— Мы так долго ждали ее возвращения, — Элен бросила беглый взгляд на дверь, что вела в их ложу, и обреченно вздохнула, будто борясь с желанием добавить что-то еще.

Они сидели в холле на резных стульях с прекрасной бордовой обивкой, которая повторяла портьеры на высоких окнах театра, сегодня ожившему и принимающему “свет”. Недалеко расположились небольшие группы людей, тоже ожидавших первый звонок и также обсуждавших окружение — Элен еще при преодолении лестницы недовольно хмурила маленький носик на то, что Луи настоял на смене места, отказавшись находиться в самой гуще на первом этаже, где шумно общались Альфы, откровенно обсуждали формы Примы и не стеснялись высказываться по поводу ее надуманной репутации.

— Почему же Вы не посетили представление во Франции? — Луи приходилось поддерживать разговор, дабы не выглядеть недружелюбным, однако мысли его витали далеко отсюда, а парфюм, тот, что он дрожащими пальчиками с невероятным трепетом впервые нанес на свое тело после принятия долгих ванн, уносил его в воспоминания о Париже. Флакон, присланный ему на прошлый день рождения или Рождество (он никогда не мог распределить подарки верно), покоился в искусно украшенной шкатулке уже второй год, ни разу не открытый и не понюханный — Луи было страшно почувствовать все вновь, однако появление Владислава помогло в некоторой степени принять подарок и вновь украсить себя не только любимым ароматом, от которого пришлось отказаться больше пяти лет назад, но и изящным лебедем, так удачно вписавшимся в его вечерний наряд.

— Но как же? Сегодня премьера в Европе. Разве хоть один человек позволил бы себе отказаться наслаждаться творчеством Ирэн, дожидаясь, когда она посетит другую страну, пусть и вашу? —девушка некрасиво фыркнула, однако моментально покраснела, будто вспомнив что-то. — Хотя одного человека не будет точно…

— О, думаю, не только одного, — ухмыльнулся Луи, в тайне надеясь, что Владислав вернется до третьего звонка. — В этом, пусть и большом, театре вряд ли уместились бы все желающие.

— Дело не в этом, — она покраснела еще сильнее, да так, что слой пудры уже не мог скрывать пунцовые щеки. — Вы знаете… Ирэн около двух лет состояла в отношениях с одним влиятельным и… очень востребованным нынче человеком, а потом вдруг уплыла в Америку, неожиданно для всех решив продолжить карьеру на другом континенте.

— Что же, видимо творчество для нее оказалось важнее, не вижу в этом ничего предосудительного, — Луи мысленно вновь открывал шкатулку, сперва проведя по ней подушечками пальцев, отмечая гладкость лакированного покрытия, под которым будто живые расцветали черные розы, обводил края, украшенные камнями глубокого синего цвета, любовно оглаживая их, точно сокровище пиратов, поднятое со дна океана. Он уже приоткрыл крышку, чтобы заглянуть внутрь и рассмотреть все те милые его сердцу вещи, когда Элен заговорщицким тоном продолжила:

— Я, если признать, рада, что они расстались, пусть и без скандалов и шумихи, но, стоит заметить, весьма эффектно, по-английски, как и свойственно англичанам, — загадочная улыбка посетила тонкие губы, пустые глаза же вдруг наполнились юношеской мечтательностью, пальцы правой руки неосознанно потянулись к безымянному на левой, снимая обручальное кольцо, прокручивая его в воздухе у кончика ногтя.

— Ирэн француженка, насколько мне известно, — Луи обреченно вздохнул, предчувствуя, что оставшиеся десять минут будет выслушивать историю балерины, о чем знать ему совершенно не хотелось, однако единственный знакомый ему человек в толпе ушел идентично Приме, хоть и не имел английских корней, однако судить об этом Омега не брался, предполагая, что какая-нибудь дальняя бабка двоюродного дяди со стороны второго мужа матери вполне могла сидеть в компании английской Королевы.

— Но Месье Стайлс нет, — почти неслышно добавила Элен, воровато оглядываясь, оценивая, не появились ли любопытные “уши” поблизости.

— Оу, — только и смог вымолвить Луи, прижимая ладонью лебедя, будто пряча его от посторонних. — И Вы рады, что они…

— Да, разумеется. Думаю, весь Париж ликовал, когда пароход с Ирэн на борту отчалил от берегов Франции, — девушка рассмеялась, преподнося свои слова как удачную шутку, под которую неудачно пыталась скрыть желание отдаться одинокому Месье.

— В любом случае мне не интересно, — Луи был готов встать и уже оправил юбку, как почувствовал прикосновение — Элен наклонилась к нему корпусом и с силой сжала хрупкими пальчиками запястье поверх браслета, который теперь больно впивался в кожу.

— Да послушайте же! Я… Мне нужна Ваша помощь, — девушка за долю секунды из недалекой превратилась в откровенную стерву, которой непременно нужно было добиться желаемого, отчего Луи оторопел и замер в ожидании, совершенно не представляя, чем может услужить едва знакомому человеку. — Помогите мне встретиться с ним, я знаю, что Вы были дружны еще тогда… Вам же ничего не стоит устроить для нас встречу! А мой муж так болен, что…

Луи успел заметить, что его рот автоматически приоткрылся, выражая огромное удивление наглости столь юной особы, которая планировала свое будущее при живом, пусть и больном супруге, и быстро закрыл его, с толикой понимания и снисхождения прищурив глаза, оценивая намерения Элен.

— Вы должны знать, какой он! Стать, могущество и власть! Как породистый жеребец среди полевых выродков, с этой широкой спиной и терпким, насыщенным запахом… А его замок! Вы видели… — улыбка Луи сменилась грустной ухмылкой. Он вдруг осознал, что не испытывает ни капли ревности, ни одна струна его души не колыхнулась, когда девушка взахлеб начала описывать достоинства самого завидного холостяка Франции, начиная от тела, заканчивая кошельком и ни слова не сказав об интеллекте. Он не видел Элен рядом с Гарри, как бы красива и утончена она не была, как бы не упрашивала его, приводя все больше и больше аргументов, Луи не мог посодействовать ей, предвидя разбитое сердце и использованное тело. Однако слова, которые бы остановили поток восхищений, не приходили в голову, а Владислав, как и звонок, оставляли лишь надеяться на свое скорое появление.

Среди тихого гула разговоров послышался посторонний звук — топот с периодичностью в одну-две секунды. Луи повернулся, привлеченный шумом, и увидел Андре, который прыгал по узору мраморного пола из квадрата в квадрат, своими действиями заставляя людей расступаться, открывая ему путь.

— Милый, — позвал Омега, останавливая непозволительное поведение ребенка в святая святых сценического искусства.

— Папа! — мальчик резко выпрямился и ринулся к стульям, врезаясь в них на скорости, тут же хватаясь ручками за юбку родителя, однако как только он увидел недовольный им взгляд, стушевался и поспешил заправить рубашку в брючки, вдруг вспомнив про все те условия, при которых его взяли с собой. — Простите… — виновато пробурчал он, опустив голову и заламывая пальцы.

— Я собираюсь отослать Вас с кучером в апартаменты, — строго сообщил Луи, отворачиваясь от сына, тем самым наказывая его.

— Я обещаю больше не…

— Ваш отец…

— Министр Франции, а крестный Принц Испании… — все так же тихо проговорил Андре заученную фразу, что заставляла его чувствовать себя крайне плохо и недостойно. — Я помню, но немного забыл, — он в извиняющемся жесте взял руку родителя в свои две и немного сжал, надеясь на прощение, ведь мальчику так сильно хотелось попасть внутрь, в ядро столь прекрасного здания, где в каждом уголке удалось найти что-то, что заставляло маленькое сердечко учащенно биться — воображение вкупе с любопытством помогало детству проходить более чем интересно.

— Это Ваш сын? — Элен сидела с широко раскрытыми глазами и искривленным в негодовании ртом, маленький носик ее дрожал, как у собаки, выискивающей хозяина по запаху.

— Да, — ответил Луи с некоторой гордостью за Андре, который за путь на корабле, а после несколько дней, проведенных в самой стране, вспомнил итальянский благодаря тому, что его попытки говорить на других языках просто игнорировали. Так действовал и Владислав, которому, в силу того, что он, хоть и относился к детям крайне отстраненно, был очень чувствительным, становилось почти тошно от испуганного и одинокого взгляда ребенка, смотрящего на него со слезами с просьбой “перевести”. Однако Луи был строг и, зная особенности сына, не шел на поводу, искренне веря, что тому нужно максимум два дня, чтобы освоиться и чувствовать себя рыбой в воде — подданным Италии.