Они в приятной тишине продолжали путь по аллее и, не сговариваясь, повернули к беседке, скрытой в тени крон сливовых деревьев, где между листочками виднелись спелые фрукты. Гарри закурил после одобрительного кивка Луи, садясь на все том же расстоянии от него, будто Андре еще находился между ними.

— Мне писала Шарлотта, — выдыхая струйку дыма, вдруг сказал мужчина.

— То есть… так Вы узнали, что мы в Венеции?

— Нет. Разумеется, нет. Мы не говорили о Вас. Это ее сообщество или движение, черт пойми что, — Гарри ухмыльнулся, закинул ногу на ногу и снял шляпу, окончательно расслабляясь в местечке, недоступном для посторонних глаз, откуда была видна поляна, в частности и Андре. — Она спрашивала, как обстоят дела в Париже, как относятся к Омегам и женщинам-Альфам… Решила действовать более активно и не засиживаться в Испании. Я одного не пойму, как юная девушка, почитающая слово матери и отца, привитый с рождения этикет, вдруг надумала плыть против течения?

— Да, это выглядит странно со стороны, но… случилось многое, — Луи пожал плечами. — Ни мать, ни отец сейчас не имеют на нее никакого влияния, к тому же она вышла замуж за испанца. Совсем недавно и…

— О, этот Родригес, да, я в курсе. Он-то, восхищенный ее красотой и силой характера, и потакает всем ее идеям, большинство из которых слишком наивны и глупы. Шарлотта просила совета, какую программу развернуть во Франции, — Альфа поправил волосы и повернулся боком к Луи, находя его глаза потухшими. — Я сказал что-то не так?

— Нет, Месье, я полностью с Вами согласен, просто… Если Вы и дальше намерены вести с ней переписку, прошу, будьте мягче. Эта идея помогает ей продолжать жить, не вспоминая прошлого. Она искренне верит в ее успех, — Луи вдруг начал дрожать, вспомнив, в каком состоянии нашел Лотти в доме отца.

— Я не давил, сказал, что ей нужно разобраться с контингентом, желаниями и требованиями, — Гарри захотелось обнять Омегу, который на глазах становился меньше, однако установившиеся в начале встречи отношения между ними не позволяли сделать ему этого. — Разумеется, Омега, который живет под крылом своего успешного мужа и занимается любимым делом, имея в доступе библиотеку, возможность путешествовать, некую свободу от детей, которыми занимаются учителя и няньки, не захочет вступать в ряды работниц, решивших встать вровень с Альфами. Шарлотта не видит границ, свобода в выборе профессии и оплата за нее вытекает за рамки — это может привести к тому, что зарабатывание средств для Омег станет обязательным, ведь это и есть основная функция Альфы, который содержит свою семью. А именно об этом идет речь. Я всеми руками за то, чтобы труд Омег ценили, но эту просьбу нужно формулировать верно, без негатива и давления, будто во всем виноваты бессердечные Альфы, которые испокон веков только и делали, что добывали пропитание для семей.

— Гарри, — Луи остановил его, обхватив запястье тонкими пальчиками, — спасибо.

Он кивнул в ответ, замерев в удивлении и приятном ощущении кожи Омеги, который скоро убрал руку, покраснев больше прежнего.

— Здесь душно, — Луи отвернулся и начал махать кистью, скрывая этим свое смущение.

— Луи’, — Гарри больше не мог выдерживать этого напряжения, воспринимая его как игру, как что-то совершенно не уместное для них, после всего, что было, что еще может быть. Он аккуратно повернул лицо Омеги к себе за подбородок, указательным пальцем очерчивая линию челюсти, не в силах отвести взгляда от дрожащих, розовых губ. Рука сама скользила по бархатистой коже, едва тронутой загаром, туда, где кружево снова оголило плечико, к ключицам и косточке, которую хотелось поцеловать, после зарыться носом в волосы и вдыхать-вдыхать, пока прекрасный аромат не заполнит каждую клеточку. — Зачем все это? Мы…

— Папа! — в беседку ворвался запыхавшийся Андре, полы его рубашки выбились из шортиков, а на коленях красовались новые раны, спрятанные за травой, прилипшей к крови. — Папа?

Луи прикрыл глаза и остался в том же положении, разбитый, будто отданный на растерзание, будто уже растерзанный. Гарри же спокойно повернулся к сыну и улыбнулся ему уголками губ, протягивая вперед руки.

— Наигрался?

— Захотелось кушать, — пробурчал мальчик, поглядывая на то, как его папа судорожно поправляет платье и прижимает книгу к груди, однако к отцу подошел.

— Дома… кхм, — голос Луи сорвался, словно он не говорил долгое время. — Покушаешь дома. Солнце скоро сядет, милый, — он встал и протянул руку ребенку, застыв в ожидании.

— Отец поедет с нами?

Ответа Луи ждали оба, Андре с огромным желанием обрести двух родителей, как было у всех его друзей, Гарри получить желаемое: семью.

— Приходите завтра к нам на ужин, утром у Андре занятия, после дневного сна мы рисуем… — Омега смотрел на спелую сливу, боясь отвести от нее взгляд и наткнуться на изучающий, тот, что светился ярче зелени Венецианских садов.

— Но… — хотел было возразить мальчик, но был прерван отцом.

— Да, хорошо, — Альфа поджал губы и кивнул. — До завтра, Эндрю, — он протянул ладонь для пожатия, отчего ребенок, почувствовав себя совсем взрослым, просиял. — Луи’, — Гарри чуть поклонился, заведя руки за спину, и отошел, освобождая путь к каналу, где гондольеры ожидали нагулявшихся господ.

***

Напряжение не отпускало Гарри с самого вечера. Он пытался заниматься различными делами, которые запланировал на время увольнения от службы при правительстве: разбором писем, подсчетом доходов и расходов, порядком в своих имениях, что на расстоянии было сделать довольно-таки трудно, чтением книг, которые пылились в ожидании слишком долго — он не мог погрузиться с головой ни в одно из этих дел, перед глазами его появлялся то сын, восторженно рассказывавший о своих достижениях, то Луи в сменяющих друг друга образах: невинном и страстном.

Гарри был счастлив, что Андре не побоялся к нему подойти, таким образом повернув не только свою судьбу, но и судьбу своих родителей в совершенно другую сторону, где они могут быть вместе. В этом Альфа не сомневался. Он чувствовал, что Луи откроется ему, это подтверждало и его теперешнее поведение, в котором он показывал себя со слабой стороны, чего раньше не допускал, оставаясь закрытым даже в самых тяжелых жизненных ситуациях. А приглашение на ужин, прозвучавшее тонким голоском, в котором проскальзывали нотки неуверенности и страха, заставило Гарри вдохнуть полной грудью, чего он не делал очень давно, пожалуй, с тех самых пор, когда узнал о ребенке.

В его теперешней жизни, развернувшейся в Италии, вдруг образовался секрет, который никогда не был таковым, являясь обыденным откровением для каждого представителя богемного общества Франции. Дело было в том, что в Провансе, в огромном поместье, затерявшемся среди цветов и зелени, жила девушка, до недавних пор считающаяся исхудалой девчонкой. Однако стоило ей в свои шестнадцать лет выйти в свет, появиться на балу, что принимал Гарри, от гадкого утенка Адель де ля Фер не осталось и следа. Точеная фигура, пустота во взгляде, отстраненность и будто нежелание быть привлеченной к земному покорили Альфу. Он не стал тянуть и уже как полгода посещал дом Месье де ля Фер в качестве потенциального жениха, узнавая свою будущую невесту, жену, мать детей со всех сторон, каждая из которых ему казалась уникальной, что поддерживалось декоративным фоном в виде невзрачных сестер и нянек.

В Италию Гарри прибыл не только поправить дела и отдохнуть от службы, но и разобраться в своих чувствах, мыслях, которые твердили ему о скорой старости и отсутствии семьи. Тут мужчина решил с особой точностью рассмотреть все выгоды и недостатки будущего положения, кем он представляет себя через десять лет, видит ли подле молодую Мадам, беременную третьим ребенком, поплывшую в фигуре, потерявшую былой блеск. Он должен был размышлять именно об этом, но в первый же день повстречал сына и Луи, которые вытесняли Францию и все, что произошло в этой легкой, порочной стране, из его вспухшей от мыслей головы.