Он не вздрогнул, не открыл глаза, когда чужие крупные ладони обхватили его талию и чуть приподняли в воздухе, кружа, прижимая к холодному телу, что пахло дождем и цветами вишни. Гарри, как и много лет назад, появился словно призрак своего замка, окутывал присутствием, однако больше не вызывал того трепета и страха от незнания его последующих действий — Луи казалось, что он изучил мужчину вдоль и поперек, что не мешало ему наслаждаться его присутствием и неприсутствием одинаково, до сих пор не понимая себя ни в одном из этих положений.

— Прелесть, — Альфа заговорил тихо, ведя в танце, шепча на ухо.

— Я Вам не прелесть, Месье, — Луи сделал несколько мелких шагов вперед, остановленный за руку, закрученный в повороте, после притянутый к мужчине, прижатый к широкой груди, что вздымалась от глубокого дыхания.

— Что Вы скажете на то, если узнаете, что я женюсь на Мадмуазель де ля Фер?

— Что я искренне рад за Вас, — Омега впервые посмотрел в глаза Гарри, в которых тот не увидел и толики лжи.

— А если я сделаю предложение Вам? — спустя минуту медленного танца мужчина все-таки озвучил вопрос, что горел на кончике языка.

— Разумеется, что не рад за Вас, — рассмеялся Луи, заведя руки за шею Альфы, выгибаясь в спине, открывая шею из-под вуали, ощущая злость, что волнами исходила от Гарри, веселила его, заставляла все больше и больше пускаться в смех. Он ходил вокруг мужчины, касаясь его, оставаясь в танце и приподнятом расположении духа.

— Не Вам решать, — Альфа остановил Луи, заведя его руки за спину, схватив за шею, поглаживая ее большим пальцем, будто угрожая, — что для меня лучше, прелесть.

— Но скажите, зачем я Вам? Разве не с Адель Вы чувствуете себя желанным, окутанным спокойствием и уверенностью в будущем, и эта гордость за ее красоту и готовность подчиняться Вам? Скажите, Месье, зачем Вам я, когда есть та, которая сделает для Вас все? Которая отвечает всем вашим требованиям, вероятно, хороша в постели и умеет слушать, полюбила Вашего ребенка и Вас, Гарри, скажите мне.

Альфа смотрел на спокойное лицо Луи, ища в нем ответы на тот вопрос, зная его, боясь ответа, который пришел сразу же, однако озвучить его он не мог, не желал обнажить свою душу перед этим, казалось, наплевавшим на него Омегой.

— К тому же, зачем Вы мне? Когда в окружении моем достаточно достойных Альф, готовых положить к моим ногам свою жизнь, сердце и душу, — Луи, не чувствуя более хватки, вернулся к станку, смотря теперь на мужчину через зеркало, что когда-то оказалось разбитым. — Скажите мне, и тогда, только может быть, я отвечу Вам, что если Вы предложите мне выйти за Вас, то я подумаю.

— Вы невыносимы, — сквозь зубы сказал Гарри, когда за спиной его раскрылись двери, ведущие в сад, под силой ветра, что всколыхнул тюль и своим порывом внес не только запах умирающих цветов и дождя, но и сами опавшие лепестки и крупные капли, шум стихии и сверкание молнии. — Вы… Ваши доводы глупы и безрассудны, у нас есть общий ребенок и интересы, мы могли бы…

— Ох, все не то, — обреченно простонал Луи, останавливая нескладный поток слов движением руки. — Нет, Гарри. Не обманывайте ни себя, ни меня, оставьте! Освободитесь! Прекратите витать в этих романтических мечтах о том, что когда-то я стану соглашаться с каждым Вашим словом и действием, — его голос повышался с каждым словом из-за раздавшегося грома и набравшей силу мелодии. Он не реагировал на движение Альфы, который нервно поправлял волосы и шел к нему, ударял кулаком по зеркалу, разбивая его, оставляя свою кровь.

Мужчина с силой развернул к себе Омегу, прожигая полным злости взглядом, будто желая уничтожить. Он молчал, не говоря то, что знал Луи, что ждал от него услышать, желая окончательно подчинить себе.

— Давайте, заставьте меня снова, сделайте своим насильно, избавьте от выбора, — Луи обхватил лицо Альфы ладонями, нежно касаясь его кончиками пальцев, наблюдая, как тысячи эмоций одна за другой сменяются в усталых зеленых глазах. — Признайте…

— Доброй ночи, Луи’, — Гарри в последний раз прижался лбом ко лбу Омеги, глубоко вдохнул любимый аромат, что давно смешался с его, а теперь и с грозой, и ушел в сад, не в силах более находиться в стенах, где за столь короткое время решилась судьба нескольких человек.

***

Долгая мучительная ночь прошла в терзаниях. Адель не могла спать, не могла принять свою участь, уже готовая сказать заветное “согласна”, позволить себя поцеловать в скрытой от чужих глаз плющом веранде, вот только предложения не последовало, а сам Альфа был будто не с ней, витал в своих мыслях совсем далеко, закончив прогулку раньше на десяток минут, сославшись на дела, что нужно было завершить непременно сегодня. Она расстроилась, но не подала виду, как и никогда до этого, не затрагивая тему, почему в ее вазах стоят только красные розы, что совсем не пахли и казались искусственными, подаренными без души и чувств.

Девушка почти не ела и только отпивала морковного сока, смешанного со сливками, грустно поглядывая то на нервные движения Гарри, который беспрестанно курил, чередуя затяжки с глотками черного кофе, то на отца, который молча пережевывал содержимое тарелки, не разочарованный, не довольный, принимая все как данность. Пейны к завтраку не спустились, вероятно, занятые друг другом, а вот дети уже отправились на улицу под присмотром нянечек, готовые обмазаться в грязи с ног до головы, счастливые и веселые.

Тишину в столовой нарушил быстрый топот босых ног, что доносился из большого зала, соединяющего коридор и эту комнату, заставляя всех напрячься еще больше, предвкушая дальнейшее развитие событий.

В дверях застыл Луи в пеньюаре со вздымающейся грудью и распахнутыми глазами, в которых плескались удивление и счастье. Он замер, прижимая к себе букет черных роз, среди которых виднелись цветы вишни, что немного осыпались, будучи крайне нежными и чувствительными.

Адель точно вторила Луи, оцепенев от событий, наблюдая, как Гарри вышел из-за стола, медленно подошел к Омеге и обнял его, что-то шепча на ухо, отчего тот тихо всхлипнул и кивнул, роняя букет на пол, что рассыпался, будто символ пустоты, печали и бесконечной любви, пронесенной через годы.

========== Глава 6. ==========

— Я знал, что большинство женщин лживы и лицемерны, но эта…

— Ретт, это бесполезно…

— Ты о чем?

— Ты отравлен ею. Не знаю, что она сделала с тобой, но ты любишь ее.

Маргарет Митчелл “Унесенные ветром”

За последний месяц, который Луи прожил в новокупленном доме в окрестностях Парижа, не тронутых грандиозной перестройкой, что своим гениальным замыслом превратила столицу из “деревни” с ветхим жильем в достойный центр с широкими проспектами и каменными зданиями, подчиненными лучам, исходящим от площади Этуаль, он очень исхудал под действием нервов и отсутствия связи с миром. Предоставленный сыну, самому себе и предсвадебным хлопотам, что выматывали, лишали сна и желания съесть хоть что-то кроме половины грейпфрута, Луи будто сходил с ума, с криками выгоняя слуг не только из покоев, но и из дома, что за свою короткую принадлежность новым хозяевам, перетерпел биение посуды, лишение гардин и портьер в главном зале с помощью хрупких, но, как оказалось, сильных рук Омеги, с грохотом снятие, или скорее скидывание, со стен всех портретов неизвестных людей, которые в предрассветном часе словно оживали и пугали воспаленный мозг своими пронзительными взглядами.

Луи не выходил из комнаты более суток, отослав Андре к отцу, предаваясь отчаянию и страху, размышляя, правильно ли он поступил, соглашаясь так скоро на предложение, что своей тишиной опалило ушко и растопило сердце, которое теперь нездорово билось, будто с удвоенной силой отмеряя скорый конец.

Он писал стихи, что выходили сумбурными, полными нерешительности и ужаса за будущее, в котором “только с ним и навсегда”, в котором места всех остальных занимал он, поборовший себя ради него, ради их общего будущего, веря, что смогут, что идти на уступки и ломать себя вполне естественно, пусть и нестерпимо больно. Гарри смог, и лишь это помогало Омеге каждое утро открывать глаза, вот только сил на то, чтобы встать, не хватало.