– Выполняю.

Генеральный комиссар аккуратно кладёт телефонную трубку на рычаги, одёргивает гимнастёрку и ровным шагом выходит из комнаты, жмёт руку, стоящему рядом связисту и идёт по коридору в свой кабинет, в правом углу здания. Открывает несгораемый шкаф, достаёт оттуда небольшую стопку картонных папок, раскладывает их перед собой на письменном столе веером, забирается на высокий стул и задумывается, подперев кулаком подбородок.

Сталин, Молотов, Киров, Ворошилов, Жданов… Аккуратные подписи, выполненные искусной рукой бывшего писаря артиллерийских мастерских тушью на сером картоне. Глаза Ежова быстро пробегают по ним, скользят в сторону и останавливаются на камине, украшенном хохломской плиткой. Через минуту его застывшая фигура отмирает: папки возвращаются на своё место, ключ закрывает замок на два оборота, а хозяин кабинета твёрдым шагом идёт к двери.

Начальник техотдела ГУГБ Александр Шанин, комиссар госбезопасности 2-го ранга, (четыре рубиновых ромба на краповых петлицах и четыре нарукавных, шитых золотом, звезды), высокий мускулистый бугай лет сорока, с тоской в глазах крутит в руках «гвоздь».

– Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, – косится на недопитую бутылку вина на столе. – не может такого быть, чтоб эта… железяка звук передавала. Кого угодно спросите.

– Я начальника технического отдела спрашиваю, – шипит нарком, глядя на него сверху вниз. – садись пиши заключение. Шапиро, дай бумагу.

Шанин подзывает своего помощника и начинает шёпотом ему что-то диктовать. В гостиную врывается задыхающийся Фриновский с багровым лицом, мокрый от пота и обведя взглядом комнату, полную народу (радиотехники развернули свою аппаратуру, ходят по комнате с переносными антеннами).

– Пошептаться бы, Николай Иванович.

– Идём в мой кабинет, – (Фриновский послушно плетётся следом). – Что у тебя?

– Ушла, сука… – отводит глаза начальник ГУГБ.

– Это точно она? – Ежов реагирует на новую проколнеудачу подчинённых с удивительным спокойствием.

– Столяр опознал… – видит скептическую гримасу шефа и торопливо добавляет. – и директор и завуч и пионервожатый по фото, что мы изъяли из личного дела в мединституте. За сестру себя выдавала Марию, рецидивистку, которая освободилась в 1934 году. Новак сейчас ищет её дактограмму в картотеке. Местожительство Марии – неизвестно. Анна Мальцева работала в школе лаборанткой в химической лаборатории и по совместительству сторожем: сегодня была на дежурстве.

– Что насчёт отпечатков пальцев Анны? – Чешет отросшую щетину Ежов.

– Дактилоскопия, когда она работала вольнонаёмной в особом отделе в Ленинграде у Чаганова не проводилась. Сейчас группа работает над этим в школе… будем сравнивать с отпечатками из Лаврушинского переулка.

– Хорошо… очень хорошо. Может потянуть шпионаж и даже… на подготовку теракта.

– Точно так, Никалай Иванович, – веселеет Фриновский. – Есть показания шофёра: Мальцева неоднократно покупала в Москве разные химические реактивы. Учитель химии говорит, что она на удивление хорошо разбиралась в химии.

– Найди её мне! – Приплясывает от возбуждения Ежов. – Не могла она далеко уйти. Перекрыть здесь всё. Одновременно по адресам знакомых в Москве, не должно быть их у неё много…

– Будет исполнено. – Расправляет плечи начальник ГУГБ. – Местный батальон НКВД уже поднят по тревоге. Скоро рассветёт и начнётся прочёсывание округи. Отдел на транспорте тоже получил ориентировку. Никуда она не денется, ещё до вечера будет сидеть рядом с Чагановым.

– Как он?

– В сознание не приходил.

Москва, Красная площадь.

20 июня 1937 года, 08:00

На перекрёсте Никольской и Исторического проезда как всегда многолюдно. Рабочие и служащие, спешащие на работу, хоть на минуту, да останавливаются чтобы узнать последние новости. Но сегодня протиснуться к вывешенным на стенде у высокого строительного забора разворотам центральных газет решительно невозможно. Поэтому ведётся громкая читка передовицы добровольными политинформаторами.

– Правительство удовлетворило просьбу героев Советского союза Чкалова, Байдукова и Белякова о разрешении им полёта через Северный полюс в Северную Америку.

Гвоздь замечает солидного средних лет франтовато одетого мужчину, остановившегося скраю послушать новости, и, легко оттолкнувшись от ребристой стены ГУМа, начинает неспешно продвигаться к нему.

– Москва, Кремль, Сталину. – Доносится голос другого чтеца, расположившегося в десятке метров от первого, ближе к Историческому проезду. – Полюс позади. Идём над полюсом неприступности. Полны желанием выполнить ваше задание. Чкалов, Байдуков, Беляков.

По толпе проносится одобрительный гул. Прилепившись сбоку к «франту», Гвоздь восторженно толкаетает его в плечо, но вдруг счастливая улыбка сползает с лица карманника: его запястье попадает в железные тиски чужой грубой шершавой пятерни и длинные нежные пальцы вора, уже наполовину вытянувшие кошелёк из бокового кармана пиджака жертвы, выпускают добычу. Гвоздь судорожно озирается, но никого кроме невесть откуда взявшейся, маленькой старушки «божьего одуванчика» в чёрном платье и платке рядом не видит.

– Милай, ты мне вот чаво рашкажи, – шепелявит старушка, держа Гвоздя за руку и оттесняя от «франта». – ихде тута мятро?

– 11 часов 15 минут, – продолжается чтение радиограмм. – Всё в порядке. Перехожу на связь с Америкой. Скорость 200 километров в час. Скоро будем над островом Патрик. Беляков.

– Ты чо, старая? – Шепчет он с трудом освобождая запястье. – Крабы у тя…

– Опять за старое, Гвоздь? – Старушка буквально повисла на нём. – Обещал же.

– Маня… ты… как здесь? – Не верит своим глазам карманник, продолжая напряжённо разглядывать старуху. – Слыхал, что шмон с ночи идёт по банам (вокзалам). Шмару ищут… похоже – тебя.

– Для бешеной собаки тридцать километров – не крюк… – прижимает к груди маленький узелок Оля. – Да и не всю дорогу пешком: где на телеге, где на машине. Троица сегодня, помогают люди бабушкам, идущим на богомолье… (Гвоздь уважительно косится на неё)… Сейчас – к Чаганову на квартиру.

– Бабай твой с крышей прошлындал к себе (Старик в шляпе вернулся)… – Переводит дух Гвоздь в подворотне, опасливо заглядывая в Олины глаза. – Что мочить собралась стукача?

– Не мой метод. – Девушка наклоняется и, ухватив подол длинного чёрного платья, одним движение через голову снимает его, оставшись в спортивном костюме с буквой «Д» на груди.

Карманник сглотнул и захлопал ресницами от неожиданности.

– Жди меня здесь, – передаёт ему платье девушка. – если увидешь что-нибудь подозрительное – свисти со всей силы. Понял? (Тот как автомат кивает в ответ.) Присядь.

Гвоздь послушно приседает на колено, Оля, используя его плечо как трамплин, прыгает вверх и цепляется за нижнюю перекладину пожарной лестницы, раскачивается как на турнике, перебирает ногами по стене дома, ловкий перехват и девичья фигура начинает быстро подниматься наверх. Еще несколько секунд и она исчезает из вида.

Почтенный седой старик в соломенной шляпе с авоськой в руках замерев наблюдает, как девушка со смутно знакомым лицом, не обращая на него никакого внимания, просовывает руку в открытую форточку кухонного окна на третьем этаже и открывает шпингалет. Затем, отклонившись в сторону, распахивает его наружу (вторая рама отсутствует ввиду летнего времени) и прыгает на пол, по дороге наступив грязным ботинком на чистую скатерть, придвинутого к подоконнику стола. Подхватывает нож, лежащий у плиты и приставляет его к горлу потрясённого хозяина квартиры.

– Не убивайте, пожалуйста… – жалостно задрожали его синие губы.

– Колись, стукач, – широко раскрытые безумные глаза Оли гипнотизируют старика. – кто мою сестрёнку Катю порешил? Не вздумай туфту гнать, вмиг кишки выпущу…

– Так это самое… не ведомо мне, – обильные слёзы полились из уголков его глаз, потекли по глубоким морщинам вокруг сизого носа на плохо выритый подбородок. – сказывали, что это хахель ейный… того. Не губи…