар – мы столько лет работали вместе и в тот момент были на пике популярности. Но тогда я смотрел только вперед и чувствовал нутром, что должен изменить наше общее звучание: сделать его более современным, более динамичным и заводным. В качестве соло-гитариста я пригласил Калеба Куэя, за ударные посадил Роджера Поупа, который работал у нас на записи альбомов Empty Sky и Tumbleweed Connection, и взял двух американских студийных музыкантов: клавишника Джеймса Ньютона Хоуарда и басиста Кенни Пассарелли.
Я прослушал еще одного американского гитариста, но с ним у нас не сложилось. Во-первых, он не подошел чисто как музыкант. Во-вторых, свел с ума всю группу рассказами о том, как любит «засадить» курице в зад и одновременно отрубить ей голову. Якобы в момент отсечения головы сфинктер сжимается, и ты кончаешь. Честно, я вряд ли смог бы работать с человеком, у которого такое извращенное чувство юмора или, что еще хуже, такая извращенная сексуальная жизнь. В рок-н-ролле не слишком много правил, но они все-таки есть: следуй своему музыкальному чутью, внимательно читай все, что написано мелким шрифтом, прежде чем ставить подпись, и никогда не бери в группу придурка, который трахает куриц в зад и одновременно рубит им головы. Не допускай даже мысли об этом! Не важно, как обстоят дела на самом деле, но ты здорово испортишь себе нервы, особенно если придется жить с ним в одном гостиничном номере.
Возникла еще одна проблема. Брак Берни и Максин распался, и она начала встречаться с Кенни Пассарелли. То есть мой новый басист спал с женой моего текстовика. Очевидно, это больно ранило Берни. Но тогда у меня самого в личной жизни творилось бог знает что – не хватало еще вмешиваться в чужие отношения.
