Луи ухмыльнулся, приходя в себя будто от пощечины, и вернулся в комнату, твердо решив непременно спуститься к ужину.

***

Месье де ля Фер был мужчиной в почтенном возрасте с хорошим, стабильным доходом, что медленно, но верно привел его и его семейство к состоятельной жизни, когда ни один не отказывал себе ни в чем, наслаждаясь благами, будь то роскошное поместье с огромным количеством прислуги или же свободное передвижение по Европе в поисках приключений и красоты. Он был из тех сохранившихся представителей прошлого, легко поддающихся новым веяниям, с той же легкостью угасающих, возвращаясь к сложившемуся укладу в тихом Провансе, оставляя апартаменты в Париже, где жизнь бурлила и не оставляла возможности отказаться от вовлечения в приемы и сплетни, споры о политике и азартные игры. По своей сущности Месье, добродушный и влюбчивый, восхищался тому, что противоречило его предпочтениям, будто желавший быть выдернутым из своего прошлого, в котором бесповоротно застрял, однако других за собой не тянул, кротко улыбался, воспринимая шутки в свою сторону как что-то естественное и не касающееся его.

Он сидел во главе стола, ощущая себя вполне комфортно, не думая о том, что место это по праву принадлежит хозяину дома, с улыбкой наблюдая, как его единственная дочь краснела от внимания к себе, периодически поправляя длинные волны жемчужного цвета волос, изящно сутулила плечи и бросала любопытные взгляды на Гарри, явно наслаждаясь его соседством и своим положением при нем.

Сам Альфа был хмурым, сверля глазами пустое кресло напротив возле сына, который уже с аппетитом доедал основное блюдо, довольно болтая ногами под стулом и качая головой, позабыв об остальных, однако действовал он аккуратно, не уронив ни крошки, не запачкав манжеты кипенно-белой рубашки. Марселла, в отличие от мальчика, отказывалась от того, что подавали всем, привередничала и оказалась отослана наверх с няней под обреченно-извиняющийся взгляд матери.

Лиам же взял беседу на себя, с удовольствием ведя светские пустые разговоры, делая глотки из бокала с вином чаще, чем еда попадала в его рот, найдя в Месье де ля Фер приятного собеседника еще в день знакомства много лет назад, сейчас наслаждаясь его обществом и острым умом, которым тот не кичился, спокойно поддерживая разговор, не переходя на личности и бурные обсуждения чего-либо.

Тихий нерешительный голосок периодически доносился до слуха Гарри, выдергивая его из неутешительных мыслей, в которых он видел то Луи, утопающего в слезах и истерике, то безразличие в свою сторону, громкий, откровенный смех и последующее одиночество, которое не могло скрасить, казалось, ничто. Однако Адель в свои шестнадцать хорошо чувствовала его, не приставая с расспросами, благодаря за время, уделенное ей, и те подарки, что пришли утром с курьером.

— Ох, Луи’! — Месье де ля Фер встал из-за стола и бросился ко входу в залу, протягивая вперед руки, под звуки разразившего небо грома встречая вошедшего Омегу.

В свете метнувшей молнии Гарри успел увидеть холодного, грациозного, застывшего в проеме, будто статуя искусного скульптора, высеченного из чистого мрамора Луи в глухом платье сапфирового цвета с едва заметным узором мертвых черных роз, которое не позволяло увидеть ничего, кроме кистей и шеи. Лицо же прикрывала темная вуаль, заколотая в волосах с помощью пера, что оттеняло сверкнувшие во тьме безразличные глаза.

Свет погас.

И поначалу Месье Стайлс решил, что он просто ослеп от картинности, благодаря Бога, что последним, что он увидел, оказалось его самое прекрасное создание, однако всполошившиеся слуги вбежали с зажженными свечами в серебряных подсвечниках, ставя их на стол, комоды, зажигая бра, возвращая присутствующим возможность видеть. Гарри сжал кулаки, видя, как Месье де ля Фер просит Авелин занять свободное место, сажая на ее возле себя Луи, все время держа его за руку и улыбаясь от уха до уха, будто умалишенный постоянно повторяя “Я читал все ваши стихи!”

— Простите, — Луи остановил поток восхищений в свою сторону, жестом отказываясь от горячих блюд, коротко сказав, что будет только вино и десерт, и обратился к сыну. — Андре, — мальчик знал этот тон, когда родитель не был недоволен им, но находился в весьма не добром расположении духа, — Вам пора наверх.

— Да, папа, — он вышел из-за стола, тихо поблагодарив за ужин и пожелав всем спокойной ночи, отправился в детскую комнату, где его ждала Марселла для игр до поздней ночи, пока взрослые заняты собой и друг другом.

— Луи’, — Авелин легко коснулась неизвестной ей ткани явно дорогого, на вид простого, однако изысканного платья, с удивлением ощупывая его. — Откуда у Вас это? Я до сих пор не видела ничего подобного во Франции.

— Милая, — Омега обвел кончиком указательного пальца, на котором блеснуло изящное колечко с камнями кашмирского сапфира, край бокала, что наполненный издал приятный поющий звук, — От Короля Испании, разумеется. Буквально на днях, — он припал губами к хрусталю, на долю секунды зацепившись взглядом за свирепый взгляд напротив, игнорируя его, делая глоток янтарной жидкости. — Вы знакомы.

— Да-да, я помню, — стушевалась Авелин и принялась за блюдо, без особого аппетита медленно нарезая бифштекс.

— Луи’, я же могу обращаться к Вам… — Месье де ля Фер продолжил после одобрительной улыбки. — Я читал все Ваши опубликованные произведения, невольно заучил каждую строчку стихотворений, и я прошу, дайте надежду на то, что это не конец, что Вы пишете!

— Ох, дорогой Фредерик, я же могу Вас так называть, — Омега подмигнул мужчине, — я пишу, и более того, скоро состоится публикация сборника рассказов о моих путешествиях. И… это большой секрет, но Вам я скажу, — он понизил голос до шепота и приблизился к Месье, придерживая его за предплечье, — Я принялся за мемуары.

— Я тут на днях прочел выдержку из работы Маркса “Гражданская война во Франции”, — с недовольно сведенными бровями к переносице с нескрываемым снисхождением перевел тему Лиам, закуривая сигару. — Он решил, что люди боролись с буржуазией, что мы теперь стремимся к пролетарской власти, — он наигранно засмеялся, ища глазами поддержку разговора среди мужчин.

— Снова Вы о войне, — Луи небрежно повел кистью, облокотившись на стол на место пустое от тарелок, выгибаясь в пояснице и вдыхая аромат вина, бокалом которого водил в воздухе. — Стоило мне покинуть Париж, как эти невыносимые толки возобновились, а о красоте ни слова. И кому досталось звание первого Омеги столицы? Это о Вас говорят подобным образом? — он обратился к Адель, которая до сих пор сжимала руку Гарри, не оправившись от грома и отсутствия света, что очень напугало ее.

— Да, — ответила девушка, едва улыбаясь, краснея от привлеченного к ней внимания, складывая руки на юбке, не чувствуя поддержки ни от восхищенного встречей отца, ни от хмурого Гарри, который тоже курил, чередуя затяжки с глотками виски.

— Мило, — Луи повел бровями и отвернулся к Лиаму, — и все же, сколько можно мусолить политику? Не тошно ли?

— Не тошно, Луи’, и если Вы не понимаете важность или…

— Лиам, я понимаю всю важность политики и сам с вниманием слежу за политической жизнью мира, но не кажется ли Вам, уважаемый, что наши кулуарные разговоры о Марксе и власти пролетариев являются чем-то бесконечно пошлым? — спросил Луи, подведя брови вверх и ожидая ответа.

— Почему же пошлым? — оробел Лиам, но виду не подал.

— Потому что собралась некая компания людей, из которых только один — настоящий политик, я имею в виду Вас, Месье Стайлс, и только два человека, которые имеют реальную власть, то есть Месье Стайлс и Месье де ля Фер, так как, какие бы разговоры о политике и власти пролетариев мы не вели, а по-настоящему все находится в руках магнатов, а мы с Вами, Лиам, меньше всего принадлежим к этому сословию, — ответил Луи с легкой улыбкой и отпил немного вина. — Так не лучше ли обсудить искусство, “поговорить за жизнь”, как очаровательно выражаются пролетарии, о которых мы, позволю себе сказать, имеем только образное, туманное представление.