— Я… — Луи покраснел, что стало огромной неожиданностью для Гарри, который думал, что Омега давно перестал чего-либо стесняться. — Отвернитесь, — он поправил юбку, прикрывая лодыжки, затянутые в чулки, которые непременно привлекли внимание мужчины — он не отвернулся и только вопросительно вскинул брови. — Да, мы были, но… Я с удовольствием прогулялся бы там вновь.

Гарри подал руку Омеге, который, словно невинное дитя шестнадцати лет, прижимал к себе томик Эмиля Золя, запрещенного во всей Европе, пряча его от чужих глаз, и неловко поправлял спавшее с плеча кружево, точно боясь, что его могут понять неверно, что он пытается соблазнить, хотя на самом деле это новое платье было ему подарено, а не сшито на заказ по размерам. Луи колебался. Он одернул несколько раз юбку и смущенно огляделся вокруг, кусая губы и пронзая взглядом широкую ладонь, которая в ожидании повисла в воздухе.

— Не думаю, что это приемлемо, — наконец выдохнул он и чуть кивнул сам себе, схватив Андре за свободную руку и приготовившись идти.

— Прошу прощения, — Гарри растерялся, не ожидая такого поворота событий — он был готов ко всему, что в него снова полетят стеклянные предметы, что ругань и крики разбавят тишину Венеции, что скандал перерастет в нечто колоссальное, не сравнимое с предыдущими, но никак не безмятежного, девственного Луи, прячущего глаза и отказавшегося от его руки, потому как сам он был без перчаток. Альфа улыбнулся и загорелся огромным желанием вновь подчинить себе это чистое, загадочное существо, которое не поддавалось никаким законам. Общий ребенок, который весело шел между ними, подпрыгивая и пиная камешки, будто и не был результатом страстной ночи, что они провели вместе — Омега, со своим румянцем на щеках и порхающими ресницами, заставлял Гарри чувствовать себя на десять лет моложе, завоевателем, которому никогда не покорится, даже не раз разделив постель.

— Давно вы в Италии? — мужчина знал ответ от Андре, но другого вопроса, который бы не шел в разрез со сложившейся ситуацией, подобрать не мог — приходилось выкручиваться.

— Давно, пару месяцев жили в Риме, но потом… захотелось чего-то легкого, некричащего, понимаете?

— Прекрасно понимаю.

— А Вы? Мы с Андре часто гуляем по улицам города, но… раньше я не замечал Вас.

— Я прибыл вчера, — Гарри пожал плечами и поправил шляпу. — Недельный отпуск, без внедрения в политику и вопросы страны… Опережая Ваш следующий вопрос… Я остановился на вилле Фоскари, слышали о ней?

— Разумеется, мы ездили туда на небольшую экскурсию, гуляли в парке и заходили в холл, — Луи улыбнулся воспоминаниям: здание, своими очертаниями похожее на античный храм, приглянулось даже ребенку, особенно его впечатлили фрески, часть которых все же удалось увидеть, пусть дальше парадной части их и не пустили.

— Да… прекрасное место, Вам должно понравиться. Вход внутрь теперь открыт, только для друзей, разумеется.

— Но разве… О, только не говорите, что Вы владеете этим великолепием, — в его тоне проскользнули эти игривые ноты, что Омега использовал раньше, позволяя себе намного больше, чем сейчас.

— Будь по Вашему, я не скажу, — Гарри ухмыльнулся и повернул направо, продолжая путь в тишине. Они уже дошли до сада, усыпанного зеленью и яркими пятнами разнообразных цветов, и наслаждались красотой вокруг, вот только Альфа не обращал внимания ни на что кроме искрящегося в свете заходящего солнца лица Луи, который не замечал этого или делал вид, что не замечал.

— Папа, могу я поиграть с мальчиками? — Андре указал на толпу ребят на поляне, старшие из них гоняли мяч, младшие же мешались, весело бегая вокруг них.

— Милый, — Омега присел, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом ребенка, и внимательно посмотрел на него. — Вы не можете оставить меня одного с Альфой, понимаете? — Луи говорил тихо, но слова его долетали до слуха Гарри, который абсолютно не понимал, что к чему и почему Луи ведет себя подобным образом.

— Понимаю, — Андре трогал волосы родителя и размышлял, пытаясь придумать, как он мог бы поймать двух зайцев. — Я буду смотреть за вами одним глазком, обещаю! Пожалуйста, мне так хочется поиграть!

Омега не знал, что творится внутри него, но этот трепетный страх остаться наедине, пусть и в окружении множества людей, заставлял его желать убежать отсюда в съемные апартаменты, как можно дальше от Гарри Стайлса, который весь вечер не отводил от него восхищенного голодного взгляда, взгляда хищника.

— Да… да, идите, — возобладав над собой, ответил Луи и встал, осознав, что не может использовать ребенка в своих целях. Его не покидало чувство, что он встретился с человеком, с которым у него была непозволительная связь на протяжении четырех лет — все подарки, хранившиеся в сундучке, вынимались из него только глубокой ночью, под грифом секретности и при свете одной свечи. Он примерял украшения, сидя напротив зеркала, наносил духи, идентичные тем, которые использовал еще в Париже, подаренные все тем же человеком, надевал любимое белье, в котором не появлялся ни перед мужем, ни перед Принцем, а только перед ним, перед человеком, который заставлял ощущать его даже на расстоянии тысячи километров. В интимных отношениях с Николасом Луи чаще всего оказывался эмоциональным доминантом, ему безумно не хватало той власти над собой, что он испытывал, будучи в замке, хоть тогда этого и не признавал.

Позже, оказавшись совершенно один, в Венеции, без постоянного Альфы, Луи не мог позволить себе короткие интрижки и пытался сделать все сам. Особенно тяжко приходилось в период — он так же надевал любимое белье, из последних сил, находясь на крае забытия, брызгал на подушку аромат и зарывался в нее лицом, представляя, что не его пальцы, проникают в сочащуюся дырочку, а член Гарри. Под утро же, когда сознание было настолько затуманено, что стены, покрытые итальянскими тканями, превращались в каменные с большими окнами, прикрытые тяжелыми портьерами, по телу же пробегалась приятная дрожь, будто под ласковыми, успокаивающими прикосновениями мужчины, который всецело завладевал фантазиями.

Луи было стыдно. Ему казалось, что все вокруг знают о его тайне, в особенности Гарри, запах которого сводил с ума, взгляд вынуждал прижимать книгу ближе к груди и беспрестанно поправлять кружево, что каждую минуту норовило оголить плечо.

Андре убежал со счастливой улыбкой, позабыв о своем обещании, как только оказался в куче восторженных мальчишек, соревнующихся за единственный мяч, оставляя между родителями пустоту в одного маленького человечка, которую преодолеть не решался каждый.

— Вы прекрасно воспитали вашего… — Гарри поджал губы и на секунду задумался, — нашего сына.

— Это не только моя заслуга. Мне помогали, разумеется, — Луи еле контролировал свой голос, что срывался в конце предложений, и дышал ртом, боясь потерять голову от близости, от долгожданной близости. — До того, как мы остались одни на некоторое время, Владислав взял руководство над Андре, его познаниями в литературе. Я был против, но меня никто не слушал, — он улыбнулся и немного расслабился, увидев на лице Гарри ответную улыбку. — Эти книги были явно для взрослых. Уверен, Андре мало что понимал из них, но чтение Владислава его завораживало… А до этого, разумеется, Николас. Он… Нет, мальчик никогда не считал его родным отцом, но уважает и по сей день, так же, как и тогда. Принц дал нам очень много, я никогда не смогу отблагодарить его за это.

— Я рад, что в Вашей жизни оказывались люди, опора, когда я… не был рядом.

— Вы не были, — эхом повторил Луи и погрузился в свои мысли. Он думал о том, почему больше не испытывал злость или ненависть, обиду или желание запустить чем-нибудь в мужчину, почему от того ощущения предательства не осталось и следа. И единственное, что могло объяснить крутившиеся в голове вопросы: он перерос тот промежуток времени, он был отомщен годами разлуки и безразличием — но теперь ничего, кроме новых, чистых чувств не осталось. На душе было легко и приятно, пусть небольшой секрет и подпалил края белоснежного листа, с которого начались их отношения вновь, это делало их только интереснее. Луи улыбнулся, предположив, что и Гарри мог со своей стороны внести немало секретов, и тут же покраснел, вспомнив, что именно мог делать этот мужчина с жестким, ярким характером.